-- Ведь отчего погиб? -- удивлялся Полуянов, подавленный воспоминаниями своего роскошества. -- А? От простого деревенского попа... И из-за чего?.. Уж ежели бы на то пошло и я захотел бы рассказать всю матку-правду, да разве тут попом Макаром пахнет?
-- Да, было дело, Илья Фирсыч... Светленько пожил, нечего сказать.
-- Ничего, умел пожить... Пусть-ка другие-то попробуют. И во сне не увидят... да. Размаху не хватит.
-- Куда же им, нынешним-то, Илья Фирсыч? Телята залижут.
-- У меня, брат, было строго. Еду по уезду, как грозовая пуча идет. Трепет!.. страх!.. землетрясенье!.. Приеду куда-нибудь, взгляну, да что тут говорить! Вот ты и миллионер, а не поймешь, что такое был исправник Полуянов. А попа Макара я все-таки в бараний рог согну.
Полуянов пил одну рюмку водки за другой с жадностью наголодавшегося человека и быстро захмелел. Воспоминания прошлого величия были так живы, что он совсем забыл о скромном настоящем и страшно рассердился, когда Прохоров заметил, что поп Макар, хотя и виноват кругом, но согнуть его в бараний рог все-таки трудно.
-- Мне трудно? -- орал пьяный Полуянов. -- Ха-ха... Нет, я их всех в бараний рог согну!.. Они узнают, что за человек Илья Фирсыч Полуянов! Я... я... я... А впрочем, ежели серьезно разобрать, так и не стоит связываться. Наплевать.
-- Вот это ты уж напрасно, Илья Фирсыч. Поп-то Макар сам по себе, а тогда тебя устиг адвокат Мышников. В нем вся причина. Вот ежели бы и его тоже устигнуть, -- очень уж большую силу забрал. Можно сказать, весь город в одном суставе держит.
-- Что же, можно и Мышникова подтянуть, -- великодушно согласился Полуянов. -- Даже в лучшем виде.
-- Уж так бы это было хорошо, Илья Фирсыч! Другого такого змея и не найти, кажется. Он да еще Галактион Колобов -- два сапога пара. Немцы там, жиды да поляки -- наплевать, -- сегодня здесь насосались и отстали, а эти-то свои и никуда не уйдут. Всю округу корчат, как черти мокрою веревкой. Что дальше, то хуже. Вопль от них идет. Так и режут по живому мясу. Что у нас только делается, Илья Фирсыч! И что обидно: все по закону, -- комар носу не подточит.
Полуянов говорил все время о прошлом, а Прохоров о настоящем. Оба слушали только себя, хотя под конец Прохоров и взял перевес. Очень уж мудреные вещи творились в Заполье.
-- Ты теперь и не узнаешь города, -- с сокрушением сообщил Прохоров. -- От старинки-то как есть ничего не осталось. Да и люди совсем другие пошли. Разе где старички еще держатся. А главная причина -- все себя богатыми показывают. Из банка так деньги и черпают. Ничего не разберешь: возьмет деньги в банке под вексель, выстроит на них дом и заложит его опять в банке же. И всё так. Теперь вот мельники сильно начали захудать. Сперва действительно дело было выгодное, ну, все и накинулись, а теперь друг дружку поедом едят. Помнишь старика Колобова, -- так он какую штуку уколол. Выстроил три мельницы, а как начал получать со всех трех убыток, -- взял две новые заложил в банке да застраховал, а потом и поджег. Вот какую моду старичонко придумал. А сам Галактион еще почище родителя будет, хотя и по другой части пошел.
Речь о Галактионе заходила уже несколько раз, но Прохоров сейчас же заминался и сводил на другое. Из неловкого положения его вывел сам Полуянов.
-- Знаю, знаю все... Харитина-то у него живет, у Галактиона.
-- Разное болтают, Илья Фирсыч... Не всякое лыко в строку.
-- Перестань зубы заговаривать... Знаю. Рано немножко обрадовалась Харитина Харитоновна. Я не позволю себя срамить... я... я...
На Полуянова напало бешенство. Он страшно ругался, стучал кулаками по столу, а потом неожиданно расплакался.
-- В сущности я Харитину и не виню, -- плаксиво повторял он, -- да. Дело ее молодое, кругом соблазн. Нет, не виню, хотя по-настоящему и следовало бы ее зарезать. Вот до попа Макара я доберусь.
Много новостей узнал Полуянов с первого же раза: о разорении Харитона Артемьича, о ссудной кассе писаря Замараева, о плохих делах старика Луковникова, о новых людях в Заполье, а главное -- о банке. В конце концов все сводилось к банку. Какую силу забрал Мышников -- страшно выговорить. Всем городом так и поворачивает. В думе никто пикнуть против него не смеет. Про Стабровского и говорить нечего. Прохоров только вздыхал и чесал в затылке при одном имени Стабровского. Кстати, он рассказал всю историю отчаянной кабацкой войны.
-- Теперь плачу дань ему, -- признался он. -- Что ни год, то семьдесят тысяч выкладывай. Не пито, не едено -- дерут... да. Как тебя тогда, Илья Фирсыч, засудили, так все точно вверх ногами перевернулось.
-- Ага, вспомнили Полуянова?
-- Еще как вспомнили-то. Прежде-то как все у нас было просто. И начальство было простое. Не в укор будь тебе сказано: брал ты, и много брал, а только за дело. А теперь не знаешь, как и подступиться к исправнику: водки не пьет, взяток не берет, в карты не играет. Обморок какой-то.
Полуянов прожил на винокуренном заводе два дня, передохнул и отправился дальше пешком, как пришел.
-- Будет, поездил, -- говорил он, прощаясь с Прохоровым. -- Нахожу, что пехтура весьма полезна для здоровья.
-- Конечно, -- соглашался Прохоров. -- Уж ежели для здоровья, так на что лучше.
Отойдя с версту, Полуянов оглянулся на завод, плюнул и проговорил всего одно слово:
-- Подлец!
Он даже погрозил кулаком всему винокуренному заводу.
Философское настроение оставило Полуянова только в момент, когда он перешел границу "своего" уезда. Даже сердце дрогнуло у отставного исправника при виде знакомых мест, где он царил в течение пятнадцати лет. Да, всё это были его владения. Он не мог освободиться от привычного чувства собственности и смотрел кругом глазами хозяина, вернувшегося домой из далекого путешествия. Свой уезд он знал, как свои пять пальцев, и видел все перемены, какие произошли за время его отсутствия. Прежде всего его поразило полное отсутствие запасных скирд, когда-то окружавших деревни. Куда девалось это мужицкое богатство?
В одной деревне Полуянов напустился на мужиков, собравшихся около кабака.
-- Где у вас хлеб-то, а?.. Прежде-то с запасом жили, а теперь хоть метлой подмети.
-- Да уж оно, видно, так вышло.
-- Недород, что ли, был?
-- Нет, пока господь миловал от недороду, а так воопче.
-- Что "воопче"-то? На винокуренный завод свезли хлеб, канальи, а потом будете ждать недорода? Деньги на вине пропили, да на чаях, да на ситцах?
-- А тебе какое дело? Чего ты ругаешься-то, оголтелый?
-- А вот такое и дело. Чего старики-то смотрят?
Полуянов принялся так неистово ругаться, что разозлившиеся мужики чуть его не поколотили.
Чем дальше подвигался Полуянов, тем больше находил недостатков и прорух в крестьянском хозяйстве. И земля вспахана кое-как, и посевы плохи, и земля пустует, и скотина затощала. Особенно печальную картину представляли истощенные поля, требовавшие удобрения и не получавшие его, -- в этом благодатном краю и знать ничего не хотели о каком-нибудь удобрении. До сих пор спасал аршинный сибирский чернозем. Но ведь всему бывает конец.
-- Ах, мерзавцы! -- ругался Полуянов, палкой измеряя толщину пропаханного слоя чернозема. -- На двух вершках пашут. Что же это такое? Это мазать, а не пахать.
Попадались совсем выродившиеся поля с чахлыми, золотушными всходами, -- хлеб точно был подбит молью. Полуянов, наконец, пришел в полное отчаяние и крикнул:
-- Голод будет! Настоящий голод!
Он стоял посреди поля один и походил на сумасшедшего. Ему хотелось кого-то обругать, подтянуть, согнуть в бараний рог и вообще "показать".
II
Появление Полуянова произвело в Заполье известную сенсацию. Он нарочно пришел среди бела дня и медленно шагал по Московской улице, останавливаясь перед новыми домами. Такая остановка была сделана, между прочим, перед зданием Зауральского коммерческого банка.
-- Эй, ваше превосходительство, здравствуй, -- крикнул Полуянов появившемуся в дверях подъезда швейцару Вахрушке. -- У вас здесь деньги дают?
-- Дают.
-- Богатым дают, а бедные пусть сами добывают?
-- Около того, господин.
-- А как это, по-твоему, называется?
-- Даже очень просто: ходите почаще мимо.
-- Ах вы, прохвосты!.. Постой-ка, мне как будто твое рыло знакомо. Про Илью Фирсыча Полуянова слыхал?
Вахрушка посмотрел на странника и оторопел. Он узнал бывшую грозу и малодушно бежал в свою швейцарскую.
-- Ага, не понравилось? -- торжествовал Полуянов. -- Погодите, вот я доберусь до вас!.. Я вам покажу!
Дальше следовал целый ряд открытий. Женская прогимназия, классическая мужская прогимназия, только что выстроенное здание запольской уездной земской управы, целый ряд новых магазинов с саженными зеркальными окнами и т.д. Полуянов везде останавливался, что-то бормотал и размахивал своею палкой. Окончательно он взбесился, когда увидел вывеску ссудной кассы Замараева.
-- Замараев? Фамилия знакомая. Тэ-тэ-тэ!.. Это уж не суслонский ли писарь воссиял? Да, ведь Прохоров рассказывал.
Полуянов отправился в кассу и сразу узнал Замараева, который с важностью читал за своею конторкой свежий номер местной газеты. Он равнодушно посмотрел через газету на странника и грубо спросил:
-- Что тебе нужно?
-- А ты посмотри на меня хорошенько.
-- Много тут вас таких-то, шляющих!
-- А ежели я палку свою пришел закладывать? Дорогого стоит палочка. Может, и кожу прикажете с себя снять?
-- Ступай, ступай, откуда пришел.
Замараев сделал величественный жест и указал глазами на странника "услужающему". К Полуянову подскочил какой-то взъерошенный субъект и хотел ухватить его за локти сзади.
-- Как ты смеешь, ррракалия? -- грянул Полуянов.
Газета у Замараева вывалилась из рук сама собой, точно дунуло вихрем. Знакомый голос сразу привел его в сознание. Он выскочил из-за своей конторки и бросился отнимать странника из рук услужающего.
-- Илья Фирсыч, голубчик... ах, боже мой!..
-- Ага, узнал?.. То-то!
Замараев потащил дорогого гостя наверх, в свои горницы, и растерянно бормотал: