Еще больше смуты внесла приехавшая "молодая". Она рвала и метала, обвиняя настойчиво во всем Ечкина.
-- Как же вы можете говорить так уверенно? -- удивлялся следователь. -- Во всяком случае, дело совершенно темное.
-- Некому больше, -- с женскою логикой отвечала свидетельница. -- Он и меня просватал, чтобы лучше было отравить папашу... Это вам всякий скажет.
Следователя сбивало многое. Во-первых, Ечкин держал себя слишком уж спокойно и слишком с достоинством, как настоящий крупный преступник. Ясно было, что все было устроено через Лиодора, который путался в показаниях и завирался на глазах. Но опять странно, что такой умный и дальновидный человек, как Ечкин, доверит исполнение беспутному и спившемуся Лиодору.
-- Я действительно заходил к Нагибину, -- показывал Лиодор. -- Не было опохмелиться... Ну, а он меня прогнал.
Это было слишком наивно. Загадку представлял собой и Полуянов, как слишком опытный человек, в свое время сам производивший тысячи дознаний и прошедший большую школу. Но он был тоже спокоен, как Ечкин, и следователь приходил в отчаяние. Получалась какая-то оплошная нелепость. В качестве свидетелей были вызваны даже Замараев и Голяшкин, которые испугались больше подсудимых и несли невозможную околесную, так что следователь махнул на них рукой.
-- Это мой зятек Замараев стравил Нагибина! -- кричал Харитон Артемьич прямо на улице. -- Прямо в острог его, подлеца!.. Да и других зятьев тоже! Весь альбом в острог.
XI
Мышников бывал в бубновском доме почти каждый день, что его тяготило, возмущало и заставляло молча негодовать. Мышников, всесильный и заставлявший всех чувствовать свою тяжелую руку, ничего здесь не мог поделать. Так хотела Прасковья Ивановна. Стоило ей прислать безграмотно нацарапанную записку, и он беспрекословно исполнял каждую букву, кажется, даже неистовые грамматические ошибки. Прасковья Ивановна писала: "соводни", "намедни", "делашь", "куфня", "леменация" и т.д. Мышников дошел до того, что был в восторге от такого правописания. Ведь это писала Прасковья Ивановна, а все, что она делала, конечно, хорошо. Одним словом, получалась картина полного рабства. Прасковья Ивановна через Мышникова имела большое влияние в самом банке и открывала и закрывала кредит по своему усмотрению. Мышникова поражало, что она могла предвидеть события. Последним случаем в этом отношения было обращение Галактиона за помощью к своему врагу, каким был Мышников. У нее было что-то вроде спорта ставить людей в неловкие положения, причем Мышникову доставалось больше всех. Так было и тут.
-- Галактион придет к тебе, вот посмотри, -- уверяла она.
-- Нет, не придет... Не такой человек.
-- А я тебе говорю: придет. Ты его ревнуешь по мне?
-- Я?.. Нисколько.
-- Ведь Галактион умница, и ему можно доверить какой угодно капитал. Ты ему дашь денег?
-- Не знаю... гм... как тебе сказать.
-- Вот и вышло, что ревнуешь... да. Разве я не знаю, как ты его все время жмешь?.. Одним словом, он придет, и ты дашь ему денег.
И Галактион пришел. Только когда все было кончено, Мышникову пришла проклятая мысль, что не подослала ли его сама же Прасковья Ивановна. От нее всего можно было ожидать.
С одним только не мог Мышников помириться: это с визитами в бубновский дом. Каждый раз, когда он ехал туда, его разбирала самая тупая злость. Ведь все пальцами указывают: вон Мышников покатил к своей сударушке. Затем его коробила мысль о соперничестве с пьяницей доктором. Это было что-то уже окончательно невозможное. Мышников каждый раз испытывал такое чувство, точно он что-то ворует, и притом дрянно ворует. Есть крупные воры и мелкие воришки, -- он причислял себя к последней категории. Сколько раз Мышников предлагал Прасковье Ивановне разойтись с мужем и жить с ним по-настоящему.
-- Да ты никак с ума сошел? -- удивлялась Прасковья Ивановна. -- Теперь-то я мужняя жена, а тогда пришей хвост кобыле... Прикащики засмеют.
-- Все равно и теперь все знают про наши отношения.
-- Болтать болтают, а знать никто ничего не знает... Ведь не про нас одних судачат, а про всех. Сегодня вот ты приехал ко мне, а завтра я могу тебя и не принять... С мужнею-то женой трудно разговаривать, не то что с своею полюбовницей. Так-то, Павел Степаныч... Хоть и плохой, а все-таки муж.
Последнею штукой Прасковьи Ивановны было то, что она задумала ехать гостить к Харитине, которая жила в Городище и в Заполье не показывала глаз.
-- Что-то я стосковалась по ней, -- коротко объяснила она Мышникову. -- И ты поедешь... Ну, будто пристань посмотреть, -- теперь свое дело наполовину. Вот тебе и заделье, а не зря поедешь.
Злейшим враг не придумал бы для Мышникова более неприятного положения. С одной стороны, он давно старался не встречаться с Харитиной, на которую сердился за свое неудачное ухаживанье, затем он подозревал Галактиона в некоторых успехах у Прасковьи Ивановны, -- одним словом, как ни поверни, а выходило неудобно и так и этак. И все-таки Мышников поехал, презирая собственное подчинение Прасковье Ивановне. Он придумал только одно -- предупредить Штоффа о поездке. Хитрый немец должен был служить в качестве какого-то изолирующего элемента.
Когда Мышников с Прасковьей Ивановной приехали в Городище, Штофф был уже там. Он сделал вид, что приехал случайно. Хозяева встретили гостей очень радушно, а особенно был весел Галактион. Таким уже давно его не видали. Харитина была бледна и молчалива, но Прасковья Ивановна, несмотря на самое точное исследование, не нашла и следов тех синяков, о которых рассказывали в Заполье. Это даже огорчило гостью, которой хотелось видеть Харитину именно в синяках. Очень бы уж это было хорошо. Прасковья Ивановна не могла забыть, как Харитина отбила у нее Галактиона. Кто знает, может быть, овдовевший Галактион и женился бы на ней, на Прасковье Ивановне?
Харитина в свою очередь отнеслась к гостье с большим подозрением. Неспроста эта мудреная птица прилетела. Но она сделала вид, что ничего не подозревает, и несколько раз принималась обнимать и целовать гостью, а раз подвела гостью к зеркалу и проговорила:
-- Посмотри, Паша, какие мы с тобой старые да некрасивые стали... Вот у тебя морщины около глаз, и волос скоро седеть будет. Совсем состарились.
-- Ты можешь стариться, а я не согласна, -- обиделась гостья.
Мужчины были заняты осмотром пристани, складов, баржей и нового парохода "Компания". Галактион увлекся и не замечал, что компаньоны уже порядочно утомились и несколько раз посматривали на часы. Наконец, Штофф не вытерпел:
-- Вот что, Галактион... И пристань, и пароход, и амбары -- все это отлично, а хорошо и рюмочку водки выпить.
-- И закусить кусочком хлеба с маслом, -- прибавил Мышников, пародируя любимое выражение Штоффа.
-- Да вот что, мы будем обедать прямо на пароходе, -- предлагал Галактион. -- Через час пары будут готовы.
Все общество отнеслось к этому предложению с большим сочувствием. День был прелестный. Можно проехать вверх по Ключевой верст на сорок, почти до самого Заполья.
Дамы приняли эту затею, хотя и без особенного восторга, но с удовольствием. В самом деле, хорошо прокатиться по реке. "Компания" была выстроена по-новому -- наполовину буксирный и наполовину пассажирский, так что была общая каюта, рубка и кухня.
-- Хоть один раз пообедаем за свои денежки, -- шепнул Штофф на ухо Мышникову. -- Бывают такие обеды.
-- Не каркай, немецкая душа! -- тоже шепотом ответил Мышников.
Харитина как-то сразу оживилась и бойко принялась собирать все необходимое. Она когда-то умела так мило хлопотать, когда была и молода, и красива, и счастлива. Прасковья Ивановна следила за ней улыбающимися глазами и думала: вот отчаянная эта Харитина, как увидела посторонних мужчин, так и запрыгала брынскою козой.
Мышников тоже наблюдал хозяйку и про себя жалел ее. И похудела она, и подурнела, и какая-то запуганная, и глаза смотрят, как у наказанной только что собаки. Порядочная скотина этот Галактион, если разобрать. Давешнее беспокойство Мышникова относительно неловкости этого визита совершенно улеглось благодаря ловкости Штоффа, умевшего занять какое угодно общество. Сделалось даже совсем весело, когда в ожидании парохода мужчины выпили и закусили. Прасковья Ивановна пила вместе с другими рюмку за рюмкой, а Харитина наотрез отказалась.
-- Галактиона боишься? -- травила ее гостья.
-- Никого я не боюсь, а так, не хочется.
-- Прежде-то вместе пивали? -- не отставала Прасковья Ивановна.
-- Мало ли что было прежде.
Харитина даже покраснела и опустила глаза. Она начинала ненавидеть торжествовавшую за ее счет Прасковью Ивановну. В довершение всего выпивший Галактион, -- он пил редко и поэтому хмелел быстро, -- начал ухаживать за гостьей довольно откровенно.
-- А вы все еще молодцом, Прасковья Ивановна, -- говорил он немного прилипавшим языком. -- А моя Харитина на ободранную кошку скоро будет походить.
-- Значит, вы плохо ее бережете, Галактион Михеич.
-- Ну, уж это пусть она сама себя бережет.
-- Женщина -- деликатное существо и требует самого нежного ухода.
-- Что-то как будто не видал таких.
-- Уж будто и не видали?
Прасковья Ивановна загадочно улыбнулась.
Штофф в свою очередь наблюдал всех остальных, улыбался и думал: "Нечего сказать, хорошенькие две семейки!" Его больше всего смешило то, как Мышников ревнует свою Прасковью Ивановну. Тоже нашел занятие... Да, видно, правда, что каждый дурак по-своему с ума сходит.
-- Ты это чему смеешься? -- привязался к нему Мышников.
-- Я? А я думаю, что нам недостает только Ечкина и Полуянова.