- Нет, Фома, нет! так не будет, так не может быть! - простонал совер- шенно уничтоженный дядя.
- Да, полковник, да! именно так будет, потому что так должно быть. Завтра же ухожу от вас. Рассыпьте ваши миллионы, устелите весь путь мой, всю большую дорогу вплоть до Москвы кредитными билетами - и я гордо, презрительно пройду по вашим билетам; эта самая нога, полковник, растоп- чет, загрязнит, раздавит эти билеты, и Фома Опискин будет сыт одним бла- городством своей души! Я сказал и доказал! Прощайте, полковник. Про-щай-те, полковник!..
И Фома начал вновь подыматься с кресла.
- Прости, прости, Фома! забудь!.. - повторял дядя умоляющим голосом.
- "Прости"! Но к чему вам мое прощение? Ну, хорошо, положим, что я вас и прощу: я христианин; я не могу не простить; я и теперь уже почти вас простил. Но решите же сами: сообразно ли будет хоть сколько-нибудь с здравым смыслом и благородством души, если я хоть на одну минуту оста- нусь теперь в вашем доме? Ведь вы выгоняли меня!
- Сообразно, сообразно, Фома! уверяю тебя, что сообразно!
- Сообразно? Но равны ли мы теперь между собою? Неужели вы не понима- ете, что я, так сказать, раздавил вас своим благородством, а вы раздави- ли сами себя своим унизительным поступком? Вы раздавлены, а я вознесен. Где же равенство? А разве можно быть друзьями без такого равенства? Го- ворю это, испуская сердечный вопль, а не торжествуя, не возносясь над вами, как вы, может быть, думаете.
- Но я и сам испускаю сердечный вопль, Фома, уверяю тебя...
- И это тот самый человек, - продолжал Фома, переменяя суровый тон на блаженный, - тот самый человек, для которого я столько раз не спал по ночам! Сколько раз, бывало, в бессонные ночи мои, я вставал с постели, зажигал свечу и говорил себе: "Теперь он спит спокойно, надеясь на тебя. Не спи же ты, Фома, бодрствуй за него; авось выдумаешь еще что-нибудь для благополучия этого человека". Вот как думал Фома в свои бессонные ночи, полковник! и вот как заплатил ему этот полковник! Но довольно, до- вольно!
- Но я заслужу, Фома, я заслужу опять твою дружбу - клянусь тебе!
- Заслужите? а где же гарантия? Как христианин, я прощу и даже буду любить вас; но как человек, и человек благородный, я поневоле буду вас презирать. Я должен, я обязан вас презирать; я обязан во имя нравствен- ности, потому что - повторяю вам это - вы опозорили себя, а я сделал благороднейший из поступков. Ну, кто из ваших сделает подобный поступок? Кто из них откажется от такого несметного числа денег, от которых отка- зался, однако ж, нищий, презираемый всеми Фома, из любви к величию? Нет, полковник, чтоб сравниться со мной, вы должны совершить теперь целый ряд подвигов. А на какой подвиг способны вы, когда не можете даже сказать мне вы, как своему ровне, а говорите ты, как слуге?
- Фома, но ведь я по дружбе говорил тебе ты! - возопил дядя. - Я не знал, что тебе неприятно... Боже мой! но если б я только знал...
- Вы, - продолжал Фома, - вы, который не могли или, лучше сказать, не хотели исполнить самую пустейшую, самую ничтожнейшую из просьб, когда я вас просил сказать мне, как генералу, "ваше превосходительство"...
- Но, Фома, ведь это уже было, так сказать, высшее посягновение, Фо- ма.
- Высшее посягновение! Затвердили какую-то книжную фразу, да и повто- ряете ее, как попугай! Но знаете ли вы, что вы осрамили, обесчестили ме- ня отказом сказать мне "ваше превосходительство", обесчестили тем, что, не поняв причин моих, выставили меня капризным дураком, достойным желто- го дома! Ну неужели я не понимаю, что я бы сам был смешон, если б захо- тел именоваться превосходительством, я, который презираю все эти чины и земные величия, ничтожные сами по себе, если они не освящаются доброде- телью? За миллион не возьму генеральского чина без добродетели! А между тем вы считали меня за безумного! Для вашей же пользы я пожертвовал моим самолюбием и допустил, что вы, вы могли считать меня за безумного, вы и ваши ученые! Единственно для того, чтоб просветить ваш ум, развить вашу нравственность и облить вас лучами новых идей, решился я требовать от вас генеральского титула. Я именно хотел, чтоб вы не почитали впредь ге- нералов самыми высшими светилами на всем земном шаре; хотел доказать вам, что чин - ничто без великодушия и что нечего радоваться приезду ва- шего генерала, когда, может быть, и возле вас стоят люди, озаренные доб- родетелью! Но вы так постоянно чванились передо мною своим чином полков- ника, что вам уже трудно было сказать мне "ваше превосходительство". Вот где причина! вот где искать ее, а не в посягновении каких-то судеб! Вся причина в том, что вы полковник, а я просто Фома...
- Нет, Фома, нет! уверяю тебя, что это не так. Ты ученый, ты не прос- то Фома... я почитаю...
- Почитаете! хорошо! Так скажите же мне, если почитаете, как по ваше- му мнению: достоин я или нет генеральского сана? Отвечайте решительно и немедленно: достоин иль нет? Я хочу посмотреть ваш ум, ваше развитие.
- За честность, за бескорыстие, за ум, за высочайшее благородство ду- ши - достоин! - с гордостью проговорил дядя.
- А если достоин, так для чего же вы не скажете мне "ваше превосходи- тельство"?
- Фома, я, пожалуй, скажу...
- А я требую! А я теперь требую, полковник, настаиваю и требую! Я ви- жу, как вам тяжело это, потому-то и требую. Эта жертва с вашей стороны будет первым шагом вашего подвига, потому что - не забудьте это - вы должны сделать целый ряд подвигов, чтоб сравняться со мною; вы должны пересилить самого себя, и тогда только я уверую в вашу искренность...
- Завтра же скажу тебе, Фома, "ваше превосходительство"!
- Нет, не завтра, полковник, завтра само собой. Я требую, чтоб вы те- перь, сейчас же, сказали же, сказали мне "ваше превосходительство".
- Изволь, Фома, я готов... Только как же это так, сейчас, Фома?..
- Почему же не сейчас? или вам стыдно? В таком случае мне обидно, ес- ли вам стыдно.
- Ну, да пожалуй, Фома, я готов... я даже горжусь... Только как же это, Фома, ни с того ни с сего: "здравствуйте, ваше превосходи- тельство"? Ведь это нельзя ...
- Нет, не "здравствуйте, ваше превосходительство", это уже обидный тон; это похоже на шутку, на фарс. Я не позволю с собой таких шуток. Опомнитесь, немедленно опомнитесь, полковник! перемените ваш тон!
- Да ты не шутишь, Фома?
- Во-первых, я не ты, Егор Ильич, а вы - не забудьте это; и не Фома, а Фома Фомич.
- Да ей-богу же, Фома Фомич, я рад! Я всеми силами рад... Только что ж я скажу!
- Вы затрудняетесь, что прибавить к слову "ваше превосходительство" - это понятно. Давно бы вы объяснились! Это даже извинительно, особенно если человек не сочинитель, если выразиться поучтивее. Ну, я вам помогу, если вы не сочинитель. Говорите за мной: "ваше превосходительство!.."
- Ну, "ваше превосходительство".
- Нет, не: "ну, ваше превосходительство", а просто: "ваше превосходи- тельство"! Я вам говорю, полковник, перемените ваш тон! Надеюсь также, что вы не оскорбитесь, если я предложу вам слегка поклониться и вместе с тем склонить вперед корпус. С генералом говорят, склоняя вперед корпус, выражая таким образом почтительность и готовность, так сказать, лететь по его поручениям. Я сам бывал в генеральских обществах и все знаю... Ну-с: "ваше превосходительство".
- Ваше превосходительство...
- Как я несказанно обрадован, что имею наконец случай просить у вас извинения в том, что с первого раза не узнал души вашего превосходи- тельства. Смею уверить, что впредь не пощажу слабых сил моих на пользу общую... Ну, довольно с вас!
Бедный дядя! Он должен был повторить всю эту галиматью, фразу за фра- зой, слово за словом! Я стоял и краснел, как виноватый. Злость душила меня.
- Ну, не чувствуете ли вы теперь, - проговорил истязатель, - что у вас вдруг стало легче на сердце, как будто в душу к вам слетел ангел?.. Чувствуете ли вы присутствие этого ангела?.. отвечайте мне!
- Да, Фома, действительно, как-то легче сделалось, - отвечал дядя.
- Как будто сердце ваше после того, как вы победили себя, так ска- зать, окунулось в каком-то елее?
- Да, Фома, действительно, как будто по маслу пошло.
- Как будто по маслу? Гм... Я, впрочем, не про масло вам говорил... Ну, да все равно! Вот что значит, полковник, исполненный долг! Побеждай- те же себя. Вы самолюбивы, необъятно самолюбивы!