- Вы, кажется, уж слишком на него рассердились, - заметил Мизинчиков.
- Слишком рассердился! - вскрикнул я, мгновенно разгорячившись. - Ко- нечно, я давеча слишком увлекся и, таким образом, дал право всякому осуждать меня. Я очень хорошо понимаю, что я выскочил и срезался на всех пунктах, и, я думаю, нечего было это мне объяснять!.. Понимаю тоже, что так не делается в порядочном обществе; но, сообразите, была ли какая возможность не увлечься? Ведь это сумасшедший дом, если хотите знать! и... и... наконец... я просто уеду отсюда - вот что!
- Вы курите? - спокойно спросил Мизинчиков.
- Да.
- Так, вероятно, позволите и мне закурить. Там не позволяют, и я поч- ти стосковался. Я согласен, - продолжал он, закурив папироску, - что все это похоже на сумасшедший дом, но будьте уверены, что я не позволю себе осуждать вас, именно потому, что на вашем месте я, может, втрое более разгорячился и вышел из себя, чем вы.
- А почему же вы не вышли из себя, если действительно были тоже раз- досадованы? Я, напротив, припоминаю вас очень хладнокровным, и, призна- юсь, мне даже странно было, что вы не заступились за бедного дядю, кото- рый готов благодетельствовать... всем и каждому!
- Ваша правда: он многим благодетельствовал; но заступаться за него я считаю совершенно бесполезным: во-первых, это и для него бесполезно и даже унизительно как-то; а во-вторых, меня бы завтра же выгнали. А вам откровенно скажу: мои обстоятельства такого рода, что я должен дорожить здешним гостеприимством.
- Но я нисколько не претендую на вашу откровенность насчет обстоя- тельств... Мне бы, впрочем, хотелось спросить, так как вы здесь уже ме- сяц живете...
- Сделайте одолжение, спрашивайте: я к вашим услугам, - торопливо от- вечал Мизинчиков, придвигая стул.
- Да вот, например, объясните: сейчас Фома Фомич отказался от пятнад- цати тысяч серебром, которые уже были в его руках, - я видел это собственными глазами.
- Как это? Неужели? - вскрикнул Мизинчиков. - Расскажите, пожалуйста!
Я рассказал, умолчав о "вашем превосходительстве". Мизинчиков слушал с жадным любопытством; он даже как-то преобразился в лице, когда дошло до пятнадцати тысяч.
- Ловко! - сказал он, выслушав рассказ. - Я даже не ожидал от Фомы.
- Однако ж отказался от денег! Чем это объяснить? Неужели благо- родством души?
- Отказался от пятнадцати тысяч, чтоб взять потом тридцать. Впрочем, знаете что? - прибавил он, подумав, - я сомневаюсь, чтоб у Фомы был ка- кой-нибудь расчет. Это человек непрактический; это тоже в своем роде ка- кой-то поэт. Пятнадцать тысяч... гм! Видите ли: он и взял бы деньги, да не устоял перед соблазном погримасничать, порисоваться. Это, я вам ска- жу, такая кислятина, такая слезливая размазня, и все это при самом неог- раниченном самолюбии!
Мизинчиков даже рассердился. Видно было, что ему очень досадно, даже как будто завидно. Я с любопытством вглядывался в него.
- Гм! Надо ожидать больших перемен, - прибавил он, задумываясь. - Те- перь Егор Ильич готов молиться Фоме. Чего доброго, пожалуй, и женится, из умиления души, - прибавил он сквозь зубы.
- Так вы думаете, что непременно состоится - этот гнусный, противоес- тественный брак с этой помешанной дурой?
Мизинчиков пытливо взглянул на меня.
- Подлецы! - вскричал я запальчиво.
- Впрочем, у них идея довольно основательная: они утверждают, что он должен же что-нибудь сделать для семейства.
- Мало он для них сделал! - вскричал я в негодовании. - И вы, и вы можете говорить, что это основательная мысль - жениться на пошлой дуре!
- Конечно, и я согласен с вами, что она дура... Гм! Это хорошо, что вы так любите дядюшку; я сам сочувствую... хотя на ее деньги можно бы славно округлить имение! Впрочем, у них и другие резоны: они боятся, чтоб Егор Ильич не женился на той гувернантке... помните, еще такая ин- тересная девушка?
- А разве... разве это вероятно? - спросил я в волнении. - Мне кажет- ся, это клевета. Скажите, ради бога, меня это крайне интересует...
- О, влюблен по уши! Только, разумеется, скрывает.
- Скрывает! Вы думаете, он скрывает? Ну, а она? Она его любит?
- Очень может быть, что и она. Впрочем, ведь ей все выгоды за него выйти: она очень бедна.
- Но какие данные вы имеете для вашей догадки, что они любят друг друга?
- Да ведь этого нельзя не заметить; притом же они, кажется, имеют тайные свидания. Утверждали даже, что она с ним в непозволительной свя- зи. Вы только, пожалуйста, не рассказывайте. Я вам говорю под секретом.
- Возможно ли этому поверить? - вскричал я, - и вы, и вы признаетесь, что этому верите?
- Разумеется, я не верю вполне, я там не был. Впрочем, очень может и быть.
- Как может быть! Вспомните благородство, честь дяди!
- Согласен; но можно и увлечься, с тем чтоб непременно потом завер- шить законным браком. Так часто увлекаются. Впрочем, повторяю, я нис- колько не стою за совершенную достоверность этих известий, тем более что ее здесь очень уж размарали; говорили даже, что она была в связи с Ви- доплясовым.
- Ну, вот видите! - вскричал я, - с Видоплясовым! Ну, возможно ли это? Ну, не отвратительно ль даже слышать это? Неужели ж вы и этому ве- рите?
- Я ведь вам говорю, что я этому не совсем верю, - спокойно отвечал Мизинчиков, - а впрочем, могло и случиться. На свете все может слу- читься. Я же там не был, и притом я считаю, что это не мое дело. Но так как, я вижу, вы берете во всем этом большое участие, то считаю себя обя- занным прибавить, что действительно мало вероятия насчет этой связи с Видоплясовым. Это все проделки Анны Ниловны, вот этой Перепелицыной; это она распустила здесь эти слухи, из зависти, потому что сама прежде меч- тала выйти замуж за Егора Ильича - ей-богу! - на том основании, что она подполковничья дочь. Теперь она разочаровалась и ужасно бесится. Впро- чем, я, кажется, уж все рассказал вам об этих делах и, признаюсь, ужасно не люблю сплетен, тем более что мы только теряем драгоценное время. Я, видите ли, пришел к вам с небольшой просьбой.
- С просьбой? Помилуйте, все, чем могу быть полезен...
- Понимаю и даже надеюсь вас несколько заинтересовать, потому что, вижу, вы любите вашего дядюшку и принимаете большое участие в его судьбе насчет брака. Но перед этой просьбой я имею к вам еще другую просьбу, предварительную.
- Какую же?
- А вот какую: может быть, вы и согласитесь исполнить мою главную просьбу, может быть и нет, но во всяком случае прежде изложения я бы попросил вас покорнейше сделать мне величайшее одолжение дать мне чест- ное и благородное слово дворянина и порядочного человека, что все, услы- шанное вами от меня, останется между нами в глубочайшей тайне и что вы ни в каком случае, ни для какого лица не измените этой тайне и не вос- пользуетесь для себя той идеей, которую я теперь нахожу необходимым вам сообщить. Согласны иль нет?
Предисловие было торжественное. Я дал согласие.
- Ну-с?.. - сказал я.
- Дело в сущности очень простое, - начал Мизинчиков, - Я, видите ли, хочу увезти Татьяну Ивановну и жениться на ней; словом, будет нечто по- хожее на Гретна-Грин - понимаете?
Я посмотрел господину Мизинчикову прямо в глаза и некоторое время не мог выговорить слова.
- Признаюсь вам, ничего не понимаю, - проговорил я наконец, - и кроме того, - продолжал я, - ожидая, что имею дело с человеком благоразумным, я, с своей стороны, никак не ожидал...
- Ожидая не ожидали, - перебил Мизинчиков, - в переводе это будет, что я и намерение мое глупы, - не правда ли?
- Вовсе нет-с... но...
- О, пожалуйста, не стесняйтесь в ваших выражениях! Не беспокойтесь; вы мне даже сделаете этим большое удовольствие, потому что эдак ближе к цели. Я, впрочем, согласен, что все это с первого взгляда может пока- заться даже несколько странным. Но смею уверить вас, что мое намерение не только не глупо, но даже в высшей степени благоразумно; и если вы бу- дете так добры, выслушайте все обстоятельства...
- О, помилуйте! я с жадностью слушаю.
- Впрочем, рассказывать почти нечего. Видите ли: я теперь в долгах и без копейки. У меня есть, кроме того, сестра, девица лет девятнадцати, сирота круглая, живет в людях и без всяких, знаете, средств. В этом ви- новат отчасти и я. Получили мы в наследство сорок душ. Нужно же, чтоб меня именно в это время произвели в корнеты. Ну сначала, разумеется, за- ложил, а потом прокутил и остальным образом. Жил глупо, задавал тону, корчил Бурцова, играл, пил - словом, глупо, даже и вспоминать стыдно. Теперь я одумался и хочу совершенно изменить образ жизни. Но для этого мне совершенно необходимо иметь сто тысяч ассигнациями. А так как я не достану ничего службой, сам же по себе ни на что не способен и не имею почти никакого образования, то, разумеется, остается только два средства: или украсть, или жениться на богатой. Пришел я сюда почти без сапог, пришел, а не приехал. Сестра дала мне свои последние три целко- вых, когда я отправился из Москвы. Здесь я увидел эту Татьяну Ивановну, и тотчас же у меня родилась мысль. Я немедленно решился пожертвовать со- бой и жениться. Согласитесь, что все это не что иное, как благоразумие. К тому же я делаю это более для сестры... ну, конечно, и для себя...
- Но, позвольте, вы хотите сделать формальное предложение Татьяне Ивановне?
- Боже меня сохрани! Меня отсюда тотчас бы выгнали, да и она сама не пойдет; а если предложить ей увоз, побег, то она тотчас пойдет. В том-то и дело: только чтоб было что-нибудь романическое и эффектное. Разумеет- ся, все это немедленно завершится между нами законным браком. Только бы выманить-то ее отсюда!
- Да почему ж вы так уверены, что она непременно с вами убежит?
- О, не беспокойтесь! в этом я совершенно уверен. В том-то и состоит основная мысль, что Татьяна Ивановна способна завести амурное дело реши- тельно со всяким встречным, словом, со всяким, кому только придет в го- лову ей отвечать. Вот почему я и взял с вас предварительное честное сло- во, чтоб вы тоже не воспользовались этой идеей. Вы же, конечно, поймете, что мне бы даже грешно было не воспользоваться таким случаем, особенно при моих обстоятельствах.