- Более через Матрену-с, - заметил Видоплясов, - потому что Матрена истинная дура-с и, бымши истинная дура-с, притом же невоздержная харак- тером женщина, через нее я таким манером-с пошел жизнию моею претерпе- вать-с.
- Эх, брат Григорий, говорил я тебе, - продолжал дядя, с укоризною посмотрев на Видоплясова, - сложили они, видишь, Сергей, какую-то па- кость в рифму на его фамилию. Он ко мне, жалуется, просит, нельзя ли как-нибудь переменить его фамилию, и что он давно уж страдал от небла- гозвучия ...
- Необлагороженная фамилия-с, - ввернул Видоплясов.
- Ну, да уж ты молчи, Григорий! Фома тоже одобрил ... то есть не то чтоб одобрил, а видишь, какое соображение: что если, на случай, придется стихи печатать, так как Фома прожектирует, то такая фамилия, пожалуй, и повредит, - не правда ли?
- Так он стихи напечатать хочет, дядюшка?
- Печатать, братец. Это уж решено - на мой счет, и будет выставлено на заглавном листе: крепостной человек такого-то, а в предисловии Фоме от автора благодарность за образование. Посвящено Фоме. Фома сам предис- ловие пишет. Ну, так представь себе, если на заглавном-то листе будет написано: "Сочинения Видоплясова"...
- "Вопли Видоплясова-с", - поправил Видоплясов.
- Ну, вот видишь, еще и вопли! Ну, что за фамилия Видоплясов? Даже деликатность чувств возмущает; так и Фома говорил. А все эти критики, говорят, такие задорные, насмешники; Брамбеус, например ... Им ведь все нипочем! Просмеют за одну только фамилию; так, пожалуй, отчешут бока, что только почесывайся, - не правда ли? Вот я и говорю: по мне, пожалуй, какую хочешь поставь фамилию на стихах - псевдоним, что ли, называется - уж не помню: какой-то ним. Да нет, говорит, прикажите по всей дворне, чтоб меня уж и здесь навеки новым именем звали, так чтоб у меня, сооб- разно таланту, и фамилия была облагороженная ...
- Бьюсь об заклад, что вы согласились, дядюшка.
- Я, брат Сережа, чтоб уж только с ними не спорить: пускай себе! Зна- ешь, тогда между нами недоразумение такое было с Фомой. Вот у нас и пош- ло с тех пор, что неделя, то фамилия, и все такие нежные выбирает: Оле- андров, Тюльпанов... Подумай, Григорий, сначала ты просил, чтоб тебя на- зывали "Верный" - "Григорий Верный"; потом тебе же самому не понрави- лось, потому что какой-то балбес прибрал на это рифму "скверный". Ты жа- ловался; балбеса наказали. Ты две недели придумывал новую фамилию - сколько ты их перебрал, - наконец надумался, пришел просить, чтоб тебя звали "Уланов". Ну, скажи мне, братец, ну что может быть глупее Уланова? Я и на это согласился, вторичное приказание отдал о перемене твоей фами- лии в Уланова. Так только, братец, - прибавил дядя, обращаясь ко мне, - чтоб уж только отвязаться. Три дня ходил ты "Уланов". Ты все стены, все подоконники в беседке перепортил, расчеркиваясь карандашом: "Уланов". Ведь ее потом перекрашивали. Ты целую десть голландской бумаги извел на подписи: "Уланов, проба пера; Уланов, проба пера". Наконец, и тут неуда- ча: прибрали тебе рифму: "болванов". Не хочу болванова - опять перемена фамилии! Какую ты там еще прибрал, я уж и позабыл?
- Танцев-с, - отвечал Видоплясов. - Если уж мне суждено через фамилию мою плясуна собою изображать-с, так уж пусть было бы облагорожено по-иностранному: Танцев-с.
- Ну да, Танцев; согласился я, брат Сергей, и на это. Только уж тут они такую ему подыскали рифму, что и сказать нельзя! Сегодня опять при- ходит, опять выдумал что-то новое. Бьюсь об заклад, что у него есть на- готове новая фамилия. Есть иль нет, Григорий, признавайся!
- Я действительно давно уж хотел повергнуть к вашим стопам новое имя-с, облагороженное-с.
- Какое?
- Эссбукетов.
- И не стыдно, и не стыдно тебе, Григорий? фамилия с помадной банки! А еще умный человек называешься! Думал-то, должно быть, сколько над ней! Ведь это на духах написано.
- Помилуйте, дядюшка, - сказал я полушепотом, - да ведь это просто дурак, набитый дурак!
- Что ж делать, братец? - отвечал тоже шепотом дядя, - уверяют кру- гом, что умен и что это все в нем благородные свойства играют ...
- Да развяжитесь вы с ним, ради бога!
- Послушай, Григорий! ведь мне, братец, некогда, помилуй! - начал дя- дя каким-то просительным голосом, как будто боялся даже и Видоплясова. - Ну, рассуди, ну, где мне жалобами твоими теперь заниматься! Ты говоришь, что тебя опять они чем-то обидели? Ну, хорошо: вот тебе честное слово даю, что завтра все разберу, а теперь ступай с богом... Постой! что Фома Фомич?
- Почивать ложились-с. Сказали, что если будет кто об них спрашивать, так отвечать, что они на молитве сию ночь долго стоять намерены-с.
- Гм! Ну, ступай, братец, ступай! Видишь, Сережа, ведь он всегда при Фоме, так что даже его я боюсь. Да и дворня-то его потому и не любит, что он все о них Фоме переносит. Вот теперь ушел, а, пожалуй, завтра и нафискалит о чем-нибудь! А уж я, братец, там все так уладил, даже споко- ен теперь... К тебе спешил. Наконец-то я опять с тобой! - проговорил он с чувством, пожимая мне руку. - А ведь я думал, брат, что ты совсем рас- сердился и непременно улизнешь. Стеречь тебя посылал. Ну, слава богу, теперь! А давеча-то, Гаврила-то каково? да и Фалалей, и ты - все одно к одному! Ну, слава богу! наконец-то наговорюсь с тобой досыта. Сердце открою тебе. Ты, Сережа, не уезжай: ты один у меня, ты и Коровкин...
- Но, позвольте, что ж вы там такое уладили, дядюшка, и чего мне тут ждать после того, что случилось? Признаюсь, ведь у меня просто голова трещит!
- А у меня цела, что ли? Она, брат, у меня уж полгода теперь вальси- рует, голова-то моя! Но, слава богу! теперь все уладилось. Во-первых, меня простили, совершенно простили, с разными условиями, конечно; но уж я теперь почти совсем ничего не боюсь. Сашурку тоже простили. Саша-то, Саша-то, давеча-то... горячее сердечко! увлеклась немного, но золотое сердечко! Я горжусь этой девочкой, Сережа! Да будет над нею всегдашнее благословение божие. Тебя тоже простили, и даже, знаешь как? Можешь де- лать все, что тебе угодно, ходить по всем комнатам и в саду, и даже при гостях, - словом, все, что угодно; но только под одним условием, что ты ничего не будешь завтра сам говорить при маменьке и при Фоме Фомиче, - это непременное условие, то есть решительно ни полслова, - я уж обещался за тебя, - а только будешь слушать, что старшие... то есть я хотел ска- зать, что другие будут говорить. Они сказали, что ты молод. Ты, Сергей, не обижайся; ведь ты и в самом деле еще молод... Так и Анна Ниловна го- ворит...
Конечно, я был очень молод и тотчас же доказал это, закипев негодова- нием при таких обидных условиях.
- Послушайте, дядюшка, - вскричал я, чуть не задыхаясь, - скажите мне только одно и успокойте меня: я в настоящем сумасшедшем доме или нет?
- Ну вот, братец, уж ты сейчас и в критику! Уж и не можешь никак утерпеть, - отвечал опечаленный дядя. - Вовсе не в сумасшедшем, а так только, погорячились с обеих сторон. Но ведь согласись и ты, братец, как ты-то сам вел себя? Помнишь, что ты ему отмочил, - человеку, так ска- зать, почтенных лет?
- Такие люди не имеют почтенных лет, дядюшка.
- Ну уж это ты, брат, перескакнул! это уж вольнодумство! Я, брат, и сам от рассудительного вольнодумства не прочь, но уж это, брат, из мерки выскочило, то есть удивил ты меня, Сергей.
- Не сердитесь, дядюшка, я виноват, но виноват перед вами. Что же ка- сается до вашего Фомы Фомича ...
- Ну, вот уж и вашего! Эх, брат Сергей, не суди его строго: мизантро- пический человек - и больше ничего, болезненный! С него нельзя строго спрашивать. Но зато какой благородный, то есть просто благороднейший из людей! Да ведь ты сам давеча был свидетелем, просто сиял. А что фоку- сы-то эти иногда отмачивает, так на это нечего смотреть. Ну, с кем этого не случается?
- Помилуйте, дядюшка, напротив, с кем же это случается?
- Эх, наладил одно! Добродушия в тебе мало, Сережа; простить не уме- ешь!..
- Ну, хорошо, дядюшка, хорошо! Оставим это. Скажите, видели вы Нас- тасью Евграфовну?
- Эх, брат, о ней-то все дело шло. Вот что, Сережа, и, во-первых, са- мое важное: мы все решили его завтра непременно поздравить с днем рожде- ния, Фому-то, потому что завтра действительно его рождение. Сашурка доб- рая девочка, но она ошибается; так-таки и пойдем всем кагалом, еще перед обедней, пораньше. Илюша ему стихи произнесет, так что ему как будто маслом по сердцу-то, - словом, польстит. Ах, кабы и ты его, Сережа, вместе с нами, тут же поздравил! Он, может быть, совершенно простил бы тебя. Как бы хорошо было, если б вы помирились! Забудь, брат, обиду, Се- режа, ведь ты и сам его обидел ... Наидостойнейший человек!
- Дядюшка! дядюшка! - вскричал я, теряя последнее терпение, - я с ва- ми о деле хочу говорить, а вы ... Да знаете ли вы, повторяю опять, знае- те ли вы, что делается с Настасьей Евграфовной?
- Как же, братец, что ты! чего ты кричишь? Из-за нее-то и поднялась давеча вся эта история. Она, впрочем, и не давеча поднялась, она давно поднялась. Я тебе только не хотел говорить об этом заранее, чтоб тебя не пугать, потому что они ее просто выгнать хотели, ну и от меня требовали, чтоб я ее отослал. Можешь представить себе мое положение... Ну, да слава богу! теперь все это уладилось. Они, видишь ли, - уж признаюсь тебе во всем, - думали, что я сам в нее влюблен и жениться хочу; словом, стрем- люсь к погибели, потому что действительно это было бы стремлением к по- гибели: они это мне там объяснили... так вот, чтоб спасти меня, и реши- лись было ее изгнать. Все это маменька, а пуще всех Анна Ниловна. Фома покамест молчит. Но теперь я их всех разуверил и, признаюсь тебе, уже объявил, что ты формальный жених Настеньки, что и затем и приехал. Ну, это их отчасти успокоило, и теперь она остается, хоть не совсем, так, еще только для пробы, но все-таки остается. Даже и ты поднялся в общем мнении, когда я объявил, что сватаешься. По крайней мере, маменька как будто успокоилась. Анна Ниловна одна все еще ворчит! Уж и не знаю, что выдумать, чтоб ей угодить. И чего это ей хочется, право, этой Анне Ни- ловне?
- Дядюшка, в каком вы заблуждении, дядюшка! Да знаете ли, что Нас- тасья Евграфовна завтра же едет отсюда, если уж теперь не уехала? Знаете ли, что отец нарочно и приехал сегодня с тем, чтоб ее увезти? что уж это совсем решено, что она сама лично объявила мне сегодня об этом и в зак- лючение велела вам кланяться, - знаете ли вы это, иль нет?