Дядя, как был, так и остался передо мной с разинутым ртом. Мне пока- залось, что он вздрогнул, и стон вырвался из груди его.
Не теряя ни минуты, я поспешил рассказать ему весь мой разговор с Настенькой, мое сватовство, ее решительный отказ, ее гнев на дядю за то, что он смел меня вызывать письмом; объяснил, что она надеется его спасти своим отъездом от брака с Татьяной Ивановной, - словом, не скрыл ничего; даже нарочно преувеличил все, что было неприятного в этих известиях. Я хотел поразить дядю, чтоб допытаться от него решительных мер, - и действительно поразил. Он вскрикнул и схватил себя за голову.
- Где она, не знаешь ли? где она теперь? - проговорил он наконец, побледнев от испуга. - А я-то, дурак, шел сюда совсем уж спокойный, ду- мал все уж уладилось, - прибавил он в отчаянии.
- Не знаю, где теперь, только давеча, как начались эти крики, она пошла к вам: она хотела все это выразить вслух, при всех. Вероятно, ее не допустили.
- Еще бы допустили! что б она там наделала! Ах, горячая, гордая го- ловка! И куда она пойдет, куда? куда? А ты-то, ты-то хорош! Да почему ж она тебе отказала? Вздор! Ты должен был понравиться. Почему ж ты ей не понравился? Да отвечай же, ради бога, чего ж ты стоишь?
- Помилосердствуйте, дядюшка! да разве можно задавать такие вопросы?
- Но ведь невозможно ж и это! Ты должен, должен на ней жениться. За- чем же я тебя и тревожил из Петербурга? Ты должен составить ее счастье! Теперь ее гонят отсюда, а тогда она твоя жена, моя родная племянница, - не прогонят. А то куда она пойдет? что с ней будет? В гувернантки? Но ведь это только бессмысленный вздор, в гувернантки-то! Ведь пока место найдет, чем дома жить? У старика их девятеро на плечах; сами голодом си- дят. Ведь она ни гроша не возьмет от меня, если выйдет через эти пакост- ные наговоры, и она, и отец. Да и каково таким образом выйти - ужас! Здесь уж будет скандал - я знаю. А жалованье ее уж давно вперед забрано на семейные нужды: ведь она их питает. Ну, положим, я рекомендую ее в гувернантки, найду такую честную и благородную фамилью... да ведь черта с два! где их возьмешь, благородных-то, настоящих-то благородных людей? Ну, положим, и есть, положим, и много даже, что бога гневить! но, друг мой, ведь опасно: можно ли положиться на людей? к тому же бедный человек подозрителен; ему так и кажется, что его заставляют платить за хлеб и за ласку унижениями! Они оскорбят ее; она гордая, и тогда... да уж что тог- да? А что если ко всему этому какой-нибудь мерзавец-обольститель подвер- нется?.. Она плюнет на него, - я знаю, что плюнет, - но ведь он ее все-таки оскорбит, мерзавец! все-таки на нее может пасть бесславие, тень, подозрение, и тогда... Голова трещит на плечах! Ах ты, боже мой!
- Дядюшка! простите меня за один вопрос, - сказал я торжественно, - не сердитесь на меня, поймите, что ответ на этот вопрос может многое разрешить; я даже отчасти вправе требовать от вас ответа, дядюшка!
- Что, что такое? Какой вопрос?
- Скажите, как перед богом, откровенно и прямо: не чувствуете ли вы, что вы сами немного влюблены в Настасью Евграфовну и желали бы на ней жениться? Подумайте: ведь из-за этого-то ее здесь и гонят.
Дядя сделал самый энергичный жест самого судорожного нетерпения.
- Я? влюблен? в нее? Да они все белены объелись или сговорились про- тив меня. Да для чего ж я тебя-то выписывал, как не для того, чтоб дока- зать им всем, что они белены объелись? Да для чего же я тебя-то к ней сватаю? Я? влюблен? в нее? Рехнулись они все, да и только!
- А если так, дядюшка, то позвольте уж мне все высказать. Объявляю вам торжественно, что я решительно ничего не нахожу дурного в этом пред- положении. Напротив, вы бы ей счастье сделали, если уж так ее любите, и - дай бог этого! дай вам бог любовь и совет!
- Но, помилуй, что ты говоришь! - вскричал дядя почти с ужасом. - Удивляюсь, как ты можешь это говорить хладнокровно... и... вообще ты, брат, все куда-то торопишься, - я замечаю в тебе эту черту! Ну, не бесс- мысленно ли, что ты сказал? Как, скажи, я женюсь на ней, когда я смотрю на нее как на дочь, а не иначе? Да мне даже стыдно было бы на нее смот- реть иначе, даже грешно! Даже Фома это мне объяснил именно в таких выра- жениях. У меня отеческой любовью к ней сердце горит, а ты тут с супру- жеством! Она, пожалуй, из благодарности и не отказала бы, да ведь она презирать меня потом будет за то, что ее благодарностью воспользовался. Я загублю ее, привязанность ее потеряю! Да я бы душу мою ей отдал, де- точка она моя! Все равно как Сашу люблю, даже больше, признаюсь тебе. Саша мне дочь по праву, по закону, а эту я любовью моею себе дочерью сделал. Я ее из бедности взял, воспитал. Ее Катя, мой ангел покойный, любила; она мне ее как дочь завещала. Я образование ей дал: и по-фран- цузски говорить, и на фортепьяно, и книги, и все... Улыбочка какая у ней! заметил ты, Сережа? как будто смеется над тобой, а меж тем вовсе не смеется, а, напротив, любит... Я вот и думал, что ты приедешь, сделаешь предложение; они и уверятся, что я не имею видов на нее, и перестанут все эти пакости распускать. Она и осталась бы тогда с нами в тишине, в покое, и как бы мы тогда были счастливы! Вы оба дети мои, почти оба си- ротки, оба на моем попечении выросли... я бы вас так любил, так любил! жизнь бы вам отдал, не расстался бы с вами; всюду за вами! Ах, как бы мы могли быть счастливы! И зачем это люди все злятся, все сердятся, ненави- дят друг друга? Так бы, так бы взял да и растолковал бы им все! Так бы и выложил перед ними всю сердечную правду! Ах ты, боже мой!
- Да, дядюшка, да, это все так, а только она вот отказала мне...
- Отказала! Гм!.. А знаешь, я как будто предчувствовал, что она отка- жет тебе, - сказал он в задумчивости. - Но нет! - вскрикнул он, - я не верю! это невозможно! Но ведь в таком случае все расстроится! Да ты, верно, как-нибудь неосторожно с ней начал, оскорбил еще, может быть; по- жалуй, еще комплименты пустился отмачивать... Расскажи мне еще раз, как это было, Сергей!
Я повторил еще раз все в совершенной подробности. Когда дошло до то- го, что Настенька удалением своим надеялась спасти дядю от Татьяны Ива- новны, тот горько улыбнулся.
- Спасти! - сказал он, - спасти до завтрашнего утра!
- Но вы не хотите сказать, дядюшка, что женитесь на Татьяне Ивановне? - вскричал я в испуге.
- А чем же я и купил, чтоб Настю не выгнали завтра? Завтра же делаю предложение; формально обещался.
- И вы решились, дядюшка?
- Что ж делать, братец, что ж делать! Это раздирает мне сердце, но я решился. Завтра предложение; свадьбу положили сыграть тихо, по-домашне- му; оно, брат, и лучше по-домашнему-то. Ты, пожалуй, шафером. Я уж на- мекнул о тебе, так они до времени никак тебя не прогонят. Что ж делать, братец? Они говорят: "для детей богатство!" Конечно, для детей чего не сделаешь? Вверх ногами вертеться пойдешь, тем более что в сущности оно, пожалуй, и справедливо. Ведь должен же я хоть что-нибудь сделать для се- мейства. Не все же тунеядцем сидеть!
- Но, дядюшка, ведь она сумасшедшая! - вскричал я, забывшись, и серд- це мое болезненно сжалось.
- Ну, уж и сумасшедшая! Вовсе не сумасшедшая, а так, испытала, зна- ешь, несчастия... Что ж делать, братец, и рад бы с умом... А впрочем, и с умом-то какие бывают! А какая она добрая, если б ты знал, благородная какая!
- Но, боже мой! он уж и мирится с этою мыслью! - сказал я в отчаянии.
- А что ж и делать-то, как не так? Ведь для моего же блага стараются, да и, наконец, уже я предчувствовал, что, рано ли, поздно ли, а не от- вертишься: заставят жениться. Так уж лучше теперь, чем еще ссору из-за этого затевать. Я тебе, брат Сережа, все откровенно скажу: я даже отчас- ти и рад. Решился, так уж решился, по крайней мере, с плеч долой, - спо- койнее как-то. Я вот и шел сюда почти совсем уж спокойный. Такова уж, видно, звезда моя! А главное, в выигрыше то, что Настя при нас остается. Я ведь и согласился с этим условием. А тут она сама бежать хочет! Да не будет же этого! - вскрикнул дядя, топнув ногою. - Послушай, Сергей, - прибавил он с решительным видом, - подожди меня здесь, никуда не ходи; я мигом к тебе ворочусь.
- Куда вы, дядюшка?
- Может быть, я ее увижу, Сергей: все объяснится, поверь, что все объяснится, и... и... и женишься же ты на ней - даю тебе честное слово!
Дядя быстро вышел из комнаты и поворотил в сад, а не к дому. Я следил за ним из окна.
XII
КАТАСТРОФА
Я остался один. Положение мое было нестерпимое: мне отказали, а дядя хотел женить меня чуть не насильно. Я сбивался и путался в мыслях. Ми- зинчиков и его предложение не выходили у меня из головы. Во что бы ни стало дядю надо было спасти! Я даже думал пойти сыскать Мизинчикова и рассказать ему все. Но куда, однако ж, пошел дядя? Он сам сказал, что идет отыскивать Настеньку, а между тем поворотил в сад. Мысль о тайных свиданиях промелькнула в моей голове, и пренеприятное чувство ущемило мое сердце. Я вспомнил слова Мизинчикова про тайную связь... Подумав с минуту, я с негодованием отбросил все мои подозрения. Дядя не мог обма- нывать: это очевидно. Беспокойство мое возрастало каждую минуту. Бессоз- нательно вышел я на крыльцо и пошел в глубину сада, по той самой аллее, в которой исчез дядя. Месяц начинал всходить. Я знал этот сад вдоль и поперек и не боялся заблудиться. Дойдя до старой беседки, уединенно сто- явшей на берегу одряхлевшего, покрытого тиной пруда, я вдруг остановился как вкопанный: мне послышались в беседке голоса. Не могу выразить, какое странное чувство досады овладело мною! Я был уверен, что это дядя и Нас- тенька, и продолжал подходить, успокаивая на всякий случай свою совесть тем, что иду прежним шагом и не стараюсь подкрадываться. Вдруг раздался ясно звук поцелуя, потом звуки каких-то одушевленных слов, и тотчас же вслед за этим - пронзительный женский крик. В то же мгновение женщина в белом платье выбежала из беседки и промелькнула мимо меня, как ласточка. Мне показалось даже, что она закрывала руками лицо, чтоб не быть узнан- ной: вероятно, меня заметили из беседки. Но каково же было мое изумле- ние, когда в вышедшем вслед за испуганной дамой кавалере я узнал Обнос- кина, - Обноскина, который, по словам Мизинчикова, давно уж уехал! С своей стороны, и Обноскин, увидав меня, чрезвычайно смутился: все на- хальство его исчезло.