Во всех самых опасных делах - и в вылазках, и в труднейших подземных разведках - партаны-комсомольцы были первыми. Они постоянно просились, чтобы их выпустили в разведку на поверхность, подползали к заваленным выходам и через щели между камнями стреляли в караульных гитлеровцев. Однако комиссар иной раз, вместо того чтобы похвалить особо отличившихся своей бесшабашной храбростью комсомольцев, со своей обычной грубоватой прямотой охлаждал их лишний пыл за "делибашьи", как он выражался, повадки:
- Нам отчаянные не нужны. Не то у нас сейчас положение. Это в стихах хорошо. Как это сказано? "Мчатся, сшиблись в общем крике. Посмотрите, каковы! Делибаш уже на пике, а казак - без головы". А нам нужны бойцы с головой. У нас людей раз, два и обчелся. Так что вы делибашить бросьте.
Котло говорил, как всегда, медленно, тяжело и прочно ставя каждое слово на свое место - не сдвинешь. Но комсомольцы видели, что ворчит комиссар больше для порядка. Хочет этот суровый насупленный человек уберечь каждую молодую жнь от всяких опасных случайностей. И, пряча улыбки, отвечали комсомольцы:
- Есть, товарищ комиссар! Не будем делибашить!
В "общежитии" часто проводились комсомольские летучки - короткие собрания, на которых молодежь отчитывалась в выполнении заданий всякого рода. Тогда приходили сюда и Надя Шульгина с Ниной Ковалевой.
Их всегда встречали шутками, веселыми приветствиями, какими-то загадочными намеками насчет всяких симпатий и страданий, которые тут же придумывались неутомимыми балагурами. Нина смущалась, а языкастая Надя Шульгина срезала на ходу остряков и заставляла их самих прикусить язык. Но лейтенант Ваня Сергеев, выбранный секретарем подземной комсомольской органации, быстро наводил в таких случаях порядок.
Ваня Сергеев давно уже стал общим любимцем. Он чувствовал себя в подземелье как дома, потому что до войны еще был шахтером в Донбассе, а потом работая на строительстве московского метро. Он умел двигаться под землей без всякой скованности, никогда не задевая при этом каменных выступов и стен. Точный шахтерский глазомер спасал его от неприятностей, которые сыпались на злополучную голову долговязого дядюшки Манто. Красивый, ладный, даже здесь, под землей, высоко несущий голову на богатырских плечах, с неменной участливо-терпеливой улыбкой на пригожем лице, он появлялся везде, где требовалась помощь очень сильного, спокойного и бесстрашного человека. В движениях молодого атлета даже под землей не переставала жить какая-то пленительная свобода, хотя они и не теряли при этом строевой собранности. Несмотря на несмываемую копоть, осевшую на лицо и голову Сергеева, он был хорош собой. Вскинутые к вискам темные брови и белокурые волосы его заставляли вздыхать украдкой обеих девушек.
Но Ваня Сергеев был человек серьезный, держал своих комсомольцев в строгости и даже намеков на какие-нибудь нежности - или, как он называл, глупости - но допускал.
Когда фашисты почти окончательно замуровали и отрезали от внешнего мира отряд, комсомольцы решили предложить командованию свои услуги и, если надо, погибнуть, но выручить отряд. Старший сержант комсомолец Дерунов, опытный сапер, еще в финскую войну награжденный орденом Красной Звезды, предложил Петропавловскому свой план:
- Вы только приказ отдайте, товарищ старший лейтенант, а я пойду наверх, руками разминирую. Ясное дело, я вам за успех на сто процентов полностью не ручаюсь: в темноте там да на ощупь, без миноискателя, можно, конечно, и загреметь, - а все ж таки прикажите, товарищ старший лейтенант. Надо же людей наших спасать, и вообще действовать нам надо. Вполне возможно, и не подорвусь. А уж если ошибка выйдет, так ведь и то польза: пока то да се, проходик образуется, разведку выслать успеете. Честное слово, товарищ старший лейтенант, прикажите...
У него были необыкновенно чувствительные пальцы. Много раз во время разведок Дерунов в полной тьме непостижимо и точно нащупывал самые коварные минные ловушки, приготовленные гитлеровцами в дальних ходах каменоломен. Дерунов научил и других комсомольцев распознавать припрятанные мины. Он специально занимался также с пионерами-разведчиками. И Володя не раз дивился волшебному чутью, которым были наделены пальцы сапера-комсомольца.
Дерунов тоже был доволен Володей: "Памятливый парень. То, что требуется для сапера. Соображение быстрое, а память долгая. Далеко пойдешь, Вовка, если только с умом ходить будешь".
Уважали партаны и других комсомольцев: Митю Заболотного, отличного связиста, вечно занятого своими проводами; вежливого, заботливого Жору Жданова, санитара. А дядя Гриценко, сам старый пулеметчик, не мог нахвалиться Ушаковым, который умлял всех своим необыкновенным искусством стрельбы пулемета. Он однажды в подземном тире, к восторгу пионеров и к великому смущению Нины Ковалевой, пробуя отремонтированный пулемет, одной очередью вывел на каменной стене пулями: "Нина"...
Ушаков уверял, что он может даже полностью расписаться за себя пулеметом.
Комсомолец Леня Колышкин взял на себя обязанности парикмахера. Петропавловский и Корнилов, люди военные и придирчивые ко всяким нарушениям армейского порядка, требовали, чтобы партаны следили за собой, держали в порядке одежду, брились. Работы Колышкину хватало. Брил он тщательно, но от постоянной копоти мыльный порошок его становился похожим на порох.
Из этой пещерки, где устроил свою парикмахерскую Колышкин, частенько слышались легкие вскрики и укоры партан, немогавших от чрезмерного усердия подземного брадобрея: "Легче ты! Ты же прямо с мясом дерешь! Ну, дай я хоть послюнявлю. Да хватит тебе, зверь!"
Партаны ходили с расцарапанными, но чисто выбритыми лицами. Корнилов был доволен.
И никого не удивило, когда в красном Ленинском уголке на нижнем ярусе состоялось отчетное комсомольское собрание, на котором сам комиссар выступил с большой речью о чистоте языка.
- Я примечаю, товарищи комсомольцы, - говорил комиссар, - что некоторые
вас, в целом хорошие ребята, и даже девушки немного распустили свои языки. Некоторые эту привычку принесли с поверхности, а тут уж решили, что в темноте совсем можно распуститься. Так вот, я хочу вам сказать, друзья, что тот, кто сорит языком зря, тот постепенно и думать начинает мусорно. Вот, например, хорошая активная, боевая девушка Надя Шульгина... (Все посмотрели на Надю, которая поспешила скрыться в тень фонаря. ) Работящая, энергичная девушка. А считает, что для партанского будто бы шика обязательно надо через каждые два слова разные штучки вставлять. Только и слышишь от нее: "Ох, вчера у нас шухер был!", "Айда, посидим побаландерим", "Баланду травить", "Убиться можно", "Будьте любовны" и прочее.
Комиссар так смешно и верно передал манеру Нади Шульгиной, что все чуть не покатились со смеху.
- Ай да здорово, Иван Захарович! Вот это подловил ловко! Ну точь-в-точь... Ой, Надюша, прикуси язычок... А комиссар продолжал:
- Товарищи, может быть, и смешным покажется, что я в такой обстановке, когда мы зажаты в осаде и потеряли почти связь с миром, занимаюсь как будто пустяками, так сказать - к ящной словесности вас приучить собираюсь. Нет, друзья. Мы отказались добровольно от солнца, от свежего воздуха, от жни, к которой привык всякий человек. Отказались, чтобы вести отсюда, -под земли, борьбу с врагом. Но от того, что в нас заложено, что для нас свято, мы не откажемся даже вот настолько...
И комиссар отмерил краешек ногтя на толстом своем пальце.
Внезапно тяжелый отдаленный взрыв качнул пламя в фонаре. Послышалось еще несколько ударов послабее. Наверху глухо затукали быстрые шаги. Кто-то вбежал в уголок, крича еще темноты:
- Газовая тревога! Газы!..
- Собрание закрыто. Все по местам по боевому расписанию! - быстро, но в то же время без тени торопливости и не очень громко сказал коми - Бойцы химкоманды, к штабу!
Володя и его пионеры бросились на свое место: им полагалось по тревоге находиться при штабе для несения службы связи.
В штабе беспрерывно гудели сигналы телефонов. С верхнего яруса сообщали, что немцам удалось взорвать завал одного шурфов и они сбросили в каменоломни бомбы с удушливыми и угарными газами. Застигнутые наверху партаны сперва не поняли, что происходит, но вскоре почувствовали себя плохо, хотя держались еще кое-как на ногах... Задыхаясь, они обмотали головы снятыми с себя стеганками, но не уходили с постов. Вн уже натягивало сладковатый, дурманящий ..
Лазарев, Котло, Корнилов, Петропавловский, быстро надев противогазы, бросились бежать по наклонным галереям к верхнему ярусу. Вскоре туда же побежали военные фельдшерицы - тоже в противогазах.
Через несколько минут все обитатели подземной крепости превратились в странных существ с выпуклыми стеклянными глазами и резиновыми хоботами. Под землей и без того было душно, а теперь, когда лицо плотно облегала тугая резина, люди совсем обессилевали от нехватки воздуха. Некоторые в удушье срывали с себя противогазы, ничком падали на каменный пол, терли глаза, рвали на груди у себя гимнастерки. Володя и его пионеры, все в противогазах, набрасывали на лица немогавших мокрые платки, уводили их на нижний горонт, в санчасть.
Там хозяйничал расторопный Асан Османович Аширов, начальник подземного лечебного пункта. На поверхности земли ему врачевать не приходилось. Но, когда началась война, его отправили на какие-то специальные курсы при штабе противовоздушной обороны, и он там успел пройти санитарную науку и познал кое-какие лечебные премудрости. Под землей все это очень пригодилось. Человек он был заботливый и неутомимый. Если уж принимался кого-нибудь лечить, так больной не знал, как от него отделаться... Аширов следовал за своими пытавшимися от него удрать пациентами в самые отдаленные от лечпункта галереи. Даже на сторожевых постах верхнего горонта и там нельзя было бежать забот Аширова. И бывало так, что часовой, притаившийся полулежа за глыбой ракушечника, недалеко от поверхности земли, слышал вдруг за собой мягкий, вкрадчивый шорох, ощущал бережное похлопывание по своему плечу и, обернувшись, замечал подползшего Аширова. "Ничего, ничего, дорогой, - говорил Асан Османович, - ты себе лежи, полеживай, неси службу, а я тебе пока что баночки поставлю. Ну-ка, дорогой, заверни-ка со спины стеганочку да поясок сними, гимнастерочку освободи, дорогой. Вот так. Очень прекрасно. Ну, теперь не крути спиной... Так, очень прекрасно, дорогой! Первая присосалась. Ставлю второй номер!.. " И на спине лежавшего часового, как грибы, вырастали стеклянные банки.