- Погодите! - закричала дежурная по кухне Надя Шульгина, уже принявшаяся сама было расставлять миски на столе, - Погодите, - повторила она, пораженная какой-то внезапной мыслью. - Ведь теперь же не надо, наверное, уже пробивать выход. Ведь наверху уже везде свободно. Вы только, граждане, подумайте! Везде свободный выход.
И тут только, сейчас, окончательно дошло до сознания людей, что они свободны, что не надо пробиваться сквозь камень к жни, что жнь, отвоеванная заново, ждет у каждого выхода, готовая принять их в свои свежие, солнечные, просторные объятия.
Однако надо было еще расчистить эти выходы и первым делом поднять на поверхность Ваню Сергеева, которого, может быть, еще не поздно было оперировать, и этим спасти. Оказалось, что Лазарев, сняв бойцов, работавших на "объекте No 1", уже направил их в штольню, указанную Володей, чтобы разобрать завал и облегчить работу саперов, действовавших с поверхности. Все бросились в ту штольню. Корнилову, во всем любящему порядок, пришлось строго следить за тем, чтобы лишние люди не толпились в штольне и не мешали друг другу работать.
Надо ли рассказывать, что было дальше, когда саперы, разминировавшие вход, и партаны встретились у выхода завала и по-братски обнялись друг с другом! Как самых дорогих на свете гостей, повели за руку старшего сапера и его товарищей вн. Партанам выходить на поверхность было пока не приказано: опасались мин, еще не убранных саперами. Через расчищенный проход первым выскочил на снег комиссаров Пират, вдруг почуявший, что теперь можно уже выйти на волю. Он кувыркался, подпрыгивал в воздухе, громко лаял, катался по снегу, успел лнуть в нос Володю и так шумно и беспокойно для всех выражал свою радость, что в конце концов пришлось приструнить его. Получив трепку, Пират присмирел и вернулся на камбуз, где лег возле очага дяди Манто, обиженно вздыхая: "Эх, мол, жнь наша собачья! И погавкать-то на радостях как следует не дадут". Но, получив от дяди Яши превосходный пончик с консервированным мясом, Пират в конце концов с жнью примирился.
Между тем старший сапер объяснил командиру, что пока проход проделан очень узкий, идти по нему можно только гуськом, в затылок, в сторону не сбиваться, так как все кругом заминировано, а на улице уже вечер - легко ошибиться. Саперы просили потерпеть до завтрашнего дня, чтобы с рассвета начать работу и тогда уже выводить всех людей без опасения на волю. Поэтому Лазарев поставил часового у входа и строго-настрого велел никого не выпускать без разрешения командира.
Прежде всего надо было позаботиться о раненых. С большим трудом и всяческими предосторожностями вынесли на поверхность Ваню Сергеева. С ним отправилась в госпиталь докторица Марина. Остальных раненых можно было пока не тревожить.
К ночи Лазарев разрешил выйти на поверхность Шульгину и Пекерману. До этого оба были вызваны в штаб, где в то время находился в Володя Дубинин, и все долго совещались о чем-то. Самого Володю командир наверх больше не пустил и, как тот ни просился, приказал ему остаться под землей и готовиться к праздничной встрече Нового года.
Володя вызвал своих пионеров - Толю Ковалева и быстро поправившегося на радостях Ваню Гриценко, - и они принялись за работу. Партаны видели, как ребята притащили зачем-то электрическую проводку, которая была давно сорвана с шахты главного ствола, где в мирное время был электрический свет. Пионеры укрепили проводку и большие лампы на стенах. Надя Шульгина и Нина Ковалева вырезали старых, отсыревших газет кружева и украшали ими полки на камбузе. Дядя Яша Манто, весело напевая "В лесу стоял и шум и гам, справляли птицы свадьбу там", готовил грандиозный новогодний пирог, аромат от которого растекался по всему подземелью.
- Нет, это не земной аромат, - приговаривал дядя Яша, - это не земной аромат - это подземный аромат.
А к ночи явились гости, с трудом пробравшиеся по узкой расчищенной саперами тропке. Тут были и старшина, с которым утром встретился Володя, и капитан-лейтенант, пославший саперов в каменоломни, и незнакомый товарищ Керчи, и посланец от аджи-мушкайских партан Пахомова. Все они прошли в штаб.
- Богато живете, ей-богу! - приговаривал капитан-лейтенант, оглядывая подземелье, ящики и шкафы, каменные лежанки и принюхиваясь к соблазнительным ароматам, которые доносились подземного царства дяди Яши.
Пришедшие взволнованно оглядывали жадно обступивших их закоптелых, исхудалых людей с белыми промоинами от радостных слез на черных щеках. Гости видели аккуратных часовых, стоявших на своих постах, чисто подметенные ходы пещеры, портрет Левина, винтовки в стойках, противогазы над каждой лежанкой.
- Порядок, глядите, порядок! - говорил довольный капитан-лейтенант. - Что тебе на подлодке хорошей!
- Да, в автономном плавании были, - отозвался Котло.
Между тем Шульгин тащил от расчищенного входа длинный кабель, шушукался в потемках с Володей и его пионерами, то и дело бегал наверх, пользуясь данным ему на этот вечер разрешением командира. Словом, всем было ясно, что он готовит сюрпр.
В большом, просторном коридоре, между штабом в камбузом, уже ставили столы, скамьи, ящики, тумбы ракушечника. Партанские хозяйки, вытащив оказавшиеся у них припасенными нарядные скатерти, снесенные сюда, вн, подальше от немцев, накрывали ими длинный праздничный стол. Надя Шульгина, маленькая Оля Лазарева и Нина Ковалева украшали небольшую елочку, притащенную Пекерманом сверху. Это была, правда, не елка, а маленькая сосенка, но она, конечно, вполне могла сойти за елку. Чем плоха, в самом деле! А когда повесили на нее красные флажки и украинское монисто, пожертвованное на этот случай Ниной, и перевили ветви проводами с трофейными лампочками Володи Дубинина, а на самой верхушке укрепили настоящую красноармейскую звезду, то все убедились, что на свете и не было никогда елки лучше, чем эта.
Занятый всеми этими чудесными приготовлениями, Володя и не заметил, как Пекерман вызвал в боковую штольню Нину Ковалеву, а она крикнула туда же Надю. Володя насторожился и услышал голос, один звук которого заставил дрогнуть и отчаянно забиться его сердце.
- Ох, темень-то, духота у вас какая! - донеслось до него штольни. - А где же Вовочка-то?..
- Володька! Слышишь? - закричал Ваня Гриценко. - Это ж тетя Дуся, честное слово! К тебе мать пришла...
Володя не знал, что капитан-лейтенант сдержал свое слово и послал сообщить матери маленького разведчика о ее сынишке. И Евдокия Тимофеевна тотчас же кинулась к каменоломням. Ее не пустили туда, за проволоку, моряки, поставленные в оцепление. Она простояла там до позднего вечера, пока работали саперы, а потом увидела Шульгина, и партаны, получив особое разрешение командира, с великой осторожностью провели узкой тропой Володину мать в подземелье.
Услышав голос матери, Володя разом соскочил с табуретки, стоя на которой он укреплял плакат на каменной стене, и кинулся в боковой проход.
- Куда же ты? - удивился Ваня.
- Сейчас! Скажи, я... сию минуту вернусь. А дядя Гриценко уже бежал навстречу Евдокии Тимофеевне.
- Здравствуй, Дуня! - Они обнялись. - Здравствуй, Евдокия Тимофеевна! - Они еще раз поцеловались. - Здорово, кума дорогая! - Они поцеловались в третий раз. - Вот и свиделись, слава богу, живые. Как там Анюта-то моя? Не слыхать? Забрали ее, слыхал...
- Выпустили ее. В Керчи она, у свояченицы пока.
- Ну, спасибо тебе за добрые вести, дорогая! Вот радость-то у нас!
- А где ж Вовочка-то? - беспокойно вглядываясь в полумрак, спросила Евдокия Тимофеевна.
- Да сейчас он тут с Ваней был... Вовка, где ты там? Мать пришла, а он...
- Он сейчас, сию минуту... - поспешил объяснить Ваня. - Здравствуйте, тетя Дуня! С наступающим праздником вас!
- Да, праздник уже к нам пришел, - откликнулся дядя Гриценко. - Ну вот он, твой Вовка.
Мать стремительно обернулась и увидела Володю. Он уже успел сбегать в свой штрек и теперь стоял в полном снаряжении боевого партана: две гранаты на кушаке, плотно стянувшем стеганку; за плечом на ремне знаменитый обрез - пионерская пушка; поперек живота - трофейный немецкий автомат "шмайсер". Голову Володи венчала ушитая, но тем не менее сползавшая на брови и топырившая ему уши бескозырка с золоченой надписью "Береговая оборона" - память о погибшем Бондаренко.
Володя решил явиться к матери во всей своей партанской красе. Вот он, сбылся желанный, загаданный час свиданья!
- Здравствуй, мама, - неверным баском, в котором вдруг появилась сипотца, проговорил Володя, козырнул, но сам смутился и протянул матери руку: - Ну, как поживаешь? Здоровье твое ничего?
Ему было уж очень неловко держать в руке немецкий автомат, и вообще все вышло не так, как он задумал. Да и мать как-то заробела и стеснялась посторонних, подавленная непривычной обстановкой подземелья. Озабоченно всматриваясь в менившиеся черты Володиного лица, она тихо ответила:
- Ох, Вовочка, здравствуй, дорогой! Ничего здоровье, спасибо тебе. Как ты тут?
- Я... тоже ничего. Обыкновенно. А от папы есть что?
- Где ж тут можно было - от папы? Ведь у нас немцы стояли...
- Знаю я...
- До поцелуйтесь вы, шут вас возьми совсем! - не вытерпел дядя Гриценко. - Одичал совсем парень. Столько мать не видал, такое время пережили, а он ей ручку тянет! Тьфу!
Володя подошел к матери, придерживая одной рукой гранаты, другой - очень ему мешавший проклятый немецкий автомат, и неуклюже поцеловал Евдокию Тимофеевну в щеку. Она схватила его чумазые щеки, стиснула ладонями и стала целовать, разом залив его лицо своими слезами.
Но тут послышались твердые, крупные шаги. Володя живо отскочил от матери, оправляя куртку, пряча за спину оружие. Вошел комиссар, за ним шли Лазарев, Жученков, Корнилов и гости с поверхности.
В руках у комиссара был большой исписанный лист бумаги. Партаны стали рассаживаться на скамьях и табуретках. Когда все разместились, командир Лазарев спросил, обращаясь в сторону боковой штольни: