- Ну, так вы здесь сядьте, а я пройду вон туда. Я даже предпочитаю поближе к сцене, - сказала Глаша. Муся подтолкнула Сонечку в бок. Глафира Генриховна облюбовала два места рядом, довольно далеко от них, и, усевшись, тотчас положила сумочку на стул около себя. Места Муси, Сонечки и Вити были в одном ряду, но отделенные одно от другого; между ними устроилась компания молодых рабочих. Увидев Мусю и Сонечку, один из них, белокурый, с веселой улыбкой на благодушном лице, что-то шепнул соседу. Оба засмеялись. Витя нахмурился. Сонечка рассталась с Мусей, очень огорченная: так все удовольствие пропадало, если сидеть не рядом и не обмениваться непосредственными впечатлениями. Белокурый рабочий посмотрел на Сонечку, встал и, бросив докуренную папироску, галантно предложил барышням сесть рядом. Компания, фыркая, пересела, освободив место для Сонечки, которая рассыпалась в выражениях благодарности. Вите пришлось сесть отдельно, по другую сторону компании.- Не стоит благодарить, барышня, - сказал рабочий, - вам друг с дружкой веселее, мы тоже понимаем.- Какой любезный пролетарий! Это ты имеешь такой успех, - шепнула на ухо Сонечке Муся, тревога которой тотчас совершенно рассеялась.- Почему я? Ты, конечно... Я тебе говорила, что здесь все будет совершенно спокойно.- Может, они еще не знают об убийстве Ленина... Князя, конечно, еще нет. Он, как всегда, последний.- Разумеется! Вот и останется без места, - огорченно сказала Сонечка, - ведь я говорила, что нужно прийти возможно раньше.- Нет, без места он не останется. Разве ты не видишь, что Глаша обо всем подумала?
- Ах, да! - Сонечка весело засмеялась. - Я уверена, что Глаша скоро будет княгиней! Как ты к этому относишься?- "Пусть называется", - сказала Муся с почти искренним равнодушием. - Слава Богу, наконец, явился и он.В дверях показалась высокая фигура князя. Он окинул зал взглядом и, разыскав друзей, приветливо помахал рукой Мусе и Сонечке, затем направился к Глафире Генриховне, которая, привстав, ожесточенно показывала ему рукой на стул с сумочкой.- Нет, и он не последний, вот еще какой-то тип, - сказала Сонечка. Действительно, вслед за Горенским, в дверях зала появился худой, плохо одетый человек с лицом лимонного цвета. Он быстро огляделся в зале. В ту же секунду свет погас, пронесся радостный гул, и тощая пианистка заиграла "На сопках Маньчжурии".
- Теперь держись, мы тебя раскритикуем, - сказала шепотом Муся.- Я еще не скоро, - прошептала с волнением Сонечка.- Ты понимаешь, пролетарии сейчас тебя узнают на экране.- Что ты говоришь!.. Я и не подумала... Нет, никогда не узнают... Им в голову не придет... Развалившись в покойном кресле, граф Карл фон-Цингроде подливал себе ликера из бутылки, стоявшей рядом с ним на столике. У ног графа на бархатной подушке сидела его любовница, с которой он обращался холодно и презрительно. Березин ничего не пожалел для обличения графа Карла. Но рабочим, сидевшим рядом с Сонечкой, по-видимому, очень нравилась его жизнь. По крайней мере они все время сочувственно гоготали, обмениваясь вполголоса довольно неожиданными замечаниями. Напротив, тот хороший бедный человек, которого любила Сонечка и которого преследовал граф Карл, явно не вызывал сочувствия. "Эх, раззява", - говорил белокурый рабочий. - "Шляпа", - подтверждал другой. Граф выиграл груды золота в клубе и оттуда в роскошной коляске отправился в охотничий замок на свидание с другой своей любовницей. - "Ну, и живут, собаки!" - с сочувственной завистью сказал сосед Сонечки. - "Так его!.. Вот так, так!" - радостно откликнулся белокурый рабочий, когда граф ударил хлыстом провинившегося лакея. Сцена появления Сонечки приближалась. Ее волнение все росло.- Еще три... нет, четыре номера, когда не я, а потом я, - замирая, шептала Сонечка. - Правда, она хорошо играет?..- Так себе... Некрасивая.- Ты находишь? По-моему, ничего, только нос длинный... Это она едет на бал...- Какая же дама перед войной могла быть на балу без перчаток?.. Эх, вы! Неужели длинных перчаток не могли достать?- Я не знала... Ну, вот сейчас, во втором номере была я... Только, ради Бога, Мусенька, не смейся!Муся ахнула, увидев Сонечку на экране.- Господи, какая ты смешная!- Смешная? Почему смешная? - тревожным шепотом спрашивала Сонечка, вглядываясь в полумраке в лицо Муси.- То есть не смешная, ты прелесть!- Нет, ты правду говоришь? Ты это искренно?- Прямо прелесть... Нет, как она на него смотрит, бесстыдница! За такой взгляд сейчас же тебя в угол!- Ах, с этой сценой вышла целая история, я тебе потом расскажу... Теперь один номер не я...
А потом я гуляю в саду с собакой и думаю о нем... Вот... Ну, что? Как?- Чудно!.. И собачка чудная.- Ты говори не о собачке, а обо мне.- Я тебе говорю: прелесть! Глазенапы такие строишь!- Четверть часа подводила... Но ты искренно? Поклянись моей жизнью, что тебе нравится!- Клянусь! - подняв руку, сказала Муся. На нее оглянулись спереди соседи.- Что ты делаешь?.. Спасибо, Мусенька, ты ангел... Ну, слава Богу, теперь опять долго не я... Граф Карл фон-Цингроде сыпал деньгами, кутил и совершал поступки один предосудительнее другого. Но дурная жизнь господствующих классов положительно не вызывала возмущения у соседей Сонечки: они гоготали все веселее и сочувственнее, особенно в любовных сценах, когда граф сажал к себе на колени новую любовницу. - "Тебе бы, Федька, такую, а?.. Почище твоей лохматенькой будет", - говорил белокурый рабочий.- Сейчас важная сцена... Они его захлороформируют, - шептала Сонечка, расширяя в темноте глаза. - Ты понимаешь, у него двойная жизнь!- Я так и догадывалась, что граф нехороший человек.- Пожалуйста, не издевайся... Вот из-за этой сцены в студии вышел тот скандал, помнишь, я вам рассказывала?- Помню, - подтверждала Муся, хоть ровно ничего не помнила. Сонечка, уже всецело проникнутая корпоративным духом, постоянно рассказывала о каких-то историях в студни.- Ну, вот теперь смотри, сейчас моя главная сцена... Номера тридцать пятый, тридцать шестой и тридцать седьмой...Главная сцена тоже очень понравилась Мусе. Чтобы вышло правдоподобнее, она сделала и критические замечания, но такие, которые никак не могли задеть Сонечку. На минуту в зале зажегся свет. Горенский и Глаша, повернувшись в креслах, телеграфировали Сонечке знаки полного одобрения. Князь беззвучно похлопал в ладоши и послал ей воздушный поцелуй. Витя, сидевший близко, успел даже пробраться к ним и сказал Сонечке, что она играет восхитительно.- Знаю я тебя! Еще правду ли ты говоришь? Тебе в самом деле так понравилось?- Лопни мои глаза! Отсохни у меня руки и ноги! - подражая Никонову, сказал Витя. Рабочие шептались, оглядываясь на Сонечку. Свет опять погас. Витя вернулся на свое место.- Я тебе говорила, что пролетарии тебя узнают, - шепнула Муся. - Вот это и есть слава.
- Ах, перестань издеваться! - сказала счастливая Сонечка и поцеловала Мусю. - Я что? Я ничего...Она уселась в кресле поудобнее: ее сцен больше не было, и теперь она могла спокойно смотреть фильм, который, впрочем, подходил к концу. Для графа Карла приближалась расплата за грехи. Честный молодой человек торжествовал. Однако его торжество не встречало у публики восторга. Бедняки, поднятые на восстание молодым человеком, увели связанного графа Карла (у Беневоленского сценарий кончался не так, но Березин изменил развязку). "Так ему и надо", - сказал без одушевления сосед Сонечки. Веселый рабочий ничего не ответил. По-видимому, бедняки публику не интересовали, - она бедняков знала лучше, чем автор сценария.
XIV
Свет снова зажегся, поднялся гул, все повалили к выходу. Князь и Глафира Генриховна очень хвалили Сонечку. Глаша на этот раз была с ней так мила и нежна, что Муся немного насторожилась. "Уж не произошло ли что у них с Алексеем Андреевичем?" - подумала она, внимательно вглядываясь в Глашу и князя: ей показалось, что лицо у Глафиры Генриховны в самом деле счастливое и возбужденное, почти как у Сонечки.Князь тотчас простился с дамами.- Я предупреждал, что должен буду уйти. Уж вы меня извините, Витя вас проводит."И у него как будто вид растерянный, верно в самом деле произошло объяснение", - подумала Муся, подавляя в себе легкое неприятное чувство. - "Нет, мне все равно, я за нее рада", - ответила она. - "А что-то есть в нем vieux jeu [устарелое (фр.)] и скучноватое: старик Тургенев, целующий руку Полины Виардо... Надо сказать Глаше, это она Полина Виардо... Впрочем, не надо..."- Да, Витя нас проводит, - сказала она, глядя на князя со спокойной и ласковой улыбкой. - До свиданья, Алексей Андреевич. Итак, помните, что вы у нас ночуете.- Спасибо... Если смогу, приду.- Нет, не если сможете, а наверное.- Спасибо... О московском деле слышали?- Слышали, - нехотя ответила Муся. - Тем более нужно, чтоб вы пришли ночевать. И нам будет спокойнее.- Ну, хорошо... Тогда до скорого свиданья. Витя, передаю вам дам.- Виноват, я тоже предупредил, что буду занят, - говорил Витя. Князь простился и своей быстрой походкой направился дальше по улице. Муся и Глаша смотрели ему вслед. Худой человек, которого Сонечка назвала "каким-то типом", отделился от афиши и пошел за Горенским. Что-то неприятное еле мелькнуло в сознании Муси, но она не успела подумать, что такое. Глаша быстро и возбужденно говорила Вите:- Не хотите? Ну и не надо... Как-нибудь обойдемся без вас!.. Как-нибудь обойдемся без вас, мы трое, правда, Сонечка? И вот, на зло вам, мы с Мусей и Сонечкой сейчас идем кутить.- Это куда?- В первый раз слышим.- Я вас веду в кондитерскую, где подают настоящий шоколад и пирожные.- Глаша, вы получили из Америки наследство? Сознайтесь!- Да уж наследство или не наследство, а только я вас обеих веду в такое место, где дают настоящий шоколад и настоящие пирожные. Трубочки с желтым кремом, сама видела... Что, Витенька, может, вы бы нас проводили?- Рад бы в рай, да грехи не пускают, - ответил со вздохом Витя. - "Всего", - насмешливо произнес он советское прощанье.- Витя, а то пойдем с нами, - сияя счастливой улыбкой, говорила Сонечка. Но Витя остался тверд.- Не позднее семи часов изволь быть дома, слышишь? - сказала Муся.- Слушаю-с.- Куда же мы теперь? - спросила Муся Глашу. - Ты в самом деле нас ведешь в кондитерскую?- Царское слово обратно не берется!- Ни царское, ни княжеское.Глаша засмеялась. "Значит, правда, - подумала Муся. - Что ж, и слава Богу". Она вдруг повеселела.Кондитерская была недалеко от кинематографа. Это была длинная узкая комната, разбитая перегородками на уютные отделения. Впереди у стены находился буфет с самоваром, с тарелками бутербродов и пирожных. За буфетом сидела высокая дама, - по словам Глаши, не то графиня, не то баронесса. Две барышни, разговаривавшие с хозяйкой, встали с дивана при входе гостей. Больше в кондитерской никого не было. Муся, Глаша и Сонечка конфузливо прошли по комнате и заняли последнее отделение, самое далекое от буфета. Глаша заказала шоколад, затем повела подруг к буфету выбирать пирожные и заставила их взять из-под сетки самые дорогие (цены везде были написаны).- Еще возьмите, вот эти с кремом, должно быть, вкусные, - говорила она, искоса с любопытством поглядывая на печально улыбавшуюся даму. Сонечка конфузилась, зная, что у Глаши денег очень мало. Они вернулись в свое отделение; барышня скоро принесла им туда шоколад и пирожные. Шоколад, по словам Глаши, был "так себе, на воде", но пирожные свежие и довольно вкусные. Они мгновенно съели все и, по настоянию Глаши, заказали еще три.- Мерси, страшно вкусно, но что это вы так кутите, Глаша? - спрашивала Сонечка, с наслаждением уплетая пирожное.Муся смотрела на Глафиру Генриховну с той же улыбкой.- Вот что, надо будет и для Вити захватить две трубочки, - не отвечая на вопрос, объявила Глаша, - хоть он нас и бросил. Что поделаешь, лаборатория.- Вы знаете, друзья мои, не нравится мне ваш Витька, - сказала Муся. - Что-то с ним такое происходит... А что, не могу понять.- Верно, - подтвердила Глаша. - Я тоже замечаю.- И я замечаю, - сказала, вытирая губы, Сонечка: ей теперь казалось, будто она тоже замечала что-то неладное за Витей. - Что же вы думаете?- У мальчиков это бывает, - заметила Глаша, - может, ничего такого и нет.- Помимо всего прочего, - сказала Муся, - помимо всего прочего, ведь и ответственность за него падает теперь на меня.- Ну вот, почему же на тебя? - в один голос опросили Глаша и Сонечка.- Да вы сами знаете... У него никого нет. Мать умерла, отец в крепости, и еще теперь неизвестно, выйдет ли он оттуда живым...Голос Муси вдруг дрогнул. Она вынула из сумки платок и приложила к глазам. Сонечка очень расстроилась. Глаша принялась утешать Мусю.- Ничего страшного пока нет... И даже не пока, а вообще нет. Николая Петровича, наверное, скоро выпустят...