Мы были дерзки, были дети,
Нам все казалось в ярком свете...
Теперь в душе и тишь и тень.
Далеко первая ступень.
Пять беглых лет - как пять столетий.
22 января 1900
ПО ПОВОДУ "ME EUM ESSE"
"О, эти звенящие строки!
Ты сам написал их когда-то!"
- Звенящие строки далеки,
Как призрак умершего брата.
"О, вслушайся в голос подруги!
Зову я к восторгам бесстрастья!"
- Я слышу, на радостном Юге
Гремят сладострастно запястья.
"Я жду, я томлюсь одиноко,
Мне луч ни единый не светит!"
- Твой голос далеко, далеко,
Тебе не могу я ответить.
8 ноября 1897
К САМОМУ СЕБЕ
Я желал бы рекой извиваться
По широким и сочным лугам,
В камышах незаметно теряться,
Улыбаться небесным огням.
Обогнув стародавние села,
Подремав у лесистых холмов,
Раскатиться дорогой веселой
К молодой суете городов.
И, подняв пароходы и барки,
Испытав и забавы и труд,
Эти волны, свободны и ярки,
В бесконечный простор потекут.
Но боюсь, что в соленом просторе -
Только сон, только сон бытия!
Я хочу и по смерти и в море
Сознавать свое вольное "я"!
28 июля 1900
В ДНИ ЗАПУСТЕНИИ
Приидут дни последних запустении.
Земные силы оскудеют вдруг;
Уйдут остатки жалких поколений
К теплу и солнцу, на далекий Юг.
А наши башни, города, твердыни
Постигнет голос Страшного суда,
Победный свет не заблестит в пустыне,
В ней не взгремят по рельсам поезда.
В плюще померкнут зодчего затеи,
Исчезнут камни под ковром травы,
На площадях плодиться будут змеи,
В дворцовых залах поселятся львы.
Но в эти дни последних запустении
Возникнет - знаю! - меж людей смельчак.
Он потревожит гордый сон строений,
Нарушит светом их безмолвный мрак.
На мшистых улицах заслышат звери
Людскую поступь в ясной тишине,
В домах застонут, растворяясь, двери,
Ряд изваяний встанет при огне.
Прочтя названья торжищ и святилищ,
Узнав по надписям за ликом лик,
Пришлец проникнет в глубь книгохранилищ,
Откроет тайны древних, наших книг.
И дни и ночи будет он в тревоге
Впивать вещанья, скрытые в пыли,
Исканья истины, мечты о боге,
И песни, гимны сладостям земли.
Желанный друг неведомых столетий!
Ты весь дрожишь, ты потрясен былым!
Внемли же мне, о, слушай строки эти:
Я был, я мыслил, я прошел как дым...
18 сентября 1899
БРАТЬЯМ СОБЛАЗНЕННЫМ
Светлым облаком плененные,
Долго мы смотрели вслед.
Полно, братья соблазненные!
Это только беглый свет.
Разве есть предел мечтателям?
Разве цель нам суждена?
Назовем того предателем,
Кто нам скажет - здесь-она!
Разве редко в прошлом ставили
Мертвый идол Красоты?
Но одни лишь мы прославили
Бога жажды и мечты!
Подымайте, братья, посохи,
Дальше, дальше, как и шли!
Паруса развейте в воздухе,
Дерзко правьте корабли!
Жизнь не в счастьи, жизнь в искании,
Цель не здесь - вдали всегда.
Славьте, славьте неустаннее
Подвиг мысли и труда!
12 июня 1899
ОТРАДЫ
Знаю я сладких четыре отрады.
Первая - радость в сознании жить.
Птицы, и тучи, и призраки - рады,
Рады на миг и для вечности быть.
Радость вторая - в огнях лучезарна!
Строфы поэзии - смысл бытия.
Тютчева песни и думы Верхарна,
Вас, поклоняясь, приветствую я.
Третий восторг - то восторг быть любимым,
Ведать бессменно, что ты не один.
Связаны, скованы словом незримым,
Двое летим мы над страхом глубин.
Радость последняя - радость предчувствий,
Знать, что за смертью есть мир бытия.
Сны совершенства! в мечтах и в искусстве
Вас, поклоняясь, приветствую я!
Радостей в мире таинственно много,
Сладостна жизнь от конца до конца.
Эти восторги - предвестие бога,
Это - молитва на лоне Отца.
28 апреля 1900
МЫ
В мире широком, в море шумящем
Мы - гребень встающей волны.
Странно и сладко жить настоящим,
Предчувствием песни полны.
Радуйтесь, братья, верным победам!
Смотрите на даль с вышины!
Нам чуждо сомненье, нам трепет неведом, -
Мы - гребень встакуцей волны.
4 апреля 1899
Я ЗНАЮ...
К. Д. Бальмонту
Я знаю беглость Ночи и Зимы,
Молюсь уверенно Заре и Маю.
Что в будущем восторжествуем мы,
Я знаю.
Я власть над миром в людях прозреваю.
Рассеется при свете сон тюрьмы,
И мир дойдет к предсказанному раю.
Не страшно мне и царство нашей тьмы:
Я не один спешу к иному краю,
Есть верный друг в пути! - что двое мы,
Я знаю!
6 декабря 1898
* * *
С неустанными молитвами,
Повторяемыми вслух,
Прохожу я между битвами,
Ускользающий, как дух.
От своих друзей отторженный,
Предвещаю я венцы;
И на голос мой восторженный
Откликаются бойцы.
Но настанет миг - я ведаю -
Победят мои друзья,
И над жалкой их победою
Засмеюся первым - я.
23 июля 1899
КРАСКИ
Я сегодня нашел свои старые краски.
Как часто взгляд на забытый предмет
Возвращает все обаянье ускользнувших лет!
Я сегодня нашел мои детские краски...
И странный отрок незванно ко мне вошел
И против меня уверенно сел за стол,
Достал, торопясь, тяжелую тетрадь...
Я ее не мог не узнать:
То были мои забытые, детские сказки!
Тогда я с ним заговорил; он вздрогнул, посмотрел
(Меня не видел он, - я был для него привиденьем),
Но через миг смущенья он собой овладел
И ждал, что будет, с простым удивленьем.
Я сказал: "Послушай! я тебя узнаю.
Ты - это я, я - это ты, лет через десять..."
Он засмеялся и прервал: "Я шуток не люблю!
Я знаю лишь то, что можно измерить и взвесить.
Ты - обман слуха, не верю в действительность твою!"
С некоторым гневом, с невольной печалью
Я возразил: "О глупый! тебе пятнадцать лет.
Года через три ты будешь бредить безвестной далью,
Любить непонятное, стремиться к тому, чего нет.
Вселенная жива лишь духом единым и чистым,
Материя - призрак, наше знание - сон..."
О боже, как искренно надо мной рассмеялся он,
И я вспомнил, что был матерьялистом и позитивистом.
И он мне ответил: "О, устарелые бредни!
Я не верю в дух и не хожу к обедне!
Кто мыслит, пусть честно служит науке!
Наука - голова, а искусство - руки!"
"Безумец! - воскликнул я, - знай, что ты будешь верить!
Будешь молиться и плакать пред Знаком креста,
Любить лишь то, где светит живая мечта,
И все проклянешь, что можно весить и мерить!"
"Не думаю, - возразил он, - мне ясна моя цель.
Я, наверно, не стану петь цветы, подобно Фету.
Я люблю точное знание, презираю свирель,
Огюст Конт навсегда указал дорогу поэту!"
"Но, друг, - я промолвил, - такой ли теперь час?
От заблуждений стремятся все к новому свету!
Тебе ли вновь повторять, что сказано тысячу раз!
Пойми тайны души! стань кудесником, магом..."
"Ну, нет, - он вскричал, - я не хочу остаться за флагом!"
"Что за выражения! ах да! ты любишь спорт...
Все подобное надо оставить! стыдись, будь же горд!"
"Я - горд, - он воскликнул, - свое значенье я знаю.
Выступаю смело, не уступлю в борьбе!
Куда б ни пришел я, даже если б к тебе,
- Приду по венкам! - я их во мгле различаю!"
И ему возразил я печально и строго:
"Путь далек от тебя ко мне,
Много надежд погибнет угрюмой дорогой,
Из упований уступишь ты много! ах, много!
О, прошлое! О, юность! кто не молился весне!"
И он мне: "Нет! Что решено, то неизменно!
Не уступлю ничего! пойду своим путем!
Жаловаться позорно, раскаянье презренно,
Дважды жалок тот, кто плачет о былом!"
Он стоял предо мной, и уверен и смел,
Он не видел меня, хоть на меня он смотрел,
А если б увидел, ответил презреньем,
Я - утомленный, я - измененный, я - уступивший
судьбе,
Вот я пришел к нему; вот я пришел к себе! -
В вечерний час пришел роковым привиденьем...
И медленно, медленно образ погас,
И годы надвинулись, как знакомые маски.
Часы на стене спокойно пробили час...
Я придвинул к себе мои старые, детские краски.
17 декабря 1898
СКАЗАНИЕ О РАЗБОЙНИКЕ
Из Пролога
Начинается песня недлинная,
О Петре, великом разбойнике.
Был тот Петр разбойником тридцать лет,
Меж товарищей почитался набольшим,
Грабил поезда купецкие,
Делывал дела молодецкие,
Ни старцев не щадил, ни младенцев.
В той же стране случился монастырь святой,
На высокой горе, на отвесной, -
Меж землей и небом висит, -
Ниоткуда к монастырю нет доступа.
Говорит тут Петр товарищам:
"Одевайте меня в платье монашеское.
Пойду, постучусь перехожим странником,
Ночью вам ворота отопру,
Ночью вас на грабеж поведу,
Гей вы, товарищи, буйные да вольные!"
Одевали его в платье монашеское,
Постучался он странником под воротами.
Впустили его девы праведные,
Обласкали его сестры добрые,
Омыли ноги водицею,
Приготовили страннику трапезу.
Сидит разбойник за трапезой,
Ласке-любви сестер удивляется,
Праведными помыслами их смущается,
Что отвечать, что говорить - не знает.
А сестры близ в горенке собирались,
Говорили меж собой такие слова:
"Видно, гость-то наш святой человек,
Такое у него лицо просветленное,
Такие у него речи проникновенные.
Мы омыли ему ноги водицею,
А есть у нас сестра слепенькая.
Не омыть ли ей зрак той водицею?"
Призывали они сестру слепенькую,
Омывали ей зрак той водицею, -
И прозрела сестра слепенькая.
Тут все бежали в горенку соседнюю,
Падали в ноги все пред разбойником,
Благодарили за чудо великое.
У разбойника душа смутилася,
Возмутилася ужасом и трепетом.
Творил и он - земной поклон,
Земной поклон перед господом:
"Был я, господи, великим грешником,
Примешь ли ты мое покаяние!"
Тут и кончилась песня недолгая.
Стал разбойник подвижником,
Надел вериги тяжелые,
По всей земле прославился подвигами.
А когда со святыми преставился, -