Акад. М. П. Алексеев, автор исследования «Пушкин и наука его времени», заключает, что Пушкин «зорко разглядел все великие вопросы своего времени... Он верил в науку, считая ее одним из важнейших двигателей культуры, но он был так же далек от односторонних увлечений в науке, как и от односторонних упреков, по ее адресу: она предстояла перед ним как единое мощное орудие, оказывающее существенную помощь творческому восприятию действительности». При этом художник постигает истину другими средствами, чем ученый. В художественном творчестве должна быть не только истина жизни, истина характеров и обстоятельств, но также «истина чувств» — то, что может быть выражено только на языке поэзии и что наука бессильна исчерпать описаниями. «Гармония, лирическое движение, истина чувств», — так говорил Пушкин о достоинствах поэтического творчества (12, 83). В творческом мышлении Пушкина было нечто такое, что оплодотворяло не только литературное развитие, но и прогресс всех сфер культуры. Он умел видеть не только еще незаметное для простого глаза, но и обыденное, примелькавшееся раскрывалось в иных, неожиданных ракурсах. Среди черновых набросков Пушкина остался изумительный по своей философской глубине набросок о творческом познании — теперь, в век научно-технической революции, слова его становятся крылатыми:
О сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух
И Опыт, (сын) ошибок трудных,
И Гений, (парадоксов) прут,
(И Случай, бог изобретатель)
В этом наброске воплощены представления Пушкина о важнейших чертах творческого познания, предвосхитившие современные трактовки элементов и факторов процесса открытий. В особенности интересно упоминание о парадоксе, позволяющем смело, вопреки твердо установившимся мнениям, так называемому «здравому смыслу» увидеть нечто совершенно неожиданное в привычных вещах. Любопытный факт: консерваторы, метафизики, критикуя раскованность мышления, разрыв с обыденным сознанием, с так называемым «здравым смыслом», ругали Пушкина почти в таких же выражениях, как и крупнейшего ученого этого же времени Лобачевского, автора неэвклидовой геометрии.
В основе художественной системы Пушкина — представление об эмоциональном мире и человеке, которое было революционизирующим по отношению не только к консервативной идеологии, но и к воззрениям просветителей. Их великое учение о природном равенстве людей, их утверждение о могуществе Разума вопреки религиозным предрассудкам оборачивалось на деле утопическими мечтами о возможности победы сил добра над силами зла при условии, если человек будет следовать велениям здравого рассудка, умозрительно сконструированным нормам поведения, пригодным для всех обстоятельств. Поэтому и картина духовного мира представала как борьба различных страстей, а основной проблемной ситуацией оказывались препятствия к преодолению этих страстей на пути обретения социальной гармонии. Такой взгляд на мир (преодоление которого началось у Пушкина ещё в романтический период) скрадывал всю сложность бытия, обусловленность исторического развития многообразием обстоятельств и бесчисленных факторов. Общество представало как конгломерат индивидуальностей, каждая из которых движется хотя и по собственному, но предопределенному пути. Пушкинские же взгляды на мир, сложившиеся в результате творческой эволюции, были объединены идеей непрерывности развития. Для Пушкина становилось очевиднее, что результат борьбы противоположных сил зависит не от «страстей», а от хода истории, в которой, в отличие от просветительского ее понимания, решающим оказывается «мнение народное», положение и судьба народа. Это не означало понимания законов общественного развития. Но на основе новой идеологии возникала обусловленная общими тенденциями движения истории и внутренними закономерностями искусства задача преобразования литературы, нового понимания ее целей и принципов. Изображение человека должно было приобрести всю полноту индивидуализации и вместе с тем социальной и психологической типизированности. Обнаруживалось, что поведение человека не только необъяснимо по старым рационалистическим рецептам, но вообще часто оказывается запутанным, неопределенным, противоречащим всякой логике, и в этом тоже было для искусства одно из открытий.
Созревший в сознании Пушкина новый взгляд на проблему «человек и мир» был неотъемлем от поисков новых путей познания, и прежде всего познания художественного, которое неизмеримо опережало все, что можно было выразить понятиями и силлогизмами. Мыслитель и поэт нерасторжимо соединялись в особом качестве пушкинской гениальности. Разрушение старого понимания жизни и устаревшего понимания задач творчества было единым процессом. «Истина» уже не казалась незыблемой, подчиненной выверенным нормам, объясненной и готовой для воплощения в образе, — она могла быть добыта лишь в процессе «исследования». Именно в этом смысл слов Пушкина «исследование истины» в его статье о народной драме (11, 181). В пушкинском словоупотреблении нужно различать истину как соответствие факта описанию, истину как верность «подробностей» (12, 63) от истины, которая является результатом творческого проникновения в изображаемые «предметы». Истина — результат и логики, и поэтического воображения, но не искажающего действительности.
До Пушкина слова «вечность» и «истина» казались логически нерасторжимыми. Теперь не то лаже в разговорном обиходе: «разумный толк» то это толк «без пошлых тем, без вечных истин» (6, 75), Тем более «вечные истины» оказались несовместимыми с новым искусством. Чтобы раскрыть «истину чувств», нужен был новый подход, «испытание» (т. е. анализ), пути которого для художника не являются заранее предопределенными, как их предлагали старые поэтики.
Кардинальные изменения, которые происходили тогда в научном познании мира, были свойственны также и мышлению Пушкина. Он раздвинул границы художественного познания. Он мыслил в масштабах не только своей страны — «от финских хладных скал до пламенной Колхиды» (3, 270), но и в масштабах мировой истории, он сумел воспроизвести черты национального колорита различных народов, Пушкин окончательно подорвал удушающий творчество классицистический принцип «трех единств». Он открыл возможности практически неограниченной хронологии и пространственных перемещений, поэтические способы «останавливать» время, «растягивать» время, способы микроанализа быстротекущих переживаний, прихотливого сочетания временных пластов и временных планов. Мышление Пушкина по своему уровню далеко опережало свою эпоху, оно предсказывало совершенно новые принципы искусства, в том числе освоенные лишь в наше время, как это показал С. М. Эйзенштейн, анализируя поэмы «Полтава» и «Медный Всадник».
Своеобразие художественной системы Пушкина отразилось и в рассуждениях его о самом процессе творчества. Поэт характеризует этот процесс как единство воображения, «видений» и «стройной мысли».
Пушкин в этих воззрениях на природу творческого процесса как гармонического сочетания вдохновения и аналитической способности мышления намного опередил свое время. Здесь, по существу, раскрывается творческий процесс художника, состоящий в переработке впечатлений внешнего мира, их обобщении и объяснении. «Объяснение», т. е. аналитический, контролируемый «соображением понятий» подход к изображаемому, является, следовательно, одним из условий творческого процесса.
К теме творческого процесса Пушкин обращался часто. По сути, образом самоанализа этого процесса является стихотворение «Осень», воспроизведенный в нем начальный этап создания художественного произведения. Пробуждение творческого вдохновения начинается с мимолетных, еще не осознанных представлений («как во сне»), потом они обретают определенность, позволяющую передать возникшие переживания «рифмами», «рассказами», «виденьем».
В художественном мышлении Пушкина важнейшими стимулами процессов творческой деятельности являются импульсы объективной действительности. Способом раскрытия сущности изображаемого становится взаимное проникновение идеи и образа. Пушкин в ходе создания произведения ставит героя в определенные жизненные положения, направляя свои поиски к максимально точному выяснению реакций героя на все, что входило в сферу его внимания. Таким путем осуществляется типизация характера героя и условий проявления характера, воспроизведение его внутреннего мира, образа его мыслей и эмоциональной сферы.
Такая система позволила Пушкину с необыкновенной эмоциональнойсилой нарисовать в своих произведениях многокрасочную, звучащую, зримую художественную картину эпохи, создать с тончайшим психологическим проникновением целую галерею портретов людей своего и минувшего времени и вместе с тем осветить изображение светом высокого немеркнущего идеала.
Еще одной чертой новаторства Пушкина было открытие такого способа изображения жизни, когда все явления, каждая деталь проникнуты могучей энергией эмоциональной оценки, энергией приятия или отрицания, отчетливо выраженного субъективного (но не субъективистского) отношения автора. Но какую бы тему Пушкин ни разрабатывал, он решает ее не как некую отвлеченность, а как итог определенной реальной ситуации, реальных событий и явлений.
Главной идеей Пушкина была героическая идея жизни во имя жизни, во имя развития: «Вращается весь мир вкруг человека, Ужель один недвижим будет он?»
Идея эта всегда враждебна всякой реакции и застою, но тем более носила она такой характер в пушкинскую эпоху — в эпоху господства авторитарных норм и умерщвляющей плоть религии. Утверждение жизни, земных радостей как главной ценности, вопреки господствующей идее о счастье за пределами бытия, составляют пафос пушкинской поэзии. Пушкинское жизнеутверждающее мироощущение отражено во всей системе его образов, оно отражено и в словно вырвавшемся нечаянно восклицании: «Счастливый человек, для жизни ты живешь!»