Чтобы стоять на высоте своего нового призвания, нужно было привести свою психику в гармонию с изменившимся социальным положением класса, нужно было освободиться от многого, что было вполне разумно и хорошо в докапиталистическом обломовце, и приобрести много такого, что в условиях старой обломовщины было бы и бесполезно и даже нехорошо. Для выполнения той исторической миссии, которая вставала вместе с капитализмом перед зажиточным слоем третьего сословия, психологические черты старой 06-ломовки, о которых я говорил выше, совсем не годились, представляли вредный балласт, от которого нужно было избавиться. Теперь, чтобы стать положительным, передовым героем своей среды, необходимо было и серьезное образование, и гражданское сознание, и энергичная подвижная природа.
Обломовцы смутно, инстинктом, как это всегда бывает, почувствовали это, беспокойно зашевелились и начали ориентироваться в новом положении и приспособляться к нему.
Умственная неподвижность, выхоленная патриархальными пуховиками обломовского дома, отсутствие нравственной тревоги и пытливости делали для Ильи Ильича университетские науки чем-то чужим, даже враждебным, насильно ворвавшимся в его мирную жизнь.
Если Обломов представлял из себя очень упорный и плохо поддающийся университетской обработке материал, то и тогдашний университет представлял из себя плохой аппарат для воспитания обломовской души. Хотя дореформенный университет и был всесословным, но он вовсе не был бессословным и обслуживал по преимуществу дворянскую молодежь, поскольку, конечно, он не был просто официальной школой правительственных чиновников. То, что не было проникнуто казенным духом, было пропитано духом романтизма, отвечая порывам и стремлениям прогрессивной дворянской среды. Философский, гражданский и эстетический романтизм—вот с чем прежде всего пришлось столкнуться пробуждающемуся к новой жизни обломовцу.
Взращенный на совсем иной почве, чем Обломовка, романтизм многими сторонами должен был остаться вне понимания гончаровского героя. Мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что герой этот чувствовал себя в университете так же, как посланные Петром в науку за границу дворянчики: все ново, чуждо, многое привлекает, еще больше непонятно, многое усваивается и перенимается, хотя без понимания, поверхностно, приноровляясь к иному уровню.
Глава 3 Пореформенная Россия в романе И.А.Гончарова «Обрыв»
3.1.Отношение И.А. Гончарова к пореформенной России
Историки-русисты создали ряд ценных работ по социально-экономической истории России середины XIX в., т. е. в том круге исторических явлений, в каком созидался роман «Обрыв».
«Обрыв» зарождался, созревал, перерабатывался и завершался в условиях промышленного переворота в России 40—60-х годов. Переворот этот проник в Россию с Запада, из Англии, где он начался еще в XVIII в. Еще тогда Англия начала свой переход в промышленности от мануфактуры к фабрике. Здесь знаменательно было введение в производство ткацкого станка в 1785 г. Быстрый рост машиностроения мощно содействовал росту капитализма. Рост фабричного производства ускорял объединение крестьян, развитие рабочего класса. Быстро росли города. Промышленный оборот усиливался постройкой железных дорог (первая—1825 г.), развитием мореплавания. Купцы-торговцы вытеснялись промышленниками-фабрикантами. Рост промышленности быстро сказался и на социальной жизни.
Что касается России, то следует отметить быстрый рост промышленного переворота в ней начиная еще с 30-х годов[12,17]. Еще тогда началось развитие пароходства. Первая железная дорога была построена около 1851 г., и затем железнодорожное строительство бурно росло. Новые пути сообщения открывали широкую дорогу продуктам сельского хозяйства за границу. Возрастало использование машин в промышленности, а затем и машиностроение в самой России (еще до отмены крепостного права). Оброчные крестьяне заполняли города, увеличивая кадры фабричных рабочих, деформируя помещичье хозяйство и подвергаясь эксплуатации фабриканта и помещика одновременно. Обострялись социальные антагонизмы; росла эксплуатация женского и детского труда. Необычайно усилился рост городов и промышленных поселений.
Промышленный переворот в своем быстром и глубоком движении так преобразовал русскую жизнь, что и литература глубоко изменилась. И вот, прежде чем перейти к литературе, необходимо подчеркнуть, что экономический переворот глубоко преобразовал и социальную структуру русского общества, а в результате и литературу.
Так, параллельно росту самого промышленного переворота совершалось его теоретическое осмысление в статьях Белинского, у других авторов в «Отечественных записках», в «Современнике» — вообще в русском обществе. Суждения Белинского были освоены и обогащены Чернышевским и Добролюбовым, а также Герценом и Огаревым; о них существует обширная специальная литература[23,281].
Но следует сказать, как отразился экономический кризис на социальной структуре русского общества сороковых и позднейших годов и на взаимоотношениях классовых и социальных групп, его составлявших.
«Правящим сословием» было дворянство. В своих государственно-юридических правах оно было сорганизовано еще в XVIII веке, со времен «Жалованной грамоты» дворянству 1762 г. Однако оно не было однородно по своему экономическому и социальному положению; была огромная разница между графом Шереметевым, собственником двухсот тысяч крепостных, этим своего рода владетельным герцогом и мелкопоместным захолустным дворянином; это сказалось и на политическом поведении разных групп дворянства. Реакционная дворянская верхушка стала во враждебное отношение к промышленному перевороту. Она стояла за крепостной строй как в юридическом, так и в экономическом отношении. Штабом воинствующего крепостничества стал журнал «Москвитянин». В 1841 г. в нем была напечатана характерная статья Шевырева «Взгляд русского на современное образование Европы». Автор провозгласил пресловутую формулу: «гниение Запада». Запад умирает; необходим разрыв с ним. Шевырев принимает и пропагандирует тройственную формулу, предложенную графом Уваровым: православие, самодержавие, народность (под которой разумелось крепостное право). Эта формула была глубоко архаична и политически, и экономически;
Дворянские публицисты-крепостники, в том числе и их идеологический передовой отряд — славянофилы, в своей публицистике и практике по крепостному вопросу опирались на содействие царского правительства, поддерживая его репрессивные мероприятия в данной области. Но такова была сила вещей, что широковещательные теории о гниении Запада, о незыблемых «византийских», древних началах самодержавно-дворянского государственного строя отступали и отмирали под ударами реальной жизни. «Отражая потребности капиталистического развития России, славянофилы выступали за развитие торговли и промышленности, за строительство железных дорог и применение машин и наемного труда в сельском хозяйстве и промышленности... После 1861 г. славянофилы принимали деятельное участие в развитии капиталистического хозяйства России. Во всех этих мероприятиях славянофилы защищали и отстаивали интересы буржуазии и интересы помещиков, стремившихся приспособиться к условиям капиталистического хозяйства»[25,303].
Здесь, необходимо упомянуть о Гончарове. Он никогда не был славянофилом, хотя и сближался с ними в вопросах религии и государственного строя.
Гончаров стоял за модернизацию дворянского сельского хозяйствования. В «Обрыве» против демократического разночинства он выдвигает как падежную силу представителя «нашей партии действия», помещика Тушина, лесовода и экспортера.
Но необходимо оговориться, что если крупное дворянское землевладение сравнительно легко приспосабливалось к нарастающему экономическому перевороту после «освобождения» крестьян, то мелкопоместные дворяне (частью и средние), долгими десятилетиями жившие в условиях натурального хозяйства и не располагавшие материальными средствами к модернизации земледелия, переживали бытовое потрясение. Для них началось «оскудение». Началось бегство из дворянских гнезд в города, в разночинство, чтобы искать применения накопленных в крепостной усадьбе культурных средств: знание иностранных языков, художественной литературы, искусств и т. п. Именно из этой среды поставлялись кадры «лишних людей» — разночинской интеллигенции. Тяга в город выбросила из деревенской усадьбы в столицу даже Илюшу Обломова.
Промышленный переворот, как в его развитии на Западе, так и в его русском варианте, пересоздал коренным образом и промышленный класс. В своих зачатках это пересоздание восходит к XVIII в., еще к реформам петровского времени, когда прочное положение стали занимать русское торговое купечество и организаторы уральской горной промышленности. К концу века Фонвизин уже писал характерное рассуждение «О торгующем дворянстве». В первой трети XIX в. русское купечество, во многих своих разновидностях, занимало видное место в хозяйственной жизни страны. Показательно, что оно уже пробивалось и в русскую печать[5,162].
Гончаров создает образ дворянина-заводчика Адуева-старшего, и это было заслугой писателя и новшеством в литературе. Другой новизной было то, что Гончаров писал об английском купце, о колониализме и о всемирной торговле во «Фрегате „Паллада"» (отд. изд. 1858 г.). Напомним еще образ коммерсанта Штольца в «Обломове». Окрепло у Гончарова убеждение в спасительности блока буржуазии и дворянства; эта концепция, несомненно, складывалась у Гончарова в течение долгих лет, еще со времен службы в Департаменте внешней торговли.