- Не могу решить, какой ответ вам было бы приятнее услышать, - засмеялся Денисон.
- А вы испробуйте правду.
- Но я и сам ее не знаю. И то и другое мне очень дорого. - Он обернулся к пионотрону. - Напряженность поля все еще сохраняется, Селена.
Стекло, закрывавшее лицо Селены, блеснуло в земном свете. Она сказала:
- Бэррон утверждает, что отсутствие ностальгии естественно и свидетельствует о душевном здоровье. Он утверждает, что, хотя тело человека приспособилось к Земле и вынуждено приспосабливаться к Луне, к человеческому мозгу ни то ни другое не относится. Человеческий мозг качественно настолько отличается от любого другого, что его можно считать особым явлением. У него не было времени, чтобы прочно связать себя с Землей, а потому он способен просто принять иные условия, не приспосабливаясь к ним. По словам Бэррона, не исключено, что лунные пещеры являются для мозга оптимальной средой, поскольку их можно рассматривать как своего рода увеличенную черепную коробку.
- И вы этому верите? - с веселой усмешкой спросил Денисон.
- В устах Бэррона все это выглядит очень правдоподобным.
- Ну, не менее правдоподобным было бы предположение, что лунные пещеры позволяют сублимировать пресловутое подсознательное стремление человека вернуться вновь в материнское лоно. Собственно говоря, - добавил он задумчиво, - я с тем же успехом мог бы доказать, ссылаясь на контролируемые температуру и давление, а также на высокую усвояемость и консистенцию лунной пищи, что лунная колония... простите Селена, - лунный город представляет собой сознательно созданную идеальную среду обитания для нерожденного младенца.
- Думаю, Бэррона вы бы ни на секунду не убедили, - заметила Селена.
- Куда там!
Денисон взглянул на земной серп, стараясь различить облачные слои по его краю. Он умолк и даже не сразу заметил, что Селена снова отошла к пионотрону.
Затем Денисон перевел взгляд с Земли в ее звездном венке на зубчатый горизонт, над которым время от времени взметывалось что-то вроде клубов дыма.
Он заметил это явление еще в прошлую лунную ночь и, решив, что это пыль, поднятая падением метеорита, с некоторой тревогой спросил у Селены, так ли это.
Она ответила с полным равнодушием:
"Земля чуть-чуть смещается в небе из-за либрации Луны, и передвижение ее света по неровностям почвы создает оптические иллюзии. Например, если отражение света происходит за небольшим возвышением, то кажется, будто там взлетает облачко пыли. Эти явления очень часты, и мы не обращаем на них никакого внимания".
Он тогда возразил:
"Но ведь это может быть и метеорит! А метеориты часто попадают в людей?"
"Конечно. В вас, наверное, их угодило уже немало. Но в скафандре это не чувствуется".
"Я говорю не о микроскопических частицах, а о настоящих - о таких, которые действительно способны поднять пыль... или убить человека".
"Ну, бывают и такие. Но они падают редко, а Луна велика. До сих пор от них никто еще не пострадал".
И теперь, глядя в небо, Денисон вдруг понял, почему он опять вспомнил про метеориты - между звездами мелькала яркая точка. Но он тут же сообразил, что метеориты горят только в земной атмосфере, а на Луне они падают темными и холодными - ведь на ней нет воздуха.
Эта яркая точка в небе могла быть только созданием человеческих рук, но Денисон не успел разобраться в своих впечатлениях, как она уже превратилась в маленький ракетолет, который через минуту опустился на поверхность неподалеку от него.
Из ракетолета вышла одинокая фигура. Водитель остался в кабине - темное бесформенное пятно на освещенном фоне.
Денисон спокойно ждал. На поверхности Луны действовали свои законы вежливости, продиктованные особенностями работы в скафандрах: первым всегда называл себя вновь прибывший.
- Представитель Готтштейн, - раздался в его наушниках знакомый голос. - Впрочем, я так ковыляю, что об этом легко догадаться.
- Бен Денисон, - ответил Денисон.
- Да, я так и предполагал.
- Вы искали именно меня?
- Совершенно справедливо.
- В космоблохе? Но почему вы не...
- Почему я не воспользовался тамбуром П-четыре? - перебил Готтштейн. - До него ведь всего полмили. Да, безусловно, но меня интересовали не только вы.
- Вероятно, я не должен задавать вопросов. Но мне непонятно, что вы, собственно, имеете в виду.
- У меня нет причин что-нибудь скрывать. Вы ведь ставите эксперименты на поверхности, и вполне естественно, что они меня заинтересовали. Вы согласны?
- Я не делаю из этого тайны, а интересоваться не возбраняется никому.
- Но о подробностях вашего эксперимента не осведомлен ни один человек. Известно, конечно, что ваша работа как-то связана с проблемой Электронного Насоса, но и только.
- Предположение вполне логичное.
- Так ли? Насколько я знаю, подобные эксперименты требуют сложнейшего оборудования. Иначе они не дадут никаких результатов. Как вы понимаете, сам я в этом ничего не смыслю, но я обращался за справками к квалифицированным консультантам. И во всяком случае очевидно, что установка, которой вы пользуетесь, совсем не похожа на то, о чем мне говорили. Вот мне и пришло в голову, что, возможно, интересоваться мне следует совсем не вами. Ведь пока мое внимание сосредотачивается на вас, где-то может происходить нечто куда более важное.
- А с какой целью использовать меня, как ширму?
- Не знаю. Если бы я мог ответить на этот вопрос, то тревожился бы меньше.
- Так значит, за мной следили?
- А как же, - усмехнулся Готтштейн. - С самого момента вашего прибытия на Луну. Однако пока вы работали тут на поверхности, мы осмотрели все окрестности в радиусе десятков миль. Возможно, это покажется вам странным, доктор Денисон, но сейчас на лунной поверхности чем-то, что выходит за рамки обычных рутинных работ, занимаетесь только вы и ваша помощница.
- И что тут странного?
- А то, что вы, следовательно, убеждены в плодотворности своих экспериментов с этой штукой, названия которой я не знаю. Поскольку я не сомневаюсь в вашей компетентности, то мне кажется, было бы интересно послушать, если бы вы согласились объяснить мне, чем занимаетесь.
- Я ставлю парафизические эксперименты, мистер Готтштейн, так что слухи вас не обманули. И могу добавить только, что пока мне еще не удалось добиться чего-нибудь определенного.
- Ваша помощница, если не ошибаюсь - гид Селена Линдстрем Л.?
- Совершенно верно.
- Странный ассистент.
- Она умна, интересуется парафизикой, обучает меня всем тонкостям лунного поведения и очень привлекательна.
- А к тому же готова работать с землянином?
- С иммигрантом, который намерен при первой возможности получить лунное гражданство.
К ним подошла Селена, и в их шлемах раздался ее голос:
- Здравствуйте, мистер Готтштейн. Я не люблю ни подслушивать, ни вмешиваться в чужие разговоры, но в скафандре слышно все, о чем говорят в пределах видимости.
- Добрый вечер, мисс Линдстрем, - повернулся к ней Готтштейн. - Я и не собирался делать тайны из нашей беседы. Так, значит, вы интересуетесь парафизикой?
- Очень!
- И неудачные эксперименты вас не обескураживают?
- Они ведь не такие уж неудачные, - ответила Селена. - Просто доктор Денисон не вполне в курсе.
- Что?! - Денисон повернулся на каблуках так резко, что чуть не опрокинулся на спину. Из-под его ног вырвалось облако пыли.
Они все трое стояли теперь лицом к пионотрону. Над ним на высоте человеческого роста пылала огненная точка, похожая на пухлую звезду.
- Я увеличила напряженность магнитного поля, - сказала Селена, - а ядерное поле оставалось устойчивым, не менялось, потом началось рассеивание, усилилось и...
- Образовалась протечка! - докончил Денисон. - Черт! А я и не видел, как это произошло.
- Я прошу у вас прощения, Бен, - сказала Селена. - Но ведь сначала вы о чем-то задумались. Потом явился мистер Готтштейн, и я не удержалась от соблазна попробовать самой.
- Объясните же, что я, собственно, вижу, - попросил Готтштейн.
- Вы наблюдаете спонтанное излучение энергии веществом, которое просачивается из другой вселенной в нашу, - сказал Денисон.
Едва он договорил, как свет над пионотроном вдруг погас, и одновременно в сотне шагов от них вспыхнула другая, чуть более тусклая звезда.
Денисон кинулся к пионотрону, но Селена с лунной грацией стремительно скользнула вперед и оказалась там намного раньше него. Она отключила поле, и дальняя звезда погасла.
- Видите ли, место протечки неустойчиво, - сказала она.
- В весьма малой степени, - возразил Денисон. - Учитывая, что смещение на один световой год теоретически так же возможно, как и смещение на сотню ярдов, эти сто ярдов можно считать чудом устойчивости.
- И тем не менее такого чуда еще мало, - категорически заявила Селена.
- Простите, так ли я понял то, о чем вы говорите? - перебил их Готтштейн. - Значит, вещество может просачиваться в нашу вселенную и тут, и там, и где угодно?
- Вовсе не где угодно, - ответил Денисон. - Вероятность протечки падает с увеличением расстояния до пионотрона, причем очень стремительно. Зависит это от целого ряда факторов, и должен сказать, нам удалось добиться просто поразительной устойчивости. Тем не менее смещение на несколько сотен ярдов не исключено, чему вы сами были свидетелем.
- А не могла ли она сместиться в город или внутрь наших скафандров?
- Да нет же! - с досадой ответил Денисон. - Возможность протечки - во всяком случае, такой, какую можно получить с помощью наших методов, определяется, в частности, плотностью вещества, уже присутствующего в нашей вселенной. Вероятность того, что место протечки сместится из вакуума туда, где атмосфера будет иметь хоть одну сотую плотности воздуха в городе или внутри наших скафандров, практически равна нулю. Попытка добиться протечки где-нибудь еще, кроме вакуума, заведомо обречена на неудачу - вот почему мы сразу начали свои эксперименты здесь, на поверхности.