К шести часам вечера сытый, выбритый и пахнущий одеколоном гроссмейстер вошел в кассу клуба "Картонажник".
Сытый и выбритый Воробьянинов бойко торговал билетами.
-- Ну, как? -- тихо спросил гроссмейстер.
-- Входных -- тридцать и для игры -- двадцать,ответил администратор.
-- Шестнадцать рублей. Слабо, слабо!
-- Что вы, Бендер, смотрите, какая очередь стоит! Неминуемо побьют.
-- Об этом не думайте. Когда будут бить, будете плакать, а пока что не задерживайтесь! Учитесь торговать!
Через час в кассе было тридцать пять рублей. Публика волновалась в зале.
-- Закрывайте окошечко! Давайте деньги! -- сказал Остап.-- Теперь вот что. Нате вам пять рублей, идите на пристань, наймите лодку часа на два и ждите меня на берегу, пониже амбара. Мы с вами совершим вечернюю прогулку. Обо мне не беспокойтесь. Я сегодня в форме.
Гроссмейстер вошел в зал. Он чувствовал себя бодрым и твердо знал, что первый ход e2-e4 не грозит ему никакими осложнениями. Остальные ходы, правда, рисовались в совершенном уже тумане, но это нисколько не смущало великого комбинатора. У него был приготовлен совершенно неожиданный выход для спасения даже самой безнадежной партии.
Гроссмейстера встретили рукоплесканиями. Небольшой клубный зал был увешан разноцветными флажками.
Неделю тому назад состоялся вечер "Общества спасания на водах", о чем свидетельствовал также лозунг на стене:
ДЕЛО ПОМОЩИ УТОПАЮЩИМ - ДЕЛО РУК САМИХ УТОПАЮЩИХ
Остап поклонился, протянул вперед руки, как бы отвергая не заслуженные им аплодисменты, и взошел на эстраду.
-- Товарищи! -- сказал он прекрасным голосом.Товарищи и братья по шахматам, предметом моей сегодняшней лекции служит то, о чем я читал, и, должен признаться, не без успеха, в Нижнем-Новгороде неделю тому назад. Предмет моей лекции -- плодотворная дебютная идея. Что такое, товарищи, дебют и что такое, товарищи, идея? Дебют, товарищи,-это "Quasi una fantasia". А что такое, товарищи, значит идея? Идея, товарищи,-- это человеческая мысль, облеченная в логическую шахматную форму. Даже с ничтожными силами можно овладеть всей доской. Все зависит от каждого индивидуума в отдельности. Например, вон тот блондинчик в третьем ряду. Положим, он играет хорошо...
Блондин в третьем ряду зарделся.
-- А вон тот брюнет, допустим, хуже. Все повернулись и осмотрели также брюнета.
-- Что же мы видим, товарищи? Мы видим, что блондин играет хорошо, а брюнет играет плохо. И никакие лекции не изменят этого соотношения сил, если каждый индивидуум в отдельности не будет постоянно тренироваться в шашк... то есть я хотел сказать - в шахматах... А теперь, товарищи, я расскажу вам несколько поучительных историй из практики наших уважаемых гипермодернистов Капабланки, Ласкера и доктора Григорьева.
Остап рассказал аудитории несколько ветхозаветных анекдотов, почерпнутых еще в детстве из "Синего журнала", и этим закончил интермедию.
Краткостью лекции все были слегка удивлены. И одноглазый не сводил своего единственного ока с гроссмейстеровой обуви.
Однако начавшийся сеанс одновременной игры задержал растущее подозрение одноглазого шахматиста. Вместе со всеми он расставлял столы покоем. Всего против гроссмейстера сели играть тридцать любителей. Многие из них были совершенно растеряны и поминутно глядели в шахматные учебники, освежая в памяти сложные варианты, при помощи которых надеялись сдаться гроссмейстеру хотя бы после двадцать второго хода.
Остап скользнул взглядом по шеренгам "черных", которые окружали его со всех сторон, по закрытой двери и неустрашимо принялся за работу. Он подошел к одноглазому, сидевшему за первой доской, и передвинул королевскую пешку с клетки e2 на клетку e4.
Одноглазый сейчас же схватил свои уши руками и стал напряженно думать. По рядам любителей прошелестело:
-- Гроссмейстер сыграл e2-e4. Остап не баловал своих противников разнообразием дебютов. На остальных двадцати девяти досках он проделал ту же операцию: перетащил королевскую пешку с e2 на e4. Один за другим любители хватались за волосы и погружались в лихорадочные рассуждения, Неиграющие переводили взоры за гроссмейстером. Единственный в городе фотолюбитель уже взгромоздился было на стул и собирался поджечь магний, но Остап сердито замахал руками и, прервав свое течение вдоль досок, громко закричал:
-- Уберите фотографа! Он мешает моей шахматной мысли!
"С какой стати оставлять свою фотографию в этом жалком городишке. Я не люблю иметь дело с милицией",-- решил он про себя.
Негодующее шиканье любителей заставило фотографа отказаться от своей попытки. Возмущение было так велико, что фотографа даже выперли из помещения. На третьем ходу выяснилось, что гроссмейстер играет восемнадцать испанских партий. В остальных двенадцати черные применили хотя и устаревшую, но довольно верную защиту Филидора. Если б Остап узнал, что он играет такие мудреные партии и сталкивается с такой испытанной защитой, он крайне бы удивился. Дело в том, что великий комбинатор играл в шахматы второй раз в жизни.
Сперва любители, и первый среди них-одноглазый, пришли в ужас. Коварство гроссмейстера было несомненно.
С необычайной легкостью и безусловно ехидничая в душе над отсталыми любителями города Васюки, гроссмейстер жертвовал пешки, тяжелые и легкие фигуры направо и налево. Обхаянному на лекции брюнету он пожертвовал даже ферзя. Брюнет пришел в ужас и хотел было немедленно сдаться, но только страшным усилием воли заставил себя продолжать игру.
Гром среди ясного неба раздался через пять минут.
-- Мат!-пролепетал насмерть перепуганный брюнет.-- Вам мат, товарищ гроссмейстер.
Остап проанализировал положение, позорно назвал "ферзя" "королевой" и высокопарно поздравил брюнета с выигрышем. Гул пробежал по рядам любителей.
"Пора удирать",-- подумал Остап, спокойно расхаживая среди столов и небрежно переставляя фигуры.
-- Вы неправильно коня поставили, товарищ гроссмейстер,-- залебезил одноглазый.-- Конь так не ходит.
-- Пардон, пардон, извиняюсь,-ответил гроссмейстер,-после лекции я несколько устал.
В течение ближайших десяти минут гроссмейстер проиграл еще десять партий.
Удивленные крики раздавались в помещении клуба "Картонажник". Назревал конфликт. Остап проиграл подряд пятнадцать партий, а вскоре еще три. Оставался один одноглазый. В начале партии он от страха наделал множество ошибок и теперь с трудом вел игру к победному концу. Остап, незаметно для окружающих, украл с доски черную ладью и спрятал ее в карман.
Толпа тесно сомкнулась вокруг играющих.
-- Только что на этом месте стояла моя ладья!закричал одноглазый, осмотревшись,-- а теперь ее уже нет!
-- Нет, значит, и не было!--грубовато ответил Остап.
-- Как же не было? Я ясно помню!
-- Конечно, не было!
-- Куда же она девалась? Вы ее выиграли?
-- Выиграл.
-- Когда? На каком ходу?
-- Что вы мне морочите голову с вашей ладьей? Если сдаетесь, то так и говорите!
-- Позвольте, товарищи, у меня все ходы записаны!
-- Контора пишет,-- сказал Остап.
-- Это возмутительно! -- заорал одноглазый.-- Отдайте мою ладью.
-- Сдавайтесь, сдавайтесь, что это за кошки-мышки такие!
-- Отдайте ладью!
С этими словами гроссмейстер, поняв, что промедление смерти подобно, зачерпнул в горсть несколько фигур и швырнул их в голову одноглазого противника.
-- Товарищи! -- заверещал одноглазый.-- Смотрите все! Любителя бьют! Шахматисты города Васюки опешили. Не теряя драгоценного времени, Остап швырнул шахматной доской в лампу и, ударяя в наступившей темноте по чьим-то челюстям и лбам, выбежал на улицу. Васюкинские любители, падая друг на друга, ринулись за ним.
Был лунный вечер. Остап несся по серебряной улице легко, как ангел, отталкиваясь от грешной земли. Ввиду несостоявшегося превращения Васюков в центр мироздания, бежать пришлось не среди дворцов, а среди бревенчатых домиков с наружными ставнями. Сзади неслись шахматные любители.
-- Держите гроссмейстера! -- ревел одноглазый.
-- Жулье! -- поддерживали остальные.
-- Пижоны! -- огрызался гроссмейстер, увеличивая скорость.
-- Караул! -- кричали изобиженные шахматисты. Остап запрыгал по лестнице, ведущей на пристань. Ему предстояло пробежать четыреста ступенек. На шестой площадке его уже поджидали два любителя, пробравшиеся сюда окольной тропинкой прямо по склону. Остап оглянулся. Сверху катилась собачьей стаей тесная группа разъяренных поклонников защиты Филидора. Отступления не было. Поэтому Остап побежал вперед.
-- Вот я вас сейчас, сволочей!-гаркнул он храбрецам-разведчикам, бросаясь с пятой площадки.
Испуганные пластуны ухнули, перевалились за перила и покатились куда-то в темноту бугров и склонов. Путь был свободен.
-- Держите гроссмейстера! -катилось сверху. Преследователи бежали, стуча по деревянной лестнице, как падающие кегельные шары.
Выбежав на берег, Остап уклонился вправо, ища глазами лодку с верным ему администратором.
Ипполит Матвеевич идиллически сидел в лодочке. Остап бухнулся на скамейку и яростно стал выгребать от берега. Через .минуту в лодку полетели камни. Одним из них был подбит Ипполит Матвеевич. Немного повыше вулканического прыща у него вырос темный желвак. Ипполит Матвеевич упрятал голову в плечи и захныкал.
-- Вот еще шляпа! Мне чуть голову не оторвали, и я ничего: бодр и весел. А если принять во внимание еще пятьдесят рублей чистой прибыли, то за одну гулю на вашей голове-гонорар довольно приличный.
Между тем преследователи, которые только сейчас поняли, что план превращения Васюков в Нью-Москву рухнул и что гроссмейстер увозит из города пятьдесят кровных васюкинских рублей, погрузились в большую лодку и с криками выгребали на середину реки. В лодку набилось человек тридцать. Всем хотелось принять личное участие в расправе с гроссмейстером. Экспедицией командовал одноглазый. Единственное его око сверкало в ночи, как маяк.