-- Птицы,-- говорил он им звучным голосом,-- покайтесь в своих грехах публично!
На четвертый день его показывали уже снизу экскурсантам.
-- Направо-замок Тамары,-говорили опытные проводники,-- а налево живой человек стоит, а чем живет и как туда попал, тоже неизвестно.
-- И дикий же народ! -- удивлялись экскурсанты.Дети гор!
Шли облака. Над отцом Федором кружились орлы. Самый смелый из них украл остаток любительской колбасы и взмахом крыла сбросил в пенящийся Терек фунта полтора хлеба.
Отец Федор погрозил орлу пальцем и, лучезарно улыбаясь, прошептал:
Птичка божия не знает Ни заботы, як труда, Хлопотливо не свивает Долговечного гнезда.
Орел покосился на отца Федора, закричал "ку-куре-ку" и улетел.
-- Ах, орлуша, орлуша, большая ты стерва! Через десять дней из Владикавказа прибыла пожарная команда с надлежащим обозом и принадлежностями и сняла отца Федора.
Когда его снимали, он хлопал руками и пел лишенным приятности голосом:
И будешь ты царицей ми-и-и-и-рра, Подр-р-руга вe-е-чная моя!
И суровый Кавказ многократно повторил слова М. Ю. Лермонтова и музыку А. Рубинштейна.
-- Не корысти ради,-- сказал отец Федор брандмейстеру,-- а токмо...
Хохочущего священника на пожарной лестнице увезли в психиатрическую лечебницу. ГЛАВА XXXIX. ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ
-- Как вы думаете, предводитель,--спросил Остап, когда концессионеры подходили к селению Сиони,чем можно заработать в этой чахлой местности, находящейся на двухверстной высоте? Ипполит Матвеевич молчал. Единственное занятие, которым он мог бы снискать себе жизненные средства, было нищенство, но здесь, на горных спиралях и карнизах, просить было не у кого.
Впрочем, и здесь существовало нищенство, но нищенство совершенно особое-альпийское: к каждому проходившему мимо селения автобусу или легковому автомобилю подбегали дети и исполняли перед движущейся аудиторией несколько па наурской лезгинки; после этого дети бежали за машиной, крича:
-- Давай денги! Денги давай!
Пассажиры швыряли пятаки и возносились к Крестовому перевалу.
-- -- Святое дело,-- сказал Остап,-- капитальные затраты не требуются, доходы не велики, но в нашем положении ценны.
К двум часам второго дня пути Ипполит Матвеевич, под наблюдением великого комбинатора, исполнил перед летучими пассажирами свой первый танец. Танец этот был похож на мазурку, но пассажиры, пресыщенные дикими красотами Кавказа, сочли его за лезгинку и вознаградили тремя пятаками. Перед следующей машиной, которая оказалась автобусом, шедшим из Тифлиса во Владикавказ, плясал и скакал сам технический директор.
-- Давай деньги! Деньги давай! -- закричал он сердито.
Смеющиеся пассажиры щедро вознаградили его прыжки. Остап собрал в дорожной пыли тридцать копеек. Но тут сионские дети осыпали конкурентов каменным градом. Спасаясь от обстрела, путники скорым шагом направились в ближний аул, где истратили заработанные деньги на сыр и чуреки.
В этих занятиях концессионеры проводили свои дни. Ночевали они в горских саклях. На четвертый день они спустились по зигзагам шоссе в Кайшаурскую долину. Тут было жаркое солнце, и кости компаньонов, порядком промерзшие на Крестовом перевале, быстро отогрелись.
Дарьяльские скалы, мрак и холод перевала сменились зеленью и домовитостью глубочайшей долины. Путники шли над Арагвой, спускались в долину, населенную людьми и изобилующую домашним скотом и пищей. Здесь можно было выпросить кое-что, что-то заработать или просто украсть. Это было Закавказье.
Повеселевшие концессионеры пошли быстрее. В Пассанауре, в жарком богатом селении с двумя гостиницами и несколькими духанами, друзья выпросили чурек и залегли в кустах напротив гостиницы "Франция" с садом и двумя медвежатами на цепи. Они наслаждались теплом, вкусным хлебом и заслуженным отдыхом.
Впрочем, скоро отдых был нарушен визгом автомобильных сирен, шорохом новых покрышек по кремневому шоссе и радостными возгласами. Друзья выглянули. К "Франции" подкатили цугом три однотипных новеньких автомобиля. Автомобили бесшумно остановились. Из первой машины выпрыгнул Персицкий. За ним вышел "Суд и быт", расправляя запыленные волосы. Потом из всех машин повалили члены автомобильного клуба газеты "Станок".
-- Привал!-закричал Персицкий.-Хозяин! Пятнадцать шашлыков!
Во "Франции" заходили сонные фигуры и раздались крики барана, которого волокли за ноги на кухню.
-- Вы не узнаете этого молодого человека? -- спросил Остап.-- Это репортер со "Скрябина", один из критиков нашего транспаранта. С каким, однако, шиком они приехали! Что это значит?
Остап приблизился к пожирателям шашлыка и элегантнейшим образом раскланялся с Персицким.
-- Бонжур! -- сказал репортер.-- Где это я вас видел, дорогой товарищ? А-а-а! Припоминаю. Художник со "Скрябина"! Не так ли?
Остап прижал руку к сердцу и учтиво поклонился.
-- Позвольте, позвольте,-- продолжал Персицкий, обладавший цепкой памятью репортера.-Не на вас ли это в Москве, на Свердловской площади, налетела извозчичья лошадь?
-- Как же, как же! И еще, по вашему меткому выражению, я якобы отделался легким испугом.
-- А вы тут как, по художественной части орудуете?
-- Нет, я с экскурсионными целями.
-- Пешком?
-- Пешком. Специалисты утверждают, что путешествие по Военно-Грузинской дороге на автомобилепросто глупость.
-- Не всегда глупость, дорогой мой, не всегда! Вот мы, например, едем не так-то уж глупо. Машинки, как видите, свои, подчеркиваю--свои, коллективные. Прямое сообщение Москва-Тифлис. Бензину уходит на грош. Удобство и быстрота передвижения. Мягкие рессоры. Европа!
-- Откуда у вас все это?--завистливо спросил Остап.-- Сто тысяч выиграли?
-- Сто не сто, а пятьдесят выиграли.
-- В девятку?
-- На облигацию, принадлежавшую автомобильному клубу.
-- Да,-- сказал Остап,-и на эти деньги вы купили автомобили?
-- Как видите!
-- Так-с. Может быть, вам нужен старшой? Я знаю одного молодого человека. Непьющий.
-- Какой старшой?
-- Ну, такой... Общее руководство, деловые советы, наглядное обучение по комплексному методу... А?
-- Я вас понимаю. Нет, не нужен.
-- Не нужен?
-- Нет. К сожалению. И художник также не нужен.
-- В таком случае дайте десять рублей.
-- Авдотьин,-сказал Персицкий.-Будь добр, выдай этому гражданину за мой счет три рубля. Расписки не надо. Это лицо не подотчетное.
-- Этого крайне мало,--заметил Остап,-но я принимаю. Я понимаю всю затрудительность вашего положения. Конечно, если бы вы выиграли сто тысяч, то, вероятно, заняли бы мне целую пятерку. Но ведь вы выиграли всего-навсего пятьдесят тысяч рублей ноль ноль копеек. Во всяком случае-благодарю!
Бендер учтиво снял шляпу. Персицкий учтиво снял шляпу. Бендер прелюбезно поклонился. Персицкий ответил любезнейшим поклоном. Бендер приветственно помахал рукой. Персицкий, сидя у руля, сделал ручкой. Но Персицкий уехал в прекрасном автомобиле к сияющим далям, в обществе веселых друзей, а великий комбинатор остался на пыльной дороге с дураком компаньоном.
-- Видали вы этот блеск?-спросил Остап Ипполита Матвеевича.
-- Закавтопромторг или частное общество "Мотор"?-деловито осведомился Воробьянинов, который за несколько дней пути отлично познакомился со всеми видами автотранспорта на дороге,-- Я хотел было подойти к ним потанцевать.
-- Вы скоро совсем отупеете, мой бедный друг. Какой же это Закавтопромторг? Эти люди, слышите, Киса, вы-и-гра-ли пятьдесят тысяч рублей! Вы сами видите, Кисуля, как они веселы и сколько они накупили всякой механической дряни! Когда мы получим наши деньги, мы истратим их гораздо рациональнее. Не правда ли?
И друзья, мечтая о том, что они купят, когда станут богачами, вышли из Пассанаура. Ипполит Матвеевич живо воображал себе покупку новых носков и отъезд за границу. Мечты Остапа были обширнее. Его проекты были грандиозны: не то заграждение Голубого Нила плотиной, не то открытие игорного особняка в Риге с филиалами во всех лимитрофах.
На третий день перед обедом, миновав скучные и пыльные места: Ананур, Душет и Цилканы, путники подошли к Мцхету-древней столице Грузии. Здесь Кура поворачивала к Тифлису.
Вечером путники миновали ЗАГЭС -- Земо-Авчальскую гидроэлектростанцию. Стекло, вода и электричество сверкали различными огнями. Все это отражалось и дрожало в быстро бегущей Куре.
Здесь концессионеры свели дружбу с крестьянином, который привез их на арбе в Тифлис к одиннадцати часам вечера, в тот самый час, когда вечерняя свежесть вызывает на улицу истомившихся после душного дня жителей грузинской столицы.
-- Городок не плох,-- сказал Остап, выйдя на проспект Шота Руставели,-вы знаете, Киса...
Вдруг Остап, не договорив, бросился за каким-то гражданином, шагов через десять настиг его и стал оживленно с ним беседовать.
Потом быстро вернулся и ткнул Ипполита Матвеевича пальцем в бок.
-- Знаете, кто это? -- шепнул он быстро.-- Это "Одесская бубличная артель-Московские баранки", гражданин Кислярский. Идем к нему. Сейчас вы снова, как это ни парадоксально, гигант мысли и отец русской демократии. Не забывайте надувать щеки и шевелить усами. Они, кстати, уже порядочно отросли. Ах, черт возьми! Какой случай! Фортуна! Если я его сейчас не вскрою на пятьсот рублей, плюньте мне в глаза! Идем! Идем!
Действительно, в некотором отдалении от концессионеров стоял молочно-голубой от страха Кислярский в чесучовом костюме и канотье.
-- Вы, кажется, знакомы,-- сказал Остап шепотом,-вот особа, приближенная к императору, гигант мысли и отец русской демократии. Не обращайте внимания на его костюм. Это для конспирации. Везите нас куда-нибудь немедленно. Нам нужно поговорить.
Кислярский, приехавший на Кавказ, чтобы отдохнуть от старгородских потрясений, был совершенно подавлен. Мурлыча какую-то чепуху о застое в бараночно-бубличном деле, Кислярский посадил страшных знакомцев в экипаж с посеребренными спицами и подножкой и повез их к горе Давида. На вершину этой ресторанной горы поднялись по канатной железной дороге. Тифлис в тысячах огней медленно уползал в преисподнюю. Заговорщики поднимались прямо к звездам