-- Кто там? -- спросил генерал.
-- Отворите! -- ответил кто-то, тяжело дыша.
-- Вы друг?
-- Друг.
-- Вы один?
-- Один... Да откройте же, _они_ подходят!
Не успел генерал приотворить дверь, как кто-то со сказочной быстротой, словно тень, проскользнул в переднюю; маркиз был захвачен врасплох, и незнакомец ногой захлопнул дверь, а затем налёг на створку спиной, видимо, решив никого не впускать. Генерал быстро направил пистолет на грудь незнакомца и осветил его фонарём; он увидел человека среднего роста, в меховой стариковской шубе, которая волочилась по земле и была ему широка, как будто её сняли с чужого плеча. Из осторожности ли, случайно ли, но лоб беглеца прикрывала шляпа, надвинутая на самые глаза.
-- Сударь, -- обратился он к генералу, -- уберите пистолет. Я не собираюсь оставаться здесь без вашего согласия; но знайте: если я выйду, у заставы меня ждёт смерть! И какая смерть! За неё вы ответите перед богом. Я прошу гостеприимства на два часа. Однако, сударь, хоть я и проситель, необходимость вынуждает меня ставить условия. Мне надобно аравийское гостеприимство: пусть оно будет для вас священным, иначе отворите дверь, и я пойду на смерть. Мне нужна тайна, приют и вода. Ох, воды! -- повторил он хриплым голосом.
-- Кто вы такой? -- спросил генерал, поражённый лихорадочной быстротой речи незнакомца.
-- Вот как -- "кто я такой"? Что ж, отворяйте дверь, и я уйду, -- отвечал незнакомец с какою-то дьявольской усмешкой.
Маркиз во все стороны водил фонарём, чтобы осветить незнакомца, но ему удалось разглядеть только нижнюю часть его лица, и ничто не говорило в пользу того необычайного гостеприимства, которого требовал беглец: бледные щеки его подёргивались, и все черты были искажены. В тени, отброшенной полями шляпы, сверкали глаза, и перед их блеском, казалось, бледнел тусклый свет фонаря. Однако генерал должен был дать ответ.
-- Сударь, -- сказал он, -- ваши слова столь удивительны, что и вы на моём месте...
-- Жизнь моя в ваших руках! -- воскликнул незнакомец, перебивая хозяина, голос его был страшен.
-- На два часа? -- нерешительно произнёс генерал.
-- На два часа! -- подтвердил беглец.
И вдруг в порыве отчаяния он сорвал с себя шляпу, обнажил лоб и, словно делая последнюю попытку, устремил на генерала горящие, живые глаза, взор которых проникал в самую душу. Взор этот излучал мысль и волю, вспыхивал молнией и поражал, как гром; ведь в иные минуты люди обладают необъяснимой властью.
-- Проходите, и кто бы вы ни были, здесь вы в безопасности, -- проговорил хозяин дома, и ему показалось, что он подчиняется одному из тех внутренних побуждений, в которых человек не всегда может дать себе отчёт.
-- Да вознаградит вас бог! -- воскликнул незнакомец, облегчённо вздохнув.
-- Оружие у вас есть? -- спросил генерал.
Вместо ответа неизвестный проворно распахнул шубу, но не успел маркиз рассмотреть его, как он снова закутался. Оружия не было видно, и одет он был так, словно явился прямо с бала. Хоть и вскользь оглядел его недоверчивый генерал, он увидел достаточно и воскликнул:
-- Чёрт возьми, где это вы умудрились так промокнуть, ведь погода сухая?
-- Опять вопросы! -- высокомерно ответил незнакомец.
Тут маркиз заметил сына и вспомнил об уроке, который только что преподал ему о том, как нерушимо надо держать данное слово; это его раздосадовало, и он в сердцах сказал:
-- Ах ты, упрямец этакий! Ты всё ещё здесь, а не в постели?
-- Я думал, что пригожусь вам в случае опасности, -- ответил Гюстав.
-- Ну, ступай к себе в комнату, -- промолвил генерал, смягчившись от такого ответа. -- А вы, -- обратился он к незнакомцу, -- следуйте за мной!
Они замолчали, как два игрока, не доверяющие друг другу. У генерала появились какие-то мрачные предчувствия. Присутствие незнакомца тяготило его, как дурной сон; но, верный своему слову, он провёл его по коридорам и по лестницам в большую комнату, расположенную на третьем этаже, как раз над гостиной. Эта нежилая комната зимой служила сушильней и не сообщалась с другими покоями; её выцветшие стены украшало лишь никуда не годное зеркало, забытое на камине прежними владельцами, да большое трюмо, для которого не нашлось места, когда размещали мебель маркиза; оно было на время поставлено тут против камина. Пол в этой огромной мансарде никогда не подметался, здесь стоял ледяной холод и не было никакой обстановки, кроме двух стульев с продранными соломенными сиденьями. Генерал поставил фонарь на камин и обратился к неизвестному:
-- Эта пустая мансарда будет вашим убежищем, -- тут всего безопаснее. Я дал вам слово, что сохраню тайну, поэтому разрешите мне вас запереть.
Незнакомец склонил голову в знак согласия.
-- Я просил лишь приюта, тайны и воды, -- заметил он.
-- Воду я сейчас принесу, -- ответил маркиз и, тщательно заперев дверь, ощупью спустился в зал, чтобы взять свечу и пойти в буфетную за графином.
-- Что случилось? -- с живостью спросила маркиза у мужа.
-- Ничего, дорогая, -- холодно ответил он.
-- Но ведь мы хорошо слышали, что вы кого-то провели наверх...
-- Елена, -- сказал генерал, глядя на дочь, которая вскинула на него глаза, -- знайте, что честь вашего отца зависит от вашей выдержки. Вы ничего не слышали.
Девушка в ответ выразительно кивнула головой. Маркиза была озадачена и уязвлена тем, что муж косвенным образом велел ей замолчать. Генерал пошёл за графином и стаканом и вернулся в комнату, где был заперт его пленник; незнакомец стоял возле камина, прислонившись к стене, с непокрытой головой; шляпу он бросил на стул. Он, вероятно, не ожидал, что его увидят при таком ярком освещении; когда его взгляд встретился с пронизывающим взглядом генерала, на его лице появилось угрюмое выражение; но он тотчас же смягчился и, любезно улыбнувшись, поблагодарил своего покровителя. Генерал поставил стакан и графин с водой на камин, и неизвестный, ещё раз бросив на него горящий взгляд, прервал молчание.
-- Сударь, -- тихо сказал он, и голос его уже не прерывали спазмы, хотя он всё ещё выдавал внутреннее волнение, -- я, конечно, кажусь вам странным. Извините меня за причуды, но они вызваны необходимостью. Если вы останетесь здесь, то я прошу вас, не смотрите на меня, когда я стану пить.
Маркиза раздражало, что он вынужден всё время повиноваться человеку, который не нравится ему, и он резко повернулся к нему спиной. Незнакомец выхватил из кармана белый носовой платок, обернул им правую руку; затем взял графин и залпом выпил всю воду. Маркиз, вовсе не помышляя нарушить своё безмолвное обещание, нечаянно взглянул в трюмо; благодаря расположению зеркал он отлично увидел незнакомца и заметил, что платок сразу стал красным, потому что беглец прикоснулся к нему окровавленными руками.
-- А, вы посмотрели на меня! -- воскликнул незнакомец, когда, выпив воду и запахнувшись в шубу, он опасливо взглянул на генерала. -- Я погиб! _Они_ идут, вот _они_!
-- Я ничего не слышу, -- сказал генерал.
-- Вам нет нужды, как мне, прислушиваться.
-- Вы в крови, уж не дрались ли вы на дуэли? -- спросил генерал, встревоженный цветом пятен, которые расползлись по одежде его гостя.
-- Вот именно, на дуэли, -- подтвердил незнакомец, и его губы тронула желчная усмешка.
В этот миг издали послышался топот копыт: несколько лошадей неслись галопом; но звуки эти были слабы, как первые проблески зари. Привычное ухо генерала уловило, что скачут вымуштрованные кавалерийские лошади.
-- Это жандармы, -- произнёс он.
Он взглянул на своего пленника так, словно хотел рассеять сомнения, которые, вероятно, внушил ему своей невольною нескромностью, взял свечу и спустился в гостиную. Не успел он положить ключ ог верхней комнаты на камин, как топот конницы стал явственнее; она приближалась к особняку с такой быстротой, что генерал вздрогнул. И действительно, лошади остановились у подъезда. Один из всадников, обменявшись несколькими словами с товарищами, соскочил и так громко постучался, что генералу пришлось отворить дверь. Он не мог совладать с тайным волнением, увидев шесть жандармов в шапках с серебряными галунами, блестевшими при лунном свете.
-- Ваша светлость, -- обратился к нему бригадир, -- вы не слышали, не пробежал ли сейчас к заставе человек?
-- К заставе? Нет, не слышал.
-- Вы никому не отпирали двери?
-- Вы что же, думаете, что я всегда сам отпираю двери?
-- Прошу извинить, ваше превосходительство, но мне показалось...
-- Это ещё что за шутки! -- сердито крикнул маркиз. -- Как вы смеете?..
-- Не извольте гневаться, ваша светлость, -- смиренно продолжал бригадир. -- Извините нас за старание. Мы отлично знаем, что пэр Франции не станет впускать в свой дом убийцу, но мы хотим получить некоторые сведения...
-- Убийцу! -- воскликнул генерал. -- И кого же он?..
-- Сейчас зарубили топором барона де Мони, -- подхватил жандарм. -- Но за убийцей снарядили погоню. Мы уверены, что он где-нибудь тут, неподалёку, и устроим облаву. Прошу прощения, ваше превосходительство.
Говоря это, жандарм уже вскочил на лошадь и, к счастью, не мог видеть лица генерала. Бригадир привык строить всевозможные предположения, и, взгляни он на это открытое лицо, где так ясно отражались все движения души, он мог бы что-нибудь заподозрить.
-- А кто убийца, известно? -- спросил генерал.
-- Нет, -- отвечал всадник. -- В конторке были банковые билеты и золото, но они не тронуты.
-- Значит, это месть, -- заметил генерал.
-- Да что вы -- старику-то? Нет, грабителю просто помешали.
И жандарм поскакал вдогонку за своими спутниками, которые были уже далеко. Генерал не мог опомниться, и это вполне понятно. Вскоре он услышал, что возвращаются его слуги; они о чём-то с жаром рассуждали, голоса их доносились с перекрёстка Монтрей. Когда они пришли, генерал, которому надо было излить свой гнев, обрушился на них. От громовых раскатов его голоса содрогался весь дом. Но генерал тотчас же утих, когда камердинер, самый смелый и находчивый из его слуг, объяснил, что они опоздали потому, что у самого Монтрейя их задержали жандармы и агенты полиции, которые разыскивают какого-то убийцу. Маркиз замолчал. Слова эти напомнили ему, к чему его обязывает создавшееся нелепое положение; он сухо приказал слугам немедленно же ложиться спать, а они были до крайности удивлены, что генерал так легко поверил выдумке своего камердинера.