Бедный малый! Королевские обычаи были для него еще внове. Он привык к тому, что покойников на Дворе Отбросов спроваживали в могилу гораздо быстрее.
Двумя-тремя словами лорд Гертфорд успокоил его.
Затем статс-секретарь доложил о постановлении государственного совета, назначившего на другой день в одиннадцать часов прием иностранных послов. Требовалось согласие короля.
Том вопросительно посмотрел на лорда Гертфорда. Тот шепнул:
- Ваше величество да соблаговолит изъявить согласие. Они прибудут, чтобы выразить вам соболезнование их августейших повелителей по поводу тяжкой утраты, постигшей ваше величество и всю Англию.
Том поступил, как ему было сказано. Другой статс-секретарь начал читать акт о расходах на штат покойного короля, достигших за последнее полугодие двадцати восьми тысяч фунтов стерлингов. Сумма была так велика, что у Тома Кенти дух захватило. Еще больше изумился он, узнав, что из этих денег двадцать тысяч еще не уплачено. И окончательно разинул рот, когда оказалось, что королевская сокровищница почти что пуста, а его тысяча слуг испытывают большие лишения, ибо давно уже не получают следуемого им жалованья.
Том с горячим убеждением сказал:
- Ясно, что этак мы разоримся к чертям. Нам следует снять домик поменьше и распустить большинство наших слуг, которые все равно ни на что не годны, только болтаются под ногами и покрывают нашу душу позором, оказывая нам такие услуги, какие нужны разве что кукле, не имеющей ни рассудка, ни рук, чтобы самой управиться со своими делами. Я знаю один домишко, как раз насупротив рыбного рынка у Билингсгэйта... Он...
"Дядя" крепко сжал Тому руку, чтобы остановить его безумную речь; тот вспыхнул и остановился на полуслове; но никто не выразил удивления, как будто никто и не слыхал его слов.
Какой-то секретарь доложил, что покойный король в своей духовной завещал пожаловать графу Гертфорду герцогский титул, возвести его брата, сэра Томаса Сеймура, в звание пэра, а сына Гертфорда сделать графом, равно как и возвысить в звании других знатных слуг короны. Совет решил назначить заседание на шестнадцатое февраля для утверждения и исполнения воли покойного. А так как почивший король никому из поименованных лиц не пожаловал письменно поместий, необходимых, чтобы поддержать столь высокое звание, то совет, будучи осведомлен о личных желаниях его величества по этому поводу, счел за благо, если на то будет соизволение ныне царствующего монарха, назначить Сеймуру "земель на пятьсот фунтов стерлингов", а сыну Гертфорда "на восемьсот фунтов стерлингов", прибавив к этому первый же участок земли "на триста фунтов стерлингов", "какой освободится за смертью какого-нибудь епископа".
Том чуть было не брякнул, что лучше бы сначала уплатить долги покойного короля, а потом уж расходовать такие огромные деньги; но предусмотрительный Гертфорд, во-время тронув его за плечо, спас его от подобной бестактности, и он изъявил свое королевское согласие, хотя в душе был очень недоволен.
С минуту он сидел и раздумывал, как легко и просто он теперь совершает такие блистательные чудеса, и вдруг у него мелькнула мысль: почему бы не сделать свою мать герцогиней Двора Отбросов и не пожаловать ей поместье? Но в то же мгновение он с горечью сообразил, что ведь он король только по имени, на самом же деле он весь во власти этих важных старцев и величавых вельмож. Для них его мать - создание больного воображения; они выслушают его недоверчиво и пошлют за доктором - только и всего.
Скучная работа продолжалась. Читались всякие многословные, утомительно-нудные петиции, указы, дипломы и другие бумаги, относящиеся к государственным делам; наконец Том сокрушенно вздохнул и пробормотал про себя:
- Чем прогневал я господа бога, что он отнял у меня солнечный свет, свежий воздух, поля и луга и запер меня в этой темнице, сделал меня королем и причинил мне столько огорчений?
Тут бедная, утомленная его голова стала клониться в дремоте и, наконец, упала на плечо; дела королевства приостановились за отсутствием августейшего двигателя, имеющего власть превращать чужие желания в законы. Тишина окружила дремавшего мальчика, и государственные мужи прервали обсуждение дел.
Перед обедом Том, с разрешения своих тюремщиков Гертфорда и Сент-Джона, провел приятный часок в обществе леди Елизаветы и маленькой леди Джэн Грей, хотя принцессы были весьма опечалены тяжелой утратой, постигшей королевскую семью. Под конец ему нанесла визит "старшая сестра", впоследствии получившая в истории имя "Марии Кровавой" [Мария Тюдор (1516-1568), королева английская; ее царствование ознаменовано преследованиями и многочисленными казнями протестантов]. Она заморозила Тома своей высокопарной беседой, которая в его глазах имела только одно достоинство - краткость. На несколько минут его оставили одного, затем к нему был допущен худенький мальчик лет двенадцати, платье которого, за исключением белоснежных кружев на вороте и рукавах, было сверху донизу черное - камзол, чулки и все прочее. В его одежде не было никаких признаков траура, только пурпурный бант на плече. Он приближался к Тому нерешительным шагом, склонив обнаженную голову, и, когда подошел, опустился на колено. Том с минуту спокойно и вдумчиво смотрел на него и, наконец, сказал:
- Встань, мальчик. Кто ты такой? Что тебе надобно?
Мальчик встал на ноги; он стоял в изящной, непринужденной позе, но на лице у него были тревога и грусть.
- Ты, конечно, помнишь меня, милорд? Я твой паж, мальчик для порки.
- Мальчик для _порки_?
- Так точно, ваше величество. Я Гэмфри... Гэмфри Марло.
Том подумал, что его опекунам не мешало бы рассказать ему об этом паже. Положение было щекотливое. Что ему делать? Притвориться, будто он узнает мальчугана, а потом каждым словом своим обнаруживать, что он никогда и не слышал о нем? Нет, это не годится. Спасительная мысль пришла ему в голову: ведь такие случаи будут, пожалуй, нередки. С настоящего дня лордам Гертфорду и Сент-Джону частенько придется отлучаться от него по делам, поскольку они - члены совета душеприказчиков; не худо бы самому придумать способ, как выпутываться из затруднений подобного рода. "Дельная мысль! Попробую испытать ее на мальчишке... и посмотрю, что из этого выйдет".
Минуты две Том в замешательстве тер себе лоб и, наконец, сказал:
- Теперь, мне кажется, я немного припоминаю тебя... но мой разум отуманен недугом...
- Увы, мой бедный господин! - с чувством искреннего сожаления воскликнул паж для порки, а про себя подумал: "Значит, правду о нем говорили... не в своем уме бедняга... Но, черт возьми, какой же я забывчивый! Ведь ведено не подавать и виду, что замечаешь, будто у него голова не в порядке".
- Странно, как память изменяет мне в последние дни, - сказал Том. - Но ты не обращай внимания... я быстро поправлюсь; часто мне достаточно бывает одного небольшого намека, чтобы я припомнил имена и события, ускользнувшие из моей памяти. ("А порой и такие, о которых я раньше никогда не слыхал, в чем сейчас убедится этот малый".) Говори же, что тебе надо!
- Дело мелкое, государь, но все же я дерзаю напомнить о нем, с дозволения вашей милости. Два дня тому назад, когда ваше величество изволили сделать три ошибки в греческом переводе за утренним уроком... вы помните это?..
- Д-д-да, кажется помню... ("Это даже не совсем ложь: если бы я стал учиться по-гречески, я, наверное, сделал бы не три ошибки, а сорок".) Да, теперь помню... продолжай!
- Учитель, разгневавшись на вас за такую, как он выразился, неряшливую и скудоумную работу, пригрозил больно высечь меня за нее... и...
- Высечь _тебя_? - вскричал Том. Он был так удивлен, что даже позабыл свою роль. - С какой же стати ему сечь тебя за мои ошибки?
- Ах, ваша милость опять забываете! Он всегда сечет меня розгами, когда вы плохо приготовите урок.
- Правда, правда... Я и забыл. Ты помогаешь мне готовить уроки, и когда потом я делаю ошибки, он считает, что ты худо подготовил меня... и...
- О, что ты говоришь, мой государь? Я, ничтожнейший из слуг твоих, посмел бы учить _тебя_?!
- Так в чем же твоя вина? Что это за странная загадка? Или я и вправду рехнулся, или это ты сумасшедший? Говори же... объясни скорее.
- Но, ваше величество, ничего не может быть проще. Никто не смеет наносить побои священной особе принца Уэльского; поэтому, когда принц провинится, вместо него бьют меня. Это правильно, так оно и быть должно, потому что такова моя служба и я ею кормлюсь [и Яков I и Карл II имели в детстве пажей для порки, которых наказывали всякий раз, когда эти принцы плохо готовили уроки; поэтому я дерзнул для достижения собственных целей снабдить таким же пажом и моего принца (прим.авт.)].
Том с изумлением смотрел на этого безмятежно-спокойного мальчика и говорил про себя:
"Чудное дело! Вот так ремесло! Удивляюсь, как это не наняли мальчика, которого причесывали бы и одевали вместо меня. Дай-то бог, чтоб наняли!.. Тогда я попрошу, чтобы секли меня самого, и буду счастлив такой заменой".
Вслух он спросил:
- И что же, мой бедный друг, тебя высекли, выполняя угрозу учителя?
- Нет, ваше величество, в том-то и горе, что наказание было назначено на сегодня, но, может быть, его отменят совсем, ввиду траура, хотя наверняка я не знаю; поэтому-то я и осмелился придти сюда и напомнить вашему величеству о вашем милостивом обещании вступиться за меня...
- Перед учителем? Чтобы тебя не секли?
- Ах, это вы помните?
- Ты видишь, моя память исправляется. Успокойся, твоей спины уж не коснется розга... Я позабочусь об этом.
- О, благодарю вас, мой добрый король! - воскликнул мальчик, снова преклоняя колено. - Может быть, с моей стороны это слишком большая смелость, но все же...
Видя, что Гэмфри колеблется, Том поощрил его, объявив, что сегодня он "хочет быть милостивым".
- В таком случае я выскажу все, что у меня на сердце. Так как вы уже не принц Уэльский, а король, вы можете приказать, что вам вздумается, и никто не посмеет ответить вам "нет"; и, конечно, вы не потерпите, чтобы вам и впредь докучали уроками, вы швырнете постылые книги в огонь и займетесь чем-нибудь менее скучным. Тогда я погиб, а со мною и мои осиротелые сестры.