Грифус нахмурил брови.
- Вот видите, - сказал он, - всегда в политике делают ошибки. Его вы- сочество даровал вам жизнь, - я бы этого никогда неделал.
- Вот как! Но почему же? - спросил Корнелиус.
- Потому что вы и впредь будете устраивать заговоры. Ведь вы, ученые, общаетесь с дьяволом.
- Ах, Грифус, Грифус, - сказал смеясь молодой человек, - уже за то ли вы на меня так злы, что я вам плохо вылечил руку, или за плату, какую я с вас взял за лечение!
- Наоборот, черт побери, наоборот, - проворчал тюремщик: - вы слишком хорошо мне ее вылечили, в этом есть какое-то колдовство: не прошло и шести недель, как я стал владеть ею, словно с ней ничего не случилось. До такой степени хорошо, что врач Бюйтенгофа предложил мне ее снова сло- мать, чтобы вылечить по правилам, обещая, что на этот раз я не смогу ею действовать раньше чем через три месяца.
- И вы на это не согласились?
- Я сказа нет! До тех пор, пока я смогу делать крестное знамение этой рукой, - ифус был католиком, - до тех пор, пока я смогу делать крестное знамение этой рукой, мне наплевать на дьявола.
- Но если вы плюете на дьявола, господин Грифус, то тем более вы не должны бояться ученых.
- О, ученые, ученые! - воскликнул Грифус, не отвечая на вопрос - Я предпочитаю охранять десять военных, чем одного ученого Военные курят, пьют, напиваются. Они становятся кроткими, как овечки, когда им дают ви- ски или мозельвейн. Но, чтобы ученый стал пить, курить Или напиваться О, да, они трезвенники, они ничего не тратят, сохраняют свою голову ясной, чтобы устраивать заговоры. Но я вас предупреждаю, что вам устраивать за- говоры будет нелегко Прежде всего - ни книг, ни бумаги, никакой чертов- щины. Ведь благодаря книгам Гроцию удалось бежать.
- Я вас уверяю, господин Грифус, - сказал ван Бле, что, быть может, был момент, когда я подумывал о побеге, но теперь у меня, безусловно, нет этих помыслов.
- Хорошо, хорошо, - сказал Грифус: - следите за собой; я так же буду следить. Все равно, все равно его высочество допустил большую ошибку.
- Не отрубив мне голову?пасибо, спасибо, господин Грифус.
- Конечно. Вы видите, как теперь спокойно себя ведут господа де Вит- ты.
- Какие ужасные вещи вы говорите, господин Грифус, - сказал Корнели- ус, отвернувшись, чтобы скрыть свое отвращение. - Вы забываете, что один из этих несчастных - м лучший друг, а другой... другой мой второй отец.
- Да, но я помню, что тот и другой были заговорщиками И к тому же я говорю так скорее из чувства сострадания.
- А, вот как! Ну, так объясните мне это, дорогой Грифус, я что-то плохо понимаю.
- Да, если бы вы остались на плахе палача Гербрука...
- То что же было бы?
- А то, что вам не пришлось бы больше страдать. Между тем здесь, - я этого не скрываю, - я сделаю вашу жизнь очень тяжелой.
- Спасибо за обещание, господин Грифус.
И в то время, как заключенный иронически улыбался тюремщику, Роза за дверью ответила ему улыбкой, полной утешения.
Грифус подошел к ну.
Было еще достаточно светло, чтобы можно было видеть, не различая де- талей, широкий горизонт, который терялся в сером тумане.
- Какой отсюда вид? - спросил тюремщик.
- Прекрасный, - ответил Корнелиус, глядя на Розу.
- Да, да, слишком много простора, слишком много простора.
В эторемя встревоженные голосом незнакомца голуби вылетели из свое- го гнезда и, испуганные, скрылись в тумане.
- О, о, что это такое?
- Мои голуби, - ответил Корнелиус.
- Мои луби, - закричал тюремщик. - Мои голуби! Да разве заключенный может иметь что-нибудь свое?
- Тогда, - ответил Корнелиус, - это голуби, которых мне сам бог пос- лал.
- Вот уже одно нарушение правил, - продолжал Грифус. - Голуби! Ах, молодой человек, молодой человек, я вас предупреждаю, что не позднее, чем завтра, эти пти будут жариться в моем котелке.
- Вам нужно сначала поймать их, гоодин Грифус, - возразил Корнелиус - Вы считаете, что я не имею права иметь этих голубей, но вы, клянусь вам, имеете на это прав еще меньше, чем я.
- То, что отложено, еще не потеряно, - проворчал тюремщик, - и не позднее завтрашнего дня я им сверну шеи.
И, давая Корнелиусу это злое обещание, Грифус перегнулся через окно, осматривая конструкцию гнезда. Это позволило Корнелиусу подбежать к две- ри и подать руку Розе, которая прошептала ему:
- Сегодня, в девять часов вечера.
Грифус, всецело занятый своим желанием захватить голубей завтра же, как он обещал, ничего не видел, ничего не слышал и, закрыв окно, взял за руку дочь, вышел, запер замок и направился к другому заключенному, поо- бещать ему что-нибудь в этом же роде.
Как только он вышел, Корнелиус подбежал к двери и стал прислушиваться к удалявшимся шагам. Коа они совсем стихли, он подошел к окну и совер- шенно разрушил голубие гнездо.
Он предпочел навсегда расстаться со своими пернатыми друзьями, чем обрекать на смерть милых вестников, которым он был обязан счастьем вновь видеть Розу.
Ни посещение тюремщика, ни его грубые угрозы, ни мрачная перспектива его надзора, которым - Корнелиусу это было хорошо известно - он так зло- употреблял, - ничто не могло рассеять сладких грез Корнелиуса и в осо- бенности той сладостной надежды, которую воскресила в нем Роза.
Он с нетерпением ждал, когда на башне Левештейна часы пробьют девять.
Роза сказала: "Ждите меня в девять часов".
Последний звук бронзового колокола еще дрожал в воздухе, а Корнелиус уже слышал на лестнице легкие шаги и шорох пышного платья прелестной фрисландки, и вскоре дверная решетка, на которую устремил свой пылкий взор Корнелиус, осветилась.
Окошечко раскрылось с наружной стороны двери.
- А вот и я! - воскликнула Роза, задыхаясь от быстрого подъема по лестнице. - А вот и я!
- О милая Роза!
- Так вы довольны, что видите меня?
- И вы еще спрашиваете!? Но расскажите, как вам удалось прийти сюда.
- Слушайте, мой отец засыпает обычно сейчас же после ужина, и тогда я укладываю его спать, слегка опьяненного водкой. Никому этого не расска- зывайте, так как благодаря этому сну я смогу каждый вечер на час прихо- дить сюда, чтобы поговорить с вами.
- О, благодарю вас, Роза, дорог Роза!
При этих словах Корнелиус так плотно прижал лицо к решетке, что Роза отодвинула свое.
- Я принесла вам ваши луковички, - сказала она.
Сердце Корнелиуса вздрогнуло: он не решалссам спросить Розу, что она сделала с драгоценным сокровищем, которое он ей оставил.
- А, значит, вы их сохрали!
- Разве вы не дали мне их, как очень дорогую для вас вещь?
- Да, но, раз я вам их отдал, мне кажется, они теперь принадлежат вам.
- Они принадлежали бы мне после вашей смерти, а вы, к счастью, живы. О, как я благословляла его высочество! Если бог наградит принца Вильгельма всем тем, что я ему желала, то король Вильгельм будет самым счастливым человеком не только в своем королевстве, но и во всем мире. Вы живы, говорила я, и, оставляя себе библию вашего крестного, я решила вернуть вам ваши луковички. Я только не знала, как это сделать. И вот я решила просить у штатгальтера место тюремщика в Горкуме для отца, и тут ваша кормилица принесла мне письмо. О, уверяю вас, мы много слез пролили вместе с нею. Но ваше письмо только утвердило меня в моем решении, и тогда я уехала в Лейден. Остальное вы уже знаете.
- Как, дорогая Роза, вы еще до моего письма думали приехать ко мне сюда?
- Думала ли я об этом? - ответила Роза (любовь у нее преодолела стыд- ливость), - все мои мысли были заняты только этим.
Роза была так прекрасна, что Корнелиус вторично прижал свое лицо и губы к решетке, по всей вероятности, чтобы поблагодарить молодую девуш- ку.
Роза отшатнулась, как и в первый раз.
- Правда, - сказала она с кокетством, свойственным каждой молодой де- вушке, - правда, я довольно часто жалела, что не умею читать, но нигда я так сильно не жалела об этом, как в тот раз, когда кормилица передала мне ваше письмо. Я держала его в руках, оно обладало живой речью для других, а для меня, бедной дурочки, - было немым.
- Вы часто сожалели о том, что не умеете читать? - спросил Корнелиус. - Почему?
- О, - ответила, улыбаясь, девуш, - потому, что мне хотелось читать все письма, которые мне присылают.
- Вы получаете письма. Роза?
- Сотнями.
- Но кто же вам пишет?
- Кто мне пишет? Да все сденты, которые проходят по Бюйтенгофу, все офицеры, которые идут на уние, все приказчики и даже торговцы, которые видят меня у моего маленого окна.
- И что же вы делали, дорогая Роза, с этими записками?
- Раньше мне их читала какая-нибудь приятельница, я это меня очень завляло, а с некоторых пор - зачем мне слушать все эти глупости? - с некоторых пор я их просто сжигаю.
- С некоторых пор! - воскликнул Корнелиус, и глаза его засветились любовью и счастьем.
Роза, покраснев, опустила глаза.
И она не заметила, как приблизились уста Корнелиуса, которые, увы, соприкоснулись только с решеткой. Но, несмотря на это препятствие, до губ молодой девушки донеслось горячее дыхание, обжигавшее, как самый нежный поцелуй.
Роза вздрогнула и убела так стремительно, что забыла вернуть Корне- лиусу его луковички чеого тюльпана.
XVI
Учитель и ученица
Как мы видели, старик Грифус соем не разделял расположения своей дочери к крестнику Корнеля де Витта.
В Левештейне находилось только пять заключенных, и надзор за нимиыл нетруден, так что должность тюремщика была чем-то в роде синекуры, дан- ной Грифусу на старости лет.
Но в своем усердии достойный тюремщик всей силой своего воображения усложнил порученное ему дело. В его воображении Корнелиус принял ги- гантские размеры перворазрядного преступника. Поэтому он стал в его гла- захамым опасным из всех заключенных. Грифус следил за каждым его ша- г; обращался к нему всегда с самым суровым видом, заставляя его нестиару за его ужасный, как он говорил, мятеж против милосердного штатгаль- тера.
Он заходил в камеру ван Берле по три раза в день, надеясь застать его на месте преступления, но Корнелиус, с тех пор как его корреспондентка оказалась тут же рядом, отрешился от всякой пеписки. Возможно даже, что если бы Корнелиус получил полную свободу и возможность жить, где ему угодно, он предпочел бы жизнь в тюрьме с Розой и своими луковичками, чем где-нибудь в другом месте без Розы и без луковичек.