Грифус ни о чем не догадывался.
Хитрость удавалась в течение восьми дней.
Но однажды утром Корнелиус, углубившись в созерцание своей луковички, из которой росток пробивался уже наружуне слышал, как поднялся старый Грифус. В этот день дул сильный ветер, и в башне все кругом трещало. Вдруг дверь распахнулась, и Корнелиусыл захвачен врасплох с кувшином на коленях.
Грифус, увидя в руках заключенного неизвестный ему, а следовательно, запрещенный предмет, набросился на него стремительнее, чем сокол набра- сывается на свою жертву.
Случайно или благодаря роковой ловкости, которозлой дух иногда на- деляет зловредных людей, он попал своей громадной мозолистой рукой прямо в середину кувшина, как раз на чернозем, в котором находилась драгоцен- ная луковица. И пал он именно той рукой, которая была сломана у кисти и которую так хорошо вылечил ван Берле.
- Что у вас здесь? - закричал он. - Наконец то я вас поймал!
И он засунул свою руку в землю.
- У меня ничего нет, ничего нет! - воскликнул, дрожа всем телом, Кор- нелиус.
- А, я вас поймал! Кувшин с землей, в этом есть какая-то преступная тайна.
- Дорогой Грифус... - умолял ван Берле, взволнованный подобно куро- патке, у которой жнец захватил гнездо с яйцами.
Но Грифус принялся разрывать злю своими крючковатыми пальцами.
- Грифус, Грифус, осторожнее! - сказал, бледнея, Корнелиус.
- В чем дело, черт побери? - рычал тюремщик.
- Осторожнее, говорю вам, вы убьете его!
Он быстрым движением, в лном отчаянии, выхватил из рук тюремщика кувшин и прикрыл, как драценное сокровище, руками.
Упрямый Грифус, убежденный, что раскрыл заговор против принца Оранс- кого, - замахлся на своего заключенного палкой. Но, увидя непреклонное решение Корнелиуса защищать цветочный горшок, он почувствовал, что зак- люченный боится больше за кувшин, чем за свою голову.
И он старался силой вырвать у него кувшин.
- А, - закричал тюремщик, - так вы бунтуете!
- Не трогайте мой тюльпан! кричал ван Берле.
- Да, да, тюльпан! - кричал старик. - Мы знаем хитрость господ заклю- чеых.
- Но я клянусь вам...
- Отдайте, - повторял Грифус, топая нами. - Отдайте, или я позову стражу.
- Зовите, кого хотите, но вы получите этот бедный цветок только вмес- те с моей жизнью.
Грифус в озлоблеи вновь запустил свою руку в землю и на этот раз вытащил оттуда совсем черную луковичку. В то время как ван Берле был счастлив, что ему удалось спасти сосуд, и не подозревал, что содержимое - у его противника, Грифус с силой швырнул размякшую луковичку, которая разломалась на каменных плитах пола и тотчас жеисчезла, раздавленная, превращенная в кусок грязи под грубым сапогом тюремщика.
Иут ван Берле увидел это убийство, заметил влажные останки лукович- ки, понял дикую радость Грифуса и испустил крик отчаяния. В голове ван Берле молнией промелькнула мысль - убить этого злобного человека. Пылкая кровь ударила ему в голову, ослепила его, и он поднял обеими руками тя- желый, полный бесполезной теперь земли, кувшин. Еще один миг, и он опус- тил бы его на лысый череп старогорифуса.
Его остановил крик, крик, в котором звенели слезы и слышался невыра- зимый ужас. Это кричала за решеткой окошечка несчастная Роза, - бледная, дрожащая, с простертыми к небу руками. Ей хотелось броситься между отцом и другом.
Корнелиус уронил кувшин, который с грохотом разбился на тысячу мких кусочков.
И только тогда Грифус понял, какой опасности он подвергался, и разра- зился ужасными угрозами.
- О, - заметил Корнелиус, - нужно быть очень подлым и тупым челове- ком, чтобы отть у бедного заключенного его единственное утешение - лу- ковицу тюльпана.
- О, какое престление вы совершили, отец! - сказала Роза.
- А, ты, болтунья, - закричал, повернувшись к дочери, старик, кипев- ший от злос. - Не суй своего носа туда, куда тебя не спрашивают, а главное, проваливай отсюда, да быстрей.
- Презренный, презренный! - повторял с отчаянием Корнелиус.
- В конце концов это только тюльпан, - прибавил Грифус, несколько сконфуженный. - Можно вам дать сколько угодно тюльпанов, у меня на чер- даке их триста.
- К черту ваши тюльпаны! - закричал Корнелиус. - Вы друг друга стои- те. Если бы у меня было сто миллиардов миллионов, я их отдал бы за тот тюльпан, который вы раздавили.
- Ага! - сказал, торжествуя, Грифус. - Вот видите, вам важен вовсе не тюльпан. Вот видите, у этой штуки был только вид луковицы, а на самом деле в ней таилась какая-то чертовщина, быть может, какой-нибудь способ переписываться с врагами его высочества, который вас помиловал. Я пра- вильно сказал, что напрасно вам не отрубили голову.
- Отец, отец! - воскликнула Роза.
- Ну, что же, тем лучше, тем лучше, - повторял Грифус, приходя все в большее возбуждение: - я его уничтожил, я его уничтожил. И это будет повторяся каждый раз, как вы только снова начнете. Да, да, я вас пре- дупреждал, милый друг, что я сделаю вашу жизнь тяжелой.
- Будь проклят, будь проклят! - рычал в полном отчаянии Корнелиус, щупая дрожащими пальцами последние остатки луковички, конец стольких ра- достей, стольких надежд.
- Мы завтра посадим другую, дорогой господин Корнеус, - сказала ше- потом Роза, которая понимала безысходное горе цветовода.
Ее нежные слова падали, как капли бальзама на кровоточащую ну Кор- нелиуса.
XVIII Поклонник Розы
Не успела Роза произнести эти слова, как с лестницы послышался голос. Кто-то спрашивал у Грифуса, что случилось.
- Вы слышите, отец! - сказала Роза.
- Что?
- Господин Якоб зовет ва Он волнуется.
- Вот сколько шума наделали! - заметил Грифус. - Можно было подумать, что этот ученый убивает меня. О, сколько всегда хлопот с учеными!
Потом, указывая Розе на лестницу, он сказал:
- Ну-ка, иди вперед, сударыня. - И, заперев дверь, он крикнул: - Я иду к вам, друг Якоб!
И Грифус удалился, уводя с собой Розу и оставив в глубоком горе и одиночестве бедного Корнелиуса.
- О, ты убил меня, старый палач! Я этого не переживу.
И действительно, бедный ученый захворал бы, если бы придение не послало ему того, что еще придавало смысл его жизни и что именовалось Розой.
Девушка ишла в тот же вечер.
Первыми ее словами было сообщение о том, что отец впредь не будет ему мешать сажать цветы.
- Откуда вы это знаете? - спросил заключенный жалобным голосом девуш- ку.
- Я это знаю потому, что он это сам сказал.
- Быть может, чтобы меня обмануть?
- Нет, он раскаивается.
- О, да, да, но слишком поздно.
- Он раскаялся не по своей инициативе.
- Как же это случилось?
- Если бы вы знали, как его друг ругает его за это!
- А, господин Якоб. Как видно, этот господин Якоб вас совсем не поки- дает.
- Во всяком случае, он покидает н, по возможности, реже.
И она улыбнулась той улыбкой, которая сейчас же рассеяла тенревнос- ти, омрачившую на мгновение лицо Корнелиуса.
- Как это произошло? - спросил заключенный.
- вот как. За ужином отец, по просьбе своего друга, рассказал ему историю с тюльпаном или вернее, с луковичкой и похвастался подвигом, ко- торый он совершил, когда уничтожил ее.
Корнелиус испустил вздох, похожий на стон.
- Если бы вы только видели в этот момент нашего Якоба, - продолжала Роза. - Поистине я подумала, что он подожжет крепость: его глаза пылали, как два факела, его волосы вставали дыбомон судорожно сжимал кулаки; был момент, когда мне казалось, что он хочет задушить моего отца. "Вы это сделали! - закричал он: - вы раздавили луковичку?" - "Конечно", - ответил мой отец. - "Это бесчестно! - продолжал он кричать. - Это гнус- но! Вы совершили преступление! "
Отец мой был ошеломлен. "Что, вы тоже с ума сошли?" - спросил он сво- его друга.
- О, какой благородный человек этот Якоб! - пробормотал Корнелиус. - У него великодушное сердце и честная душа.
- Во всяком случае, пробирать человека более сурово, чем он пробрал моего отца, - нельзя, - добавила Роза. - Он был буквально вне себя. Он бесконечно повторял: "Раздавить луковичку, раздавить! О, мой боже, мой боже! Раздавить! "
Потом, обратившиско мне: "Но ведь у него была не одна луковичка?" - спросил он.
- Он это спросил? - заметил, насторожившись, Корнелиус.
- "Вы думаете, что у него была не одна? - спросил отец. - Ладно, пои- щем и остальные".
"Вы будете искать остальные - воскликнул Якоб, взяв за шиворот мое- го отца, но тотчас же отпустил его.
Затем он обратился ко мне: "А что же сказана это бедный молодой че- ловек? "
Я не знала, что ответить. Вы просили меня никому не говорить, какое большое значение придаете этим луковичкам. счастью, отец вывел меня из затруднения.
Что он сказал? Да у него от бешенства на губах выстула пена.
Я прервала его. "Как же ему было не обозлиться? - сказала я. - С ним поступили так жестоко, так грубо".
"Вот как, да ты с ума сошла! - закричал в сю очередь отец. - Скажи- те, какое несчастье - раздавить луковицу тюльпана! За один флорин их можно получить целую сотню на базаре в Горкуме".
"Но, может быть, менее ценные, чем эта луковица - ответила я, на ое несчастье.
- И как же реагировал на эти слова Якоб? - спросил Корнелиус.
- При этих словах, должна заметить, мне показалось, что в его глазах засверкали молнии.
- Да, - заметил Корнелиус, - но это было не все, он еще что-нибудь сказал при этом?
- "Так вы, прекрасная Роза, - сказал он вкрадчивым тоном, - думаете, что это была ценная луковица? "
Я почувствовала, что сделала ошибку.
"Мне-то откуда знать? - ответила я небрежно: - разве я понимаю толк в тюльпанах? Я знаю только, раз мы обречены - увы! - жить вместе с заклю- ченными, что для них всякое времяпрепровождение имеет свою ценность. Этот бедный ван Берле забавлялся луковицами. И вот я говорю, что было жестоко лишать его забавы".