Роза грустно улыбнулась.
- Ах, какой опасности подвергался ваш тюльпан! - сказала она.
Корнелиус помимо своей воли вздрогнул и попал в ловушку, если только она была поставлена.
- Большой опасности? - переспросил он, весь дрожа. - Боже мой, что же случилось?
Роза посмотрела на него с состраданием, она поняла: то, чего она хо- тела, было выше сил этого человека, и его нужно было принимать таким, каков он есть.
- Да, - сказала она, -ы правильно угадали, - поклонник, влюбленный Якоб, приходил совсем не ради меня.
- Ради кого же он приходил? - спросил Корнелиус с беспокойством.
- Он приходил ради тюльпана.
- О, - произнес Корнелиус, побледнев при этом известии больше, чем две недели тому назад, когда Роза, "ошибаясь, сказала ему, что Якоб при- ходил из-за нее.
Роза заметила охвативший его ужас, и Корнелиус прочел на ее лице как раз те мысли, о которых мы только что говорили.
- О, простите меня, Роза, - сказал он. - Я вас хорошо знаю, я знаю вашу добро и благородство вашего сердца. Природа одарила вас разумом, рассудком, силой и способностью передвигаться - словом, всем, что нужно для самозащиты, а мой бедный тюльпан, которому угрожает опасность, бес- помощен.
Роза ничего не ответила на эти извинения заключенного; она продолжа- ла:
- Раз этот человек, который шел следом за мной в сад и в котором я узнала Якоба, вызвал у вас опасения, то я боялась его еще больше. И я поступила так, как вы сказали. На утро того дня, когда мы с вами виде- лись в последний з и когда вы сказали мне...
Корнелиус прервал ее:
- Еще раз простит Роза, - сказал он. - Я не должен был говорить вам того, что я сказал. Я уже просил у вас прощения за эти роковые слова. Я прошу вас еще раз.еужели вы никогда меня не простите?
- На другое утро этого дня, - продолжала Роза, - вспомнив, что вы мне говорили об уловке, к которой я должна прибегнуть, чтобы проверить, за кем, за мной или за тюльпаном, следил этот гнусный человек...
- Да, гнусный... Не правда ли, Роза, вы ненавидите этого человека?
- О, я его ненавижу, - сказала Роза, - потомчто из-за него я стра- дала в течение восьми дней.
- А! Так вы то, тоже страдали! Спасибо за эти добрые слова. Роза.
- Итак, на слеющее утро после этого злосчастного дня, - продолжала Роза, - я спустилась в сад и направилась к гряде, на которой я должна была посадить тюльпан. Я оглянулась, чтобы посмотреть, не следуют ли за мной, как и в первый раз.
- И что же? - спросил Корнелиус.
- И что же, та же самаяень проскользнула между калиткой и оградой и опять скрылась за бузиной.
- И вы притворились, что не заметили его, не так ли? - спросил Корне- лиус, вспоминая во всех подробностях совет, который он дал Розе.
- Да, и я склонилась над грядой и стала копать ее лопатой, как будто я сажаю луковичку.
- А он, а он... в то время?
- Я заметила сквозь ветви деревьев, что глаза у него горели, словно у тигра.
- Вот видите! Вот видите! - сказал Корнелиус.
- Затем я сделала вид, что закончила какую-то работу, и удалилась.
- Но вы вышлиолько за калитку сада, не правда ли, чтобы сквозь щели или скважины калитки посмотреть, что он будет делать, увидев, что вы уш- ли?
- Он выждал некоторое время для того, по всей вероятности, чтобы убе- диться, не вернусь ли я, потом, крадучись, вышел из своей засады, пошел к грядке, сделав большой крюк и, наконец, подошел к тому месту, где зем- ля была только что взрыта, то есть к своей цели. Тамон остановился с безразличным видом, огляделся по сторонам, посмотр во все уголки сада, посмотрел на все окна соседних домов, бросил взгляд на землю, небо и, думая, что он совершенно один, что вокруг него никого нет,то его никто не видит, бросился на грядку, вонзил свои руки в мягкую почву, взял от- туда немного земли, осторожно разминая ее руками, чтобы найти там луко- вичку. Он три раза повторял это и каждый раз все с большим рвением, по- ка, наконец, понял, что стал жертвой какого-то обмана. Затем он поборол снедающее его возбуждение, взял лопату, заровнял землю, чтобы оставить ее в таком же виде, в каком он ее нашел, и, сконфужный, посрамленный, направился к выходу, стараясь принять невинный вид прогуливающегося че- ловека.
- О, мерзавец! - бормотал Корнелиус, вытирая капли пота, который струями катился по его лбу. - О, мерзавец! Но что вы Роза, сделали с луковичкой? Увы, теперь уже немного поздно сажать ее.
- Луковичка уже шесть дней в земле.
- Где? Как? - воскликнул Корнелиус. - О, боже, какая неосторожность! Где она посажена? В какой земле? Нет ли риска, что у нас ее украдет этот ужасный Якоб?
- Она вне опасности, разве только Якоб взломает дверь в мою комнату.
- А, она у вас, она в вашей комнате, Роза, - сказал, немного успоко- ившись, Корнелиус. - Но в какой земле? В каком сосуде? Я надеюсь, что вы ее не держите в воде, как мушки Гаарлема и Дордрехта, которые упорно думают, что вода может заменить землю, как будто вода, содержащая в себе тридцать три части кислорода и шестьдесят шесть частей водород может заменить... но что я вам тут плету, Роза?
- Да, это слишком для меня учено, - ответила улыбаясь молодая девуш- ка. - Поэтому я ограничусь только тем, что скажу вам, чтобы с успоко- ить, что ваша луковичка находится не в воде.
- Ах, мне становится легче дышать.
- Она в хорошем глиняном горшке, как раз такого же размера, как кув- шин, в котором вы посадили свою. Она в земле, смешанной из трех частей обыкновенной земли, взятой в лучшем месте сада, и одной части земли, взятой на улице. - О, я так часто слышала от вас и от этого гнусного, как вы его называете, Якоба, где нужно сажать тюльпаны, что я теперь знаю это так же хорошо, как первоклассный цветовод города Гаарлема.
- Ну, теперь остается только вопрос о его положении. Как он постав- лен. Роза?
- Сейчас он находится весь день на солнце. Но, когда он выступит из земли, когда солнце станет горячее, я сделаю так же, как сделали вы здесь, дорогой господин Корнелиус. Я буду его держать на своем окне, ко- торое выходит на восток, с восьми часов утра и до одиннадцати дня, и на окне, которое выходит на запад, с трех часов дня и до пяти часов.
- Так, так, - воскликнул Корнелиус, - вы прекрасная садовница, моя прелестная Роза! Но я боюсь, что уход за моим тюльпаном отнимет у вас все ваше время.
- Да, это правда, - сказала Роза, - но это не жно, ваш тюльпан - мое детище. Я уделяю ему время так же, как уделяла бы своему ребенку, если бы была матерью. Только, став его матерью, добавила с улыбкой Ро- за, - я перестану быть его соперницей.
- Мая, дорогая Роза, - прошептал Корнелиус, устремляя на молодую девушку взгляд, который походил больше на взгляд возлюбленного, чем цве- товода, и который немного успокоил Розу.
После короткого молчания, котороелилось, пока Корнелиус старался поймать через отверстие решетки ускользающую от него руку Розы, он про- должал:
- Значит, уже шесть дней, как луковичка в земле?
- Да, господин Корнелиус, - сказала девушка, - уже шесть дней.
- И она еще не проросла?
- Нет, но я думаю, что завтра пробьется росток.
- Завтра вечером вы мне расскажете о нем и о себе, Роза, не правда ли? Я очень беспокоюсь о ребенке, как вы его называете, но еще больше - о его матери.
- Завтра, завтра, - заметила Роза, искоса поглядывая на Корнелиуса, - я не знаю, смогу ли я завтра.
- Боже мой, чему же вы не сможете?
- Господин Корнелиус, у меня тысяча дел.
- В то время, как у меня только одно, - прошептал Корнелиус.
- Да, любить свой тюльпан.
- Вас любить, Роза.
Роза покачала головой.
Снова наступило молчание.
- Впрочем, - продолжал, прерывая молчание, Корнелиус, - в природе все меняется; на смену весенним цветам приходят другие цветы, и мы видим, как пчелы, которые нежно ласкали фиалку и гвоздику, с такой же любовью садятся на жимолость, розы, жасмин, хризантемы в герань.
- Что это значит? - спросила Роза.
- А это значит, милая барыш, что раньше вам нравилось выслушивать рассказы о моих радостях и печалях; вы лелеяли цветок моей и вашей моло- дости; но мой увял в тени. Сад радостей и надежд заключенного цветет только в течениедного сезона. Он ведь не похож на прекрасные сады, ко- торые расположены на свежем воздухе и на солнце. Раз майская жатва прош- ла, добыча собрана, пчелы, подобные вам, Роза, пчелы с тонкой талией, с золотыми усиками и прозрачными крылышками, пробиваются сквозь решетки, улетают от холода, печали, уединения, чтобы в другом месте искать арома- тов и теплых испарений. Искать счастья, наконец.
Роза смотрела на Корнелиуса с улыбкой, но он не видел ее, так как его глаза были обращены к небу.
Он со вздохом продолжал:
- Вы покинули меня, мадемуазель Роза, чтобы получить удовольствия всех четырех времен года. Вы хорошо сделали, я не жалуюсь. Какое я имею право требовать от вас верности?
- Моей верности? - воскликнула Роза, зарыдав и не скрывая больше от Корнелиуса слез, которые катились по ее щекам. - Моей верности! Это я-то была вам не верна!
- Да! - воскликнул Корнелиус. - Разве это верность, когда меня поки- даю когда меня оставляют умирать в одиночестве?
- Но разве я не делаю, господин Корнелиус, всего, что может доставить вам удовольствие, выращивая ваш тюльпан?
- Какая горечь в вих словах. Роза! Вы попрекаете меня единственной чистой радостью, доупной мне в этом мире.
- Я ничем не попрекаю вас, разве только тем глубоким горем, которое я пережила в Бюйтенгофе, когда мне сказали, что вы приговорены к смертной казни.
- Вам не нравится, Роза, моя милая Роза, вам не нравится, что я люблю цветы?
- Нет, не то мне не нравится, что вы любите цветы, господин Корнели- ус, но мне очень грустно, что вы их любите больше, чем меня.
- Ах, милая, догая, любимая, - воскликнул Корнелиус, - посмотрите, как дрожат мои руки, посмотрите, как бледно мое лицо, послушайте, послу- шайте мое сердце, как оно бьется! Да, и все это не потому, что мой тюльпан улыбается и зовет меня. Нет, это потому, что вы улыбаетесь мне, потому, что вы склонили ко мне свою голову, потом что мне кажется, - я не знаю, насколько это верно, - мне кажется, что ваши руки, все время прячась, все же тянутся к моим рукам, что я чувствую за ходом решетки жар ваших прекрасных щек. Роза, любовь моя, раздавите луковичку черного тюльпана, разрушьте надежду на этот цветок, угасите мягкий свет этой девственной, очаровательной мечты, которой я предавался каждый день, - пусть! Не нужно больше цветов в богатых нарядах, полных благородного изящества и божественных причуд! Отнимите у меня все это, вы, цветок, ревнующий к друг цветам, лишите меня всего этого, но не лишайте меня вашего голоса, ваших движений, звука ваших шагов по глухой лестнице, не лишайте меня огня ваших глаз в темном коридоре, уверенности в вашей люб- ви, которая беспрестанно согревает мое сердце. Любите меня, Роза, так как я чувствую, что люблю только вас!