- После черного тюльпана, - вздохнула молодая девушка, теплые, ласко- вые руки которой прикоснулись, наконец, сквозь решетку к губам Корнелиу- са.
- Раньше всего. Роза...
- Должна ли я вам верить?
- Так же, как вы верите в бога.
- Хорошо. Ведь ваша любовь не обязывает вас ко многому?
- Увы, к очень немногому, Роза,о вас это обязывает.
- Меня? - спросила Роза. - К чему же это менябязывает?
- Прежде всего, вы не должны выходить замуж.
Она улыблась.
- Ах, вот вы какие, - сказала она, - вы - тираны. У вас есть обожае- мая красавица, вы думаете, вы мечтаете только о ней; вы приговорены к смерти, и, идя на эшафот, вы ей посвящаете свой последний вздохи в то же время вы требуете от меня, бедной девушки, чтобы я вам пожертвовала своими мечтами, своими надеждами.
- Но о какой красавице, Роза, вы говорите? - сказал Корнелиус, пыта- ясь, но беспешно, найти в своей памяти женщину, на которую Роза могла намекать.
- О прекрасной брюнетке, сударь, о прекрасной брюнетке, с гибким ста- ном и стройными ногами, с горделивой головкой. Я говорю о вашем черном тюльпане.
Корнелиус улыбнулся.
- Прелестная фантазерка, моя милая Роза, не вы ли, не считая ашего влюбленного или моего влюбленного Якоба, не вы ли окружены поклонниками,оторые ухаживают за вами? Вы помните, Роза, что вы мне рассказывали о студентах, офицерах и торговцах Гааги? А разве в Левештейне нет ни сту- дентов, ни офицеров, ни торговцев?
- О, конечно, есть, даже много, - ответила Роза.
- И они вам пишут?
- Пишут.
- И теперь, раз вы умеете читать...
И Корнелиус вздохнул, подумав, что это ему, несчастному заключенному, Роза обязана тем, что мож прочитывать теперь любовные записки, которые получает.
- Ну, так что же, - сказала Роза, - мне кажется, господин Корнелиус, ч, изучая своих поклонников по их запискам, я только следую вашим же наставлениям.
- Как моим наставлениям?
- Да, вашим наставлениям. Вы забыли, - сказала Роза, вздыхая в свою очередь, - вы забыли завещание, написанное вами в библии Корнеля де Вит- та. Я его не забыла, так как теперь, когда я научилась читать, я перечи- тываю его ежедневно, даже два раз в день. Ну, так вот, в нем вы и заве- щаете мне полюбить и выйти замуж за молодого человека, двадцати шести - двадцати восьми лет. Я ищу этого молодого человека и, так как весь день мне приходится тратить на уход за вашим тюльпаном, то должны же вы пре- доставить мне для поисков вечер.
- О, Роза, завещание было написано в ожидании смерти, но, милостью судьбы, я остался жив.
- Ну, хорошо, тогда я перестану искать этого прекрасного молодого че- ловека, двадцати шести - двадцати восьми лет, и буду приходить к вам.
- Приходите, приходите. Роза.
- Да, но при одном условии.
- Оно принимается заранее.
- Если в продолжение первых трех дней не будет разговоров о черном тюльпане.
- Мы о нем больше никогда не будем говорить, Роза, если вы этого пот- ребуете.
- О, нет, - сказала молодая девушка, - не нужно требовать невозможно- го.
И, как бы нечаянно, она приблизила свою бархатную щечку так близко к решетке, что Корнелиус мог дотронуться до нее губами.
Роза в порыве любви тихо вскрикнула и исчезла.
XXI
Вторая луковичка
Ночь была прекрасная, а следующий день еще лучше.
В предыдущие дни тюрьма казалась мрачной, тяжелой, гнетущей. Она всей своей тяжестью давила заключенного. Стены ее были черные, воздух холод- ный, решетка была такая частая, что еле-еле пропускала свет.
Но, когда рнелиус проснулся, на железных брусьях решетки играл ут- ренний луч солнца, одни голуби рассекали воздух своими распростертыми крыльями, другие влюблено ворковали на крыше у еще закрытого окна.
Корнелиус подбежал к окну, распахнул его, и ему показалось, что жизнь, радость, чуть ли не свобода вошли в его мрачную камеру вместе с этим лучом солнца.
Это расцветала любовь, заставляя цвести все кругом; любовь - небесный цветок, еще более сияющий, более ароматный, чем все земные цветы.
Когда Грифус вошел в комнату заключенного, то вместо того чтобы найти его, как в прошлые дни, угрюмо лежащим в постели, он застал его уже на ногах и напевающим какую-то оперную арию.
Грифус посмотрел на него исподлобья.
- Ну, что, - заметил Корнелиус, - как мы поживаем?
Грифус косо посмоел на него.
- Ну, как поживают собака, господин Якоб и красавица Роза?
Грифус заскрежетал зубами.
- Вот ваш завтрак, - сказал он.
- Спасибо, друг Цербер, - сказал заключенный: - Он прибыл как раз вовремя, - я очень голоден.
- А, вы голодны?
- А почему бы и нет? - спросил ван Берле.
- Заговор как будто подвигается, - сказал Грифус.
- Какой заговор? - спросил Корнелиус.
- Ладно, мы знаем, в чем дело. Но мы будем сдить, господин ученый, мы будем следить, будьте спокойны.
- Следите, дружище Грифус, следите, - сказал ван Берле, - мой заговор так же, как и моя персона, всецело к вашим услугам.
- Ничего, в полдень мы это выясним.
Грифус ушел.
- "В полдень", - повторил Корнелиус, - что он этим хотел сказать? Ну что же, подождем полудня; в полдень увидим.
Корнелиусу не трудно было дождаться полудня, - ведь он ждал девяти часов вечера.
Пробиловенадцать часов дня, и на лестнице послышались не только ша- ги Грифуса, но также и шаги трехчетырех солдат, поднимавшихся с ним.
Дверь раскрылась, вошел Грифус, пропустил людей в камеру и запер за ними дверь.
- Вот теперь начинайте обыск.
Они искали в карманах Корнелиуса, искали между камзолом и жилетом, между жилетом и рубашкой, между рубашкой и его телом, - ничего не нашли.
Искали в простынях, искали в тюфяке, - ничего не нашли.
Корнелиус был очень рад, что не согласился в свое время оставить у себя третью луковичку. Как бы она ни была хорошо сптана, Грифус при этом обыске, без сомнения, нашел бы ее и поступил бы с ней так же, как и с первой. Впрочем, никогда еще ни один заключенный не присутствовал с более спокойным видом при обыске своего помещения.
Грифус ушел с карандашом и тремя или четырьмя листками бумаги, кото- рые Роза дала Корнелиусу. Это были его единственные трофеи.
В шесть часов Грифус вернулся, но уже один. Корнелиус хотел смягчить его, но Грифус заворчал, оскалив клык, который торчал у него в углу рта, и, пятясь, словно боясь, что на него нападут, вышел.
Корнелиус рассмеялся.
Грифус крикнул ему сквозь решетку:
- Ладно, ладно, смеется тот, кто смеется последним.
Последним должен был смеяться, по крайней мере, сегодня вечером, Кор- нелиус, так как ждал Розу.
В девять часов пришла Роза, но Роза пришла на этот раз без фонаря. Розе больше неужен был фонарь: она уже умела читать.
К тому же фонарь мог выдать Розу, за которой Якоб шпионил больше, чем когда-либо. Кроме того, свет выдавал на лице Розы краску, когда она краснела.
О чем говорили молодые люди в этот вечер? О вещах, о которых говорят во Франции на роге дома, в Испании - с двух соседних балконов, на вос- токе - с крыши дома. Они говорили о вещах, которые окрыляют бег часов, которые сокращают полет времени Они говорили обо всем, за исключением черного тюльпана. В десять часов, как обычно, они расстались.
Корнелиус был счастлив, так счастлив, как только может быть счастлив цветовод, котому ничего не сказали о его тюльпане. Он находил Розу прекрасной,н находил ее милой, стройной, очаровательной.
Но почему Роза запрещала ему говорить о черном тюльпане?
Это был большой недостаток Розы.
И Корнелиус сказал себе, вздыхая, что женщина - сущево несовершен- ное.
Часть ночи он размышлял об этом несовершенстве Это значит, что все время, пока он бодрствовал, он думал о Розе.
А когда он уснул, он грезил о ней.
Но в его грезах Роза была куда совершеннее, чем Роза наяву; эта Роза не только говорила о тюльпане, но она даже принесла Корнелиусу чудесный черный тюльпан, распустившийся в китайской вазе.
Корнелиус проснулся, весь трепеща от радости и бормоча:
- Роза, Роза, люблю тебя.
И так как было уже светло, он считал лишним засыпать. И весь день он не расстался с мыслями, с которыми проснулся.
Ах, если бы только Роза разговаривала о тюльпане, Корнелиус предпочел бы Розу и Семирамиде, и Клеопатре, и королеве Елизавете, и королеве Анне Австрийской, то есть самым великим и самым прекрасным королевам мира. Но Роза запретила говорить о тюльпане под угрозой прекратить свои посеще- ния. Роза запретила упоминать о тюльпане раньше чем через три дня.
Правда, это были семьдесят два часа, подаренные возлюбленному, но это были в то же время и семьдесят два часа, отнятые у цветовода. Правда, из этих семидесяти двух часов - тридцать шесть уже прошли. Остальные трид- цать шесть часов так же быстро пройдут, - восемнадцать - на ожидание, восемнадцать - на воспоминания.
Роза пришла в то же самое время. Корнелиус и в этот раз героески вынес положенное ею испытание.
Впрочем, прекрасная посетительница отлично понимала, что, выставляя известные требования, надо в своючередь идти на уступки. Роза позволя- ла Корнелиусу касаться ее пальцев сквозь решетку окошечка. Роза позволя- ла ему целовать сквозь решетку ее волосы. Бедный ребенок, все эти ласки были для нее куда опасней разговора о черном тюльпане!