- Гм, гм!
Корнелиус стал напевать сквозь зубы песню цветов, грустную, но очаро- вательную песенку:
"Мы дети сокровенногогня,
Огня, горящего внутри земли,
Мы рождены зарею и росой,
Мы рождены водой,
Но ранее всего - мы дети неба".
Эта песня, грустный и спокойный мотив которой еще усиливал невозмути- мую меланхолию Корнелиуса, вывела из терпения Грифуса:
- Эй, господин певец, - закричал он, - вы не слышите, что я вошел?
Корнелиус обернулся.
- Здравствуйте, - сказал он.
И он снова стал напевать:
"Страдая от людей, мы от любви их гибнем,
И тонкой ниточкой мы язаны с землей;
Та ниточка - наш корень, наша жизнь,
А руки мы вытягиваем к небу".
- Ах, проклятый колдун, я вижу, ты смеешься надо мной! - закричал Грифус.
Корнелиус продолжал:
"Ведь небо - наша родина; оттуда,
Как с родины, душа приходит к нам
И снова возвращается туда:
Душа, наш аромат, опять идет на небо".
Грифус подошел к заключенному.
- Но ты, значит, не видишь, что я захватил с собой хорошее редство, чтобы укротить тебя и заставить сознаться в твоих преступлениях?
- Вы что, с а сошли, дорогой Грифус? - спросил, обернувшись, Корне- лиус.
И, когда он увидел искажное лицо, сверкающие глаза, брызжущий пеной рот старого тюремщика, онобавил:
- Черт побери, да мы как будто больше, чем с ума сошли, мы просто взбесились!
Грифус замахнулся палкой.
Но ван Берле оставался невозмутимым.
- Ах, вот как, Грифус - сказал он, скрестив на груди руки, - вы, ка- жется, мне угрожаете?
- Да, я угрожаю тебе! - кричал тюремщик.
- А м?
- Ты посмотри раньше, что у меня в руках.
- Мне кажется, - сказал спокойно Корнелиус, - что это у вас палка и даже большая палка. Но я не думаю, чтобы вы мне стали этим угрожать.
- А, ты этого не думаешь! А почему?
- Потому что всякий тюремщик, который ударит заключенного, подлежит двум наказаниям: первое, согласно параграфа IX правил Левештейна: "Вся- кий тюремщик, надзиратель или помощник тюремщика, который подымет руку на государственного заключенного, подлежит увольнению".
- Руку, - заметил вне себя от злости Грифус, - но не палку, палку!.. Устав оэтом не говорит.
- Второе наказание, - продолжал Корнелиус, - котое не значится в уставе, но которое предусмотрено в евангелии, вот оно: "Взявший меч - от меча и погибнет", взявшийся за палку будет ею побит...
Грифус, все более и более раздраженный спокойным и торжественным то- ном Корнелиуса, замахнулся дубий, но в тот момент, когда он ее поднял, Корнелиус выхватил ее из его руки и взял себе подмышку.
Грифус рычал от злости.
- Так, так, милейший, - сказал Корнелиус, - не рискуйте своим местом.
- А, колдун, - рычал Грифус, - ну, подожди, я тебя доканаю иначе!
- В добрый час!
- Ты видишь, что в моей руке ничего нет?
- Да, я это вижу и даже с удовольствием.
- Но ты знаешь, что обычно она не бывает пуста, когда я по утрам под- нимаюсь по лестнице.
- Да, обыо, вы мне приносите самую скверную похлебку или самый жал- кий обед, какой только можно себе представить Но для меня это совсем не пытка, я питаюсь только хлебом, а чем хуже хлеб на твой вкус, Грифус, тем вкуснее он для меня.
- Тем он вкуснее для тебя?
- Да.
- Почему?
- О, это очень просто.
- Тогда скажи: почему?
- Охотно; я знаю, что, давая мне скверный хлеб, ты этим хочешь заста- вить страдать меня.
- Да, действительно, я даю его не для того, чтобы достать тебе удо- вольствие, негодяй!
- Ну, что же, как тебе известно, я колдун, и я превращаю твой сквер- ный хлеб в самый лучший, который доставляет мне удовольствие больше вся- кого пряника Таким образом я ощущаю двойную радость: во-первых, от того, что я ем хлеб по своему вкусу, во-вторых, оого, что привожу тебя в ярость.
Грифус проревел от бешенства.
- Ах, так ты, значит, сознаешься, что ты колдун?
- Черт побери, конечно, я колдун Я об этом толькне говорю при лю- дях, потому что это может привести меня на костер, но, когда мы токо вдвоем, почему бы мне не признаться тебе в этом?
- Хорошо, хорошо, хорошо, - ответил Грифус: - но если колдун превра- щает черный хлеб в белый, то не умирает ли этот колдун с голоду, когда у него совсем нет хлеба?
- Что, что? - спросил Корнелиус.
- А то, что я тебе совсем не буду приносить хлеба, и посмотрим, что будет через неделю.
Корнелиус побледнел.
- И мы начнем это, - продолжал Грифус, - с сегодняшнего же дня. Раз ты такой колдун, то превращай в хлеб обстановку своей камеры; что каса- ется меня, то я буду ежедневно экономить те восемнадцать су, которые от- пускают на твое содержание.
- Но ведь это же убийство? - закричал Корнелиус, вспылив при первом приступе ужаса, который охватил его, когда он подумал о столь страшной смерти.
- Него, - продолжал Грифус, поддразнивая его, - ничего, раз ты кол- дун,ы, несмотря ни на что, останешься в живых.
Корнелиус опять перешел на свой насмешливый тон и, пожимая плечами, сказал:
- Разве ты не видел, как я заставил дордрехтских голубей прилетать сюда?
- Ну, так что же? - сказал Грус.
- А то, что голуби - прекрасное блюдо Человек, который будет съедать ежедневно по голубю, не умрет с голоду, как мне кажется.
- А огонь? - спросил Грифус.
- Огонь? Но ведь ты же знаешь, что я вошел в сделку с дьяволом. Неу- жели ты думаешь, что дьявол оставит меня без огня?
- Каким бы здорьем человек ни обладал, он все же не сможет питаться одними голубями. Бывали и такие пари, но их всегда проигрывали.
- Ну, так что же, - сказал Корнелиус, - когда мне надоедят голуби, я стану питаться рыбой иВааля и Мааса.
Грифус широко раскрыл испуганные глаза.
- Я очень люблю рыбу, - продолжал Корнелиус, - ты мне ее никогда не подаешь Но что же, я и воспользуюсь тем, что ты хочешь уморить меня го- лодом, и полакомлюсь рыбой.
Грифус чуть было не упал в обморок от злости и страха.
Но он сдержал себя, сунул руку в карман и сказал:
- Раз ты меня вынуждаешь, так смотри же!
И он вынул из кармана нож и открыл его.
- А, нож, - сказал Корнелиус, становясь в оборонительную позу с пал- кой в руках.
XXIX
В которой ван Берле, раньте чем покинуть Девештейн, сводит счеты с Грифусом
И они оба стояли один момент неподвижно, один готовый нападать, дру- гой - обороняться.
Но ввиду того, что это положение могло продолжаться бесконечно, Кор- нелиус решивыпытать у своего противника причину его бешенства.
- Итак, чего жвы еще хотите? - спросил он.
- Я тебе скажу, чего я еще хочу, - ответил ифус: - я хочу, чтобы ты мне вернул мою дочь Розу.
- Вашу дочь? - скликнул Корнелиус.
- Да, Розу, которую ты похитил у меня своими дьявольскими уловками. Послушай, скажи, где она?
И Грифус принимал все более и более угрожающую позу.
- Розы нет в Левештейне! - опять воскликнулорнелиус.
- Ты это прекрасно знаешь. Я тебя еще раз спрашиваю: вернешь ты мне дочь?
- Ладно, - ответил Корнелиус: - ты расставляешь мне западню.
- В последний раз: ты скажешь мне, где моя дочь?
- Угадай сам, мерзавец, если ты этого не знаешь.
-одожди, подожди, - рычал Грифус бледный, с перекошенным от охва- тившего его безумия ртом. - А, ты ничего не хочешь сказать? Тогда я зас- тавлю тебя говорить!
Он сделал шаг к Корнелиусу, показывая свкавшее в его руках оружие.
- Ты видишь этот нож; я зарезал им более пятидесяти черных петухов и так же, как я их зарал, я зарежу их хозяина - дьявола; подожди, подож- ди!
- Ах ты, подлец, - сказал Корнелиус, - ты действительно хочешь меня зарезать?
- хочу вскрыть твое сердце, чтобы увидеть, куда ты прячешь мою дочь.
И, произнося эти слова, Грифус, в охватившем его безумии, бросился на Корнелиуса, который еле успел спрятаться за столом, чтобы избегнуть пер- вого удара.
Грифус размахивал своим большим ножом, изрыгая угрозы.
Корнелиус сообразил, что если Грифусу до него нельзя достать рукой, то вполне можно достать оружием. Пущенный в него нож мог свободно проле- теть разделявшее их пространство и пронзить ему грудь; и он, не теряя времени, со всего размаха ударил палкой по руке Грифуса, в которой зажат был нож.
Нож упал на пол, и Корнелиус наступил на него ногой.
Затем, так как Грифус, возбуенный и болью от удара палкой и стыдом от того, что его дважды обезоружили, решился, казалось, на беспощадную борьбу, Корнелиус решился нкрайние меры.
Он с героическим хладнокровием стал осыпать ударами своего тюремщика, выбирая при каждом ударе место, на которое опустить дубину.
Грифус вскоре запросил пощады.
Но раньше, чем просить пощады, он кричал и кричал очень громко. Его крики были услышаны и подняли на ноги всех служащих тюрьмы. Два ключаря, один наиратель и трое или четверо стражников внезапно появились и зас- тали Корнелиуса на месте преступления - с палкой в руках и ножом под но- гами.
При виде свидетелей его преступных действий, которым смчающие обс- тоятельства, как сейчас говорят, не были известны, Корнелиус почувство- вал себя окончательно погибшим.
Действительно, все данные были против него.
Корнелиус в один миг был обезоружен, а Грифуса заботливо подняли с пола и поддержали, так что он мог, рыча от злости, подсчитать ушибы, ко- торые буграми вздулись на его плечах и спине.
Тут же на месте был составлен протокол о нанесении заключенным ударов тюремщику. Протокол, подсказанный Грифусом, трудно было бы упрекнуть в мягкости. Речь шла ни больше ни меньше, как о покушении на убийство тю- ремщика с заранее обдуманным намерением и об открытом мятеже.
В то время, как составляли акт против Корнелиуса, два привратника унесли избитого и стонущего Грифуса в его помещение, так как после дан- ных им показаний присутствие его было уже излишне.
Схватившие Корнелиуса стражники посвятили его в правила и обычаи Ле- вештейнэ, которые он, впрочем, и сам знал не хуже их, так как во время его прибытия в тюрьму ему прочли эти правила, некоторые параграфы кото- рых сильно врезались ему в память.
Стражники, между прочим, рассказали ему, как эти правила в 1668 году, то есть пять лет тому назад, были применены к одному заключенному, по имени Матиас, который совершил преступление гораздо менее тяжелое, чем преступление Корнелиуса.