- Я говорил только о себе, - сказал Сергей.
В комнате - молчание. Потоки солнца лились в окна, и белым потоком сыпались пылинки, струились в световых столбах над плечами Морозова, а пальцы его все барабанили по краю стола - всем слышен был их стук.
- Нет, нет, не слушайте их! - раздался из глубины комнаты похожий на петушиный вскрик голос, и вскочил в углу парнишка с заячьим воротником на шинели, и, вскочив, ладонью махнул по сразу вспотевшему носу, растерянно вытаращил глаза. - Это что же? Все тут говорят?.. Героев из себя ставят! А сами небось... Кулаками, ишь, будут трахать! Знаю таких! А я из Калуги... Пусть они не хотят. А я хочу! У меня отец на шахте...
И, оборвав бестолковую свою речь, парнишка утер влажные округлые щеки, исчез в углу, представился оттуда:
- Морковин моя фамилия.
- А я бы с тобой, мальчик, в разведку вдвоем не пошел! - внятно, однако не вынимая трубку изо рта, произнес Косов.
- Та у него ж мыслей гора, - сказал Подгорный.
- А я - с тобой! Пусть я не воевал! - по-петушиному колюче выкрикнул из угла Морковин. - Вы здесь не командуйте! Думаете, только вы воевали!
Морозов краем пластмассового пресс-папье звонко постучал по железному стаканчику для карандашей. С лица его сошла усталость, оно оживилось.
- Так! Все ясно. Все хотят курить? Озлобились, не куривши? Вынимайте папиросы. С вами бросишь курить - голова распухнет! А ну, у кого табак?
Он неуклюже выдвинулся из-за стола, вытянув длинную шею, выискивая, у кого бы взять папиросу, тут же перевернул объявленьице перед чернильным прибором - вместо "Курение для шахтера - вред" появилась надпись "Можно курить", - достал у кого-то из пачки дешевую папиросу, веселея, сказал:
- Гвоздики курите? Небогато, но зло!.. Можете сдавать документы. Все. До свидания. Ничего не обещаю. До свидания. Зайдите послезавтра.
И, закашлявшись, с отвращением смял папиросу, бросил ее в чистейшую пепельницу, потом ладонью, как веером, разгоняя дым, скомандовал:
- А ну курить в коридор! Марш!
Сергей вышел. В приемной Константин, уже по-хозяйски разместившись на диване перед столом секретарши, поигрывая линейкой, таинственно рассказывал ей что-то (видимо, "выдавал светский анекдот"). От улыбки полукруглые бровки секретарши наползли на лоб; но тотчас, заметив выходивших из кабинета, она сделала строгое лицо, сказала Константину:
- Оставьте меня смешить. - И отобрала у него линейку. - Вы меня заговорили.
- Я вас оставляю и приветствую, Людочка! До встречи!
Константин запахнул куртку, победно щелкнул "молнией".
"Очередной флирт", - подумал Сергей и сказал:
- Поехали, Костька. Все.
Когда вновь прошли пустые, пахнущие табачным перегаром институтские коридоры и вышли из подъезда на студеный декабрьский воздух, Константин сплюнул, хохотнул:
- Ну цирк! И что ж ты решил?
- Это сложное дело.
- А именно?
- Посмотрим.
- Запутал ты все, Сережка, - сказал Константин, залезая в кабину, - то, се, пятое, десятое. Сам запутался и меня вдрызг запутал. Куда тебя прет? Что тебе, шофером денег не хватило бы?
- Хватит убеждать! Как-нибудь сам разберусь.
Замолчали. Константин включил мотор.
13
- Тебя к телефону. Женский голос. Это та твоя... фифочка.
- Нужно говорить сразу, а не расспрашивать, кто и что.
- Возьми трубку, а то брошу.
Ася недовольно передернула плечами, видя, как он стал к ней спиной, тихо сказал в трубку "да"; и в спине его, в чуть оттопыренных светлых волосах на затылке и в голосе было что-то настораживающее, новое, чужое, незнакомое ей, будто Сергей обманывал всех и обманывать заставлял его этот мягкий голос в трубке, ласково попросивший: "Пожалуйста, Сергея".
- Его спрашивает женщина, радуйтесь! - Ася закрыла дверь в другую комнату, сердито оправила джемпер. - Вы ее знаете?
- Асенька, посидите со мной. Несмотря на каникулы, я вам устрою новогодние экзамены, есть? - сказал Константин, небрежно листая толстый учебник по литературе. - А ну, Евгений Онегин - продукт какой эпохи?
Ася, точно не замечая Константина, переступила через коробку с игрушками, подумала, вытащила огромный серебряный шар, отразивший на блестящей поверхности ее лицо, и держала шар на весу двумя пальцами, ища на елке место.
- Какой еще экзамен? - спросила она.
Был праздничный вечер, сильно пахло в комнате хвоей - свежим негородским духом леса, наступающего Нового года.
Константин сидел на диване, костюм тщательно выглажен; новый галстук, тупые полуботинки, носки в полоску - весь модный, выбритый, пахнущий одеколоном. Положив ногу на ногу и раскрыв на колене учебник, он взглядывал на Асю загадочно.
- Значит, продукт какой эпохи? А, Ася Вохминцева? Продукт кр-репостничества... Не знаете? Садитесь, Ася, вкатываю двойку в дневник за нерадивость.
В этот новогодний вечер был он в отличном расположении духа, говорил шутливо, с игривой веселостью, и Ася обернулась от елки, разглядывая его непонимающими глазами.
- Сами фронтовики, а разоделись, галстуки заграничные, надушились одеколоном... Евгении Онегины какие нашлись - рестораны, компании, дома не бываете! Куда вы идете встречать Новый год? И откуда у вас деньги? Говорят, вы их очень любите? Халтурите на машине? У вас какие-то делишки с Быковым? - строго спросила она. - Это правда?
Константин отложил учебник, несколько удивленный, хмыкнул.
- Ненавижу деньги, Ася... Но без денег - пропасть. Галстук действительно заграничный. Куплен на Тишинке. Ничего особенного, обыкновенная тряпка, украшающая мою довольно некрасивую рожу. Вообще, Ася, разве вы не знаете, почему некоторых фронтовиков потянуло к костюмам и галстукам?
- Захотелось необыкновенного, захотелось форсить, вот что. - Ася с настороженностью покосилась на дверь, из-за которой доносился голос Сергея. - И он разрядился, без конца носит новый костюм. Это вы влияете?
- О Ася, нет! - Константин покачал головой. - На Сергея не повлияешь, вы ошибаетесь. Просто фронтовиков потянуло к тряпкам для придания огрубевшим мордасам интеллигентности, которую они потеряли за четыре года. Но хорошие ребята, понюхавшие пороху, знают недорогую цену этим тряпкам. Не уверены? Ах, Асенька, вы другое поколение. Мы - отцы, вы - дети. Вечный конфликт. Вы в восьмом классе учитесь?
- Вы всегда шутите, всегда цинично говорите! И распускаете хвост, как павлин! - заговорила Ася быстро. - Вон усики какие-то противные отпустили, для цинизма, да? Фу, противно смотреть, и бакенбарды косые - все как у парикмахера! Это все вы сделали, чтобы легче быть наглым, да?
Он на мгновение встретился с ее огромными, нелгущими, черными, чуть раскосыми глазами, подпер подбородок, некоторое время грустным спрашивающим взглядом смотрел на нее, наконец сказал:
- За что же вы меня так ненавидите, Асенька? Вы меня очень ненавидите? За что?
Она, не отвечая, с независимой строгостью ходила вокруг елки, все еще держа двумя пальцами блестящий шар, поднималась на носках, напрягая ноги, решительно отводила ветви локтем, угловатая, неловкая в очень широком зеленом джемпере. И Константин, вздохнув, поднялся с дивана, подавляя в себе растерянность оттого, что она молчала, затем дружески заулыбался, желая смягчить ее непонятную неприязнь к нему.
- Давайте я повешу, Асенька, у меня длиннущие руки. И улыбнитесь, пожалуйста. Девочкам не идет хмуриться, ей-богу!
- Уйдите! Я вас не просила!
Она отдернула руку, спрятала шар за спину, и Константин, словно натолкнувшись на что-то острое а жесткое, помолчал в озадаченности, опять вздохнул.
- Что ж, Асенька... У вас такое лицо, что вы можете меня побить. Ну что я должен сделать, чтобы заслужить ваше расположение?
- Как вам не стыдно! Не думайте, что я девочка, ничего не понимаю! - торопливо заговорила она. - Мы получаем хлеб по карточкам. Все получают, а вы мандарины приносите! Откуда они у вас? Быков дал? Я видела... видела, Быков утром мандарины на кухне мыл! Вы у него взяли?
Константин посмотрел на маленький чемодан, на мандарины возле елки - мандарины эти он принес вместо новогоднего подарка - и развел руками, блеснули запонки на манжетах.
- Ася, у меня достаточно денег, чтобы купить на Тишинке мандарины. За что вы меня упрекаете?
Она перебила его:
- Тогда откуда у вас деньги? Я знаю, как плохо живут люди, а у вас откуда? Значит, вы нечестно живете! Разве шофер столько денег получает? Нет, нет, я знаю! Если бы папа узнал, что вы принесли эти ужасные мандарины! Он бы вас выгнал!..
Все лицо ее источало брезгливость, презрительно опустились края рта; она мотнула косой по спине и, вешая шар на елку, договорила через плечо стеклянным голосом:
- Не ходите к нам больше! Поняли?
- А-ася, - жалобно сказал Константин. - Зачем резкости?
Нарочито громко вздыхая, он стоял позади нее и, пытаясь нащупать путь примирения, обескураженный ее злой прямотой, не знал, что говорить с этой девочкой.
Когда он услышал голос вошедшего в комнату Сергея: "Н-да, черт побери!" - и увидел, как тот рассеянно, хмуро зачем-то похлопал себя по карманам, Константин вторично попробовал растопить ледок неприязни, повеявшей от Аси, засмеялся:
- Твой разговор по телефону напоминал доклад. Ася, его часто рвут и терзают по телефону? - спросил он, снова обращаясь к Асе, еще не в силах преодолеть инерцию трудного разговора с ней, и тут же понял - говорить этого не стоило.
- Ася, выйди в другую комнату, - сухим тоном приказал Сергей. - Ну что ты стоишь? Выйди. У нас мужской разговор, - повторил он резче, и Константин заметил, как при каждом слове Сергея замирала худенькая, в широком джемпере спина не отвечавшей ему Аси, как все ниже наклонялась ее тонкая шея.
- Давай мы оба выйдем, погутарим в коридоре, - миролюбиво предложил Константин. - Не будем мешать.
И вихрем мимо него мелькнул зеленый джемпер Аси - подбородок прижат к груди, глаза опущены, - и дверь в другую комнату хлопнула, потом донесся ее непримиримый голос:
- Папа сказал, чтобы ты был сегодня дома, а не в компании с Константином! Понятно тебе?