Смекни!
smekni.com

Тишина 2 (стр. 67 из 76)

"Не заметил знак!" - вяло раздражаясь, подумал Константин и в ожиданий долгого разговора с дотошным орудовцем разомкнул веки, принял удивленное выражение простецкого парня.

- А что, товарищ, разве?.. А где знак? История повторяется...

- Что?

- Один раз - как комедия, другой раз - как штраф.

И он приготовился зевнуть перед Обычной нотацией, но не зевнул - за стеклом увидел бритое досиня лицо, круто выдающийся вперед подбородок; лицо кричало:

- Что? Кто сказал? Что сказал?

- Я, - договорил Константин. - Доброе утро, товарищ Гелашвили!

Он узнал машину директора парка.

Машина стояла впритирку, от работы мотора покачивался штырек антенны, и стекла, внутренность машины были в багровом освещении. Раскрыв дверцу, вынося ногу в хромовом сапоге на мостовую, Гелашвили рассерженно опрашивал:

- Почему? Почему, я интересуюсь? Корабельников!.. Сидишь и спишь? Кто разрешил? На курорт приехал? План перекрыл?

Гелашвили был в новом, белеющем меховыми отворотами полушубке, щегольски сидевшем на его сильной, атлетической фигуре, как отлично сшитый костюм; правая рука толсто забинтована, покоилась на марлевой перевязи - кажется, вчера поранился в мастерской. Левой рукой он решительно открыл заднюю дверцу Константиновой машины, спросил:

- Что - план перекрыл? Молчишь? Что молчишь?

Гелашвили, соединив в прямую линию брови, подозрительно осмотрел пол и Сиденья, проверил, нет ли следов цемента или извести; материалы эти для перевыполнения плана шоферы иногда прихватывали частникам на коммерческих складах. А этого Гелашвили не прощал.

- Говори - слушаю! - сказал Гелашвили, проверив и багажник. - Почему не работаешь? Когда смена кончается, в девять? Разучился на часы смотреть? Самый образованный шофер парка, отличный водитель, в пример ставили! Пассажир ждет, скучает, а ты на курорте сидишь? (Это была излюбленная его фраза.) Не дам! Разговор короткий! Надоело - уходи, плакать не буду! Лодырей не надо! Я таких шоферов в каждой подворотне найду! Ну, говори, объясняй - слушаю! Куда смотришь? На меня смотри!

- Может быть, я и уйду, - сказал Константин, глядя на фабричные дымы, плавающие среди утреннего неба. - Может быть, - и, посмотрел в глаза Гелашвили, накаленные, неотступные.

- Воевал? - лающе спросил Гелашвили.

- Опять уточняется анкета?

- Ты как винтовку бросил! - крикнул Гелашвили, хищно сверкнув зубами. - Дезертир!

Константин хмуро сказал:

- Не будь вы директором парка... А впрочем, если вы повторите, я найду не менее крепкие выражения...

- Что повторить? Что? - крикнул Гелашвили. - Может быть... Подумаю!.. Начальства испугался? Струсил? Говори, а я от правды не умру, почему стоял? Ну как мужчина говори! Не кисейная барышня - может, пойму! Ну что, пассажира ждал из этого дома? Объясни!

И Константин понял: он хотел, чтобы было именно так.

- Вы правы, жду, - ответил Константин.

- Завтра перед сменой зайдешь! Всякие дурацкие слухи ходят о тебе - надоело уже слушать!

Гелашвили сурово фыркнул, потом, сгибая атлетический торс, влез в свою машину и что-то резко приказал шоферу.

"Победа" Гелашвили расстелила дымок на багровом ледке асфальта, покатила по набережной в сторону парка.

"Всякие слухи? - подумал Константин, стискивая зубы. - Что ж, кажется, Илюша торопится. И кажется, од не так глуп! Нет! Он, оказывается, тертый парень, с виду ошибешься!.."

На часах было пять минут девятого.

Он повел машину к парку.

- Никак захворал, Костенька? Или ремонтировался на линии? Всегда сверх плана, а сегодня - кот наплакал. Если что - бюллетень бы взял.

- Умница, - сказал Константин. - Я всегда говорил, что без женщин мужчины пропали бы... Принимай деньги, Валенька, какие есть. Михеев вернулся с линии?

Кассир Валенька, курносенькая, вся светленькая, перебирая быстрыми пальчиками тощую пачку ассигнаций - ночную выручку Константина, - не задерживая пересчета, тряхнула кудряшками.

- Друг без дружки жить не можете! Он сдавал деньги - о тебе спросил. У него двоюродная сестра заболела. Торопился как бешеный. А ты, Костенька, у Акимова, у летчика, спроси. Он его за мойкой попросил посмотреть.

- Благодарю, Валенька.

И он не спеша двинулся к мойке, мимо машин, пахнущих после рейсов маслом, теплым бензином - привычным машинным потом. Завывание моторов уходило на этажи гаража - и в эти звуки знакомо вплетался прохладный плеск воды в мойке, возле которой выстроились прибывшие из ночных смен такси. Когда смолкали моторы, было слышно, как перекликались там голоса, звучные, как в бане.

- Привет, Геннадий, привет, Федор Иванович! - сказал Константин, еще издали завидев Акимова и Плещея около мойки.

Акимов, голубоглазый, с зачесанными назад белыми, точно седыми, волосами, в летной куртке на "молниях", рассеянно смотрел, как два мойщика - пареньки в рабочих халатах, - деловито суетясь, били струями из шланга в ветровые стекла. Федор Иванович Плещей, посасывая мундштук, прокуренным басом покрикивал, торопя мойщиков: "Бегай, бегай, как молодой в субботу!" - и его крупное, покрытое оспинками лицо было добродушно, массивная фигура стояла прочно на раздвинутых ногах.

- Еще раз здоров, что ли! - прогудел Плещей и в знак приветствия двинул косматыми бровями.

Акимов же ослепительно заулыбался.

- Как дела, Костя?

- Тебе известно, Геня, где Илюша? - спросил Константин и подмигнул мойщикам. - Здорово!

- Попросил проследить за мойкой, уехал к сестре - заболела, кажется, - ответил Акимов. - Или день рождения у нее. Что-то в этом роде. Пусть едет.

- Ну а зачем тебе этот долдон? - Плещей кашлянул дымом, ударом о ладонь выбивая сигарету из мундштука. - Нашел балаболку-дружка, знатока масла и аптек. Орел - вороньи перья!

- Да что вы, Федор Иванович! Парень как парень, - обиженно сказал Акимов. - Я ведь его лучше вас знаю, вместе живем. У всех у нас есть слабости. И у меня. И у вас ведь есть, Федор Иванович...

- Видел Иисуса Христа? - сказал Плещей. - А, черт тебя съешь! Тебя, брат, за доброту и наивность и из авиации выперли! - И, заметив, как покраснел и отвернулся Акимов, дружески тиснул его в объятии. - Ладно, я, брат, как грузчик, рубанул, не на паркетных полах воспитывался. Ну по кружке пивка в честь получки? А? Посидим, помолотим языками за жизнь?

- Пожалуй, - согласился Константин.

- Не вышло, братцы, гляди на выход! Домашняя орава за мной, борщ стынет! Живите, братцы! Варька зорко оберегает меня от пива - толстею!

Он, довольный, крякнул, косолапо и неуклюже загребая ногами, пошел от мойки между машинами. Навстречу ему в окружении четырех мальчишек стройно шла в пуховом платке женщина средних лет, с цыгански смуглым, когда-то, видимо, очень красивым лицом, узкие глаза обрадованно блестели Плещею.

- Варька, молодец! Держи монеты! Есть свидетели - не выпил ни кружки! - Плещей беззастенчиво, на весь гараж чмокнул жену в щеку, отдал ей деньги, затем сгреб одного мальчишку, усадил верхом на толстую, бычью шею, приказал смеясь: "Держись за уши", - троих подхватил на руки; зашагал, обвешанный семейством, к выходу в сопровождении жены, смущенно следившей за ним из-под платка. Говорили, она была цыганка. Плещей увез ее из табора, когда работал грузчиком на волжских пристанях.

- Завидую ему, - задумчиво проговорил Акимов. - За такую жену и таких пацанов жизни не жалко.

- Да, - подтвердил Константин. - А ты не женат, Геня?

- Не вышло. Так пошли, Костя? Мне на метро до Таганки. До вечера буду в Москве, а потом к себе, во Внуково. Кстати, что передать Михееву? Мы с ним вдвоем по дешевке снимаем комнату в поселке. Скажи - я передам.

- Ты говоришь, ничего парень Михеев? - спросил Константин. - Ты это серьезно считаешь, Геня?

- А что, Костя?

- Знаешь, Геня, а что, если я с тобой поеду во Внуково?.. Если можно, я поеду. Ты не против? Мне нужен Михеев. Подожду его. Принимаешь в гости?

- В авиации говорят: не задавай глупых вопросов.

11

Дачный поселок находился в лесу, в двадцати минутах ходьбы от станции, заметенные улочки были скупо освещены фонарями, огни в окнах горели редко.

Двухэтажный деревянный дом стоял на окраине, за забором, среди гудевшего массива елей; и когда от калитки шли по тропке, едва заметной меж сугробов, сбоку сыпался колюче-сухой снег, сбрасываемый ветром с крыши сарая, обдавало пресным холодком дачной глуши, запахом мерзлых дров:

- Сейчас, - донесся спереди голос Акимова. - Сейчас отогреемся!

Пока Акимов на крыльце возился с ключом, Константин, продрогнув, оглушенный вольным шумом деревьев, смотрел в потемки, на тени елей, махающих лапами перед стенами дома.

В непрерывном гудении леса угадывались другие звуки: ветер бросая, комкал над поселком отдаленный лай собак.

- Ну и в глухомань вы забрались, - сказал Константин.

- Чем дальше от Москвы, тем дешевле, - ответил голос Акимова. - Тем более что хозяева здесь зимой не живут. Заходи. Да осторожней. Береги голову. Тут бочки, тазы, какие-то кастрюли - зачем, сам дьявол не поймет. А, бог мой! Я уже сбил ухом корыто. Нагибайся!

Послушно нагнув голову, Константин последовал за Акимовым через промерзший тамбурчик, вонявший бочоночной плесенью, затхлой кислотой капусты, наугад перешагнул порог в сплошную тьму; почувствовал, как наступил на что-то мягкое, живое; угрожающе сиплое мяуканье раздалось под догами, затем сверкнули две зеленые искры из темноты.

- А, черт! - выругался Константин. - А кошки, кошки зачем у вас?

- Оставили хозяева, ловить мышей.

- Ловит?

- Слишком воспитан. Спит в книгах, такой-сякой. А мыши погрызли все ножки столов. Нам наверх...

Акимов пошуршал по стене, щелкнул выключателем - вспыхнул в передней свет в пятнистом обгорелом абажурчике, стала видна дверь на первом этаже, забитая наискось доской, старые, облезлые обои, крутая, с перилами лестница на втором этаже.

На нижних ступенях, взъерошив шерсть, хищно шипела на Константина огромная худая кошка.

- Зверь, - заметил Константин и стал подыматься по ветхой деревянной лестнице на второй этаж за Акимовым. Скрип ступеней, шаги отдавались в даче, в нежилой пустоте забитых комнат, обдуваемых ветром.