Таким образом, прижизненная критика не могла понять, что такое «Пиковая дама» — изящный анекдот или начало новой русской прозы.
Повесть была начата летом 1828 г., а закончена в 1833 г. Пять лет Пушкин работал над текстом. Летом 1828 г. Пушкин жил в Петербурге и там, видимо, услышал историю о княгине Н.П.Голицыной, когда-то проигравшей большую сумму денег и отыгравшейся благодаря знанию трёх выигрышных карт. Как раз в то время в Петербурге шла пьеса В.Дюканжа «Тридцать лет, или Жизнь игрока»; кроме того, Пушкин сам был азартным игроком. Все эти разнородные впечатления соединились в замысел повести об игроке. Анализ сохранившихся черновиков показал, как в 1828 г. Пушкин из анекдота о княгине Голицыной пытается выстроить сюжет будущей повести, как затем в его замысле появляются следы чтения повести Бальзака «Красная гостиница» (где главного героя зовут Германном, а темой является противоречие между добрыми намерениями и ужасным результатом поступка). В 1832 г. Пушкин переделывает начатую повесть, теперь уже под влиянием своего же произведения — «Медный всадник», тогда же по аналогии появляется название «Пиковая дама»: как в одной повести невероятным образом оживает бронзовый памятник, так в другой подмигивает дама с карточного изображения; в обеих повестях действие развивается в Петербурге. Естественно прийти к предположению, что тема борьбы Евгения с судьбой повлияла на тему «Пиковой дамы». Таким образом, мы видим фантастичность повести уже в её создании.
Черновики повести хранят следы многочисленных правок, Пушкин тщательно подбирает имена персонажей, делает какие-то непонятные расчёты (похоже, что высчитывает сумму возможного выигрыша Германа) — очевидно, что столь кропотливая пятилетняя работа вряд ли была работой над «безделкой». Почему люди, всё - таки были другого мнения, почему они думали, что работа, над которой Пушкин трудился пять лет, безделка? Мне кажется, что повесть Пушкина совсем не безделка, просто люди не поняли её, не увидеть всю таинственность повести, в которой заключается её интересность.
«Пиковая дама», видимо, написана таким образом, что читатель попадал в «ловушку», обманывался, видел что-то загадочное и в поведении Германна, и в трёх таинственных картах. Пушкин с интересом следил за читательским восприятием повести и в дневнике с удовольствием отметил: «Моя “Пиковая дама” в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семёрку и туза…» Читатели оказывались как бы внутри художественного мира повести и поэтому закономерно реагировали на историю с тремя картами, как на анекдот о неудачном игроке, таком же, как они сами. «Прозрачность» персонажей и ситуации, за которыми различались знакомые люди и события, провоцировали такое отношение.
Через два десятка лет, когда возможные прототипы «Пиковой дамы» забылись, повесть получила другую оценку — не игрецкий анекдот, а фантастическая повесть. Ф.М.Достоевский утверждал, что Пушкин создал совершенную фантастическую прозу: «Фантастическое должно до того соприкасаться с реальным, что Вы должны почти поверить ему. Пушкин, давший нам почти все формы искусства, написал «Пиковую даму» — верх искусства фантастического. Вы верите, что Германн действительно имел видение…». Не это ли качество пушкинской повести — почти фантастика — дало основание Сенковскому увидеть здесь начало новой прозы, которая в скором времени продолжится, например, произведениями Гоголя?
Именно с особенностями фантастики «Пиковой дамы» связаны основные трудности интерпретации повести Пушкина. Вопросы сводятся, в конечном счете, к двум: 1) покойная графиня действительно приходила к Германну или это ему привиделось? 2) если, допустим, графиня приходила к Германну и сказала три тайные карты, то почему он проиграл?
3Тема карт и карточной игры в «Пиковой даме»
Герои «Пиковой дамы» играли в популярную в те годы карточную игру «штосс» (в XVIII веке её называли «фараон», «фаро», «банк»). Правила игры очень простые. Один или несколько игроков загадывали карты в колоде, которая находилась в руках у банкомёта. Банкомёт «держал талью» или метал, то есть открывал по одной карте в колоде и поочерёдно раскладывал их слева и справа от себя. Если загаданная игроком карта выпадала слева, то выигрывал игрок, если справа, то выигрыш доставался банкомёту.
В «штосс» играли на деньги. Игрок или «понтёр» (от слова «пуанта» или point — точка, указывать на что-то) называл сумму и загадывал карту и объявлял её — это называлось «играть мирандолем». Можно было «играть на руте», то есть, постоянно увеличивая ставки вдвое или «играть пароли-пе», то есть, увеличивая ставки в четыре раза.
Именно об этом ведут разговор герои повести: «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова:
— Что ты сделал, Сурин? — спросил хозяин.
— Проиграл, по обыкновению. Надобно признаться, что я несчастлив: играю мирандолем, никогда не горячусь, ничем меня с толку не собьёшь, а всё проигрываюсь!
— И ты ни разу не соблазнился? Ни разу не поставил на руте?.. Твёрдость твоя для меня удивительна.
— А каков Германн! — сказал один из гостей, указывая на молодого инженера, — отроду не брал он карты в руки, отроду не загнул ни одного пароли, а до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру!».
При 2 или 4-кратных увеличениях ставок можно было выиграть очень большие деньги, поэтому и банкомёт и понтёры иногда прибегали к уловкам. Самая обычная хитрость — «крапленые карты», то есть имеющие чуть заметные условные отметины на крапе карт, которые, конечно, готовились заранее. Для того чтобы шулерство было невозможно, особенно при игре на большие ставки, игроки использовали специальные правила. Они заключались в том, что игрокам подавались новые, ещё не распечатанные колоды карт: одна игроку, другая банкомету. Понтёр не просто загадывал карту, а выбирал загаданную карту и клал её рядом с собой, иногда клал крапом вверх и даже не называл её своему противнику, обычно такая карта отмечалась загибанием угла. Понтёр следил за открывающимися картами из колоды банкомёта, когда выпадала загаданная карта, он открывал свою и называл её. При таких строгих правилах шулерство было исключено.
Именно так играли Германн и Чекалинский. В первый день он поставил на карту 47 тысяч: «Германн вынул из кармана банковый билет и подал его Чекалинскому, который, бегло посмотрев его, положил на Германнову карту. Он стал метать. Направо легла девятка, налево тройка. “Выиграла!” — сказал Германн, показывая свою карту. На другой день вечером он опять явился у Чекалинского. Хозяин метал. Германн подошёл к столу; понтёры тотчас дали ему место. Чекалинский ласково ему поклонился. Германн дождался новой тальи, поставил карту, положив на неё свои сорок семь тысяч и вчерашний выигрыш. Чекалинский стал метать. Валет выпал направо, семерка налево. Германн открыл семерку. Все ахнули. В следующий вечер Германн явился опять у стола. <…> Германн стоял у стола, готовясь один понтировать против бледного, но всё улыбающегося Чекалинского. Каждый распечатал колоду карт. Чекалинский стасовал. Германн снял и поставил свою карту, покрыв ее кипой банковых билетов. Чекалинский стал метать, руки его тряслись. Направо легла дама, налево туз. “Туз выиграл!” — сказал Германн и открыл свою карту. “Дама ваша убита”, — сказал ласково Чекалинский. Германн вздрогнул: в самом деле. Вместо туза у него стояла пиковая дама. Он не верил своим глазам, не понимая, как мог он обдёрнуться…».
Почему Германн проиграл? Скорее всего, в новой колоде со свежей краской Германн, найдя туз, потянул и склеившуюся с ним даму. Уверенный в своём выигрыше, он не проверил карту. Покойная графиня (независимо от того, являлась ли она ему как привидение или это был пьяный сон) не обманула, налево действительно выпал туз. Следовательно, Германн проиграл случайно? Если признать случайность, то повесть, в самом деле, окажется занимательным анекдотом. Мы не можем с этим согласиться, зная долгую творческую историю «Пиковой дамы». Чтобы выяснить вопрос, следует тщательно разобраться в произошедшем с самого начала.
Германн узнал тайну выигрышных карт от покойной графини, но задолго до этого тайна уже будто бы известна Германну, так как в его словах часто звучат те заветные цифры: «Что, если старая графиня откроет мне свою тайну! — или назначит мне эти три верные карты! Нет! Расчёт, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал и доставит мне покой и независимость!…». Выигрышные карты уже названы, ещё нет туза, но и он тоже закономерно появится. Часто повторяемая Германном фраза «Эти три верные карты» являются правильным дактилическим стихом, у него вырастает продолжение: «тройка, семёрка, – – –». Может быть три карты Германна были простой случайностью, просто сильно желаемое в какой-то момент породило иллюзию таинственного явления графини, может быть никакой фантастики, никакой страшной тайны и не было?
Повесть постоянно держит читателя на грани реального и фантастического, не позволяя окончательно склониться в ту или иную сторону. Повесть разворачивается по аналогии с карточной игрой — направо и налево. Как понтёр постоянно находится между правым и левым, между выигрышем и проигрышем, так и читатель на грани двух миров: реального, где всё объяснимо, и фантастического, где всё случайно, странно. Этот принцип двоемирия последовательно воплощён в повести.
Карточные игры были не просто популярной забавой, они воспринимались как своего рода образ мира. Всё в жизни подобно игре. Известны такие примеры. В 1820 г. Гофман опубликовал повесть «Spielergluck», где герой проигрывает свою возлюбленную в карты. Гофман не знал истории, которая случилась в Москве в 1802 г.: князь Александр Николаевич Голицын, знаменитый мот, картёжник и светский шалопай, проиграл в карты свою жену Марию Григорьевну (урожд. Вяземскую) московскому графу Льву Кирилловичу Разумовскому, за этим последовал развод и новая свадьба. Один и тот же сюжет независимо возник в жизни и в литературе, ясно, что причиной этому некоторая модель поведения, заложенная в человеческом сознании. Эта модель воплощена в карточной игре. Именно в карточной игре, а не в популярных тогда бильярде или шахматах, — в картах велика роль случая.