Над вашей глупой головой -
Свисти, мой тонкий бич!
Когда Фаина кончает Песню, несколько мгновений - тихо. Потом - гром
рукоплесканий. Герман пробивается к эстраде и, воодушевляясь, говорит все
громче.
Герман
Я не могу и не хочу терпеть!
Так вот каков великий пир Культуры!
Там гибнут люди - здесь играют в гибель!
Здесь песней золотою покупают
Достоинство и разум, честь и долг...
Так вот куда нас привели века
Возвышенных, возвышенных мечтаний?
Машиной заменен пытливый дух!
Высокая мечта - цыганкой стала!
Пылали страсти! Царственная мысль,
Как башни шпиль, до неба достигала,
В бессчетных горнах плавилась душа...
И хор веков звучал так благородно
Лишь для того, чтобы одна цыганка,
Ворвавшись в хор, неистовым напевом
В вас заглушила строгий голос долга!
(Вскакивает на нижнюю ступень. )
Ты отравила сладким ядом сердце,
Ты растоптала самый нежный цвет,
Ты совершила высшее кощунство:
Ты душу - черным шлейфом замела!
Проклятая! Довольно ты глумилась!
Прочь маску! Человек перед тобой!
Фаина выпрямляется и вся становится тонкой и высокой, как бич, стиснутый в
ее пальцах.
Фаина
Не подходи.
Герман вскакивает на эстраду. Взвившийся бич сухим плеском бьет его по лицу,
оставляя на щеке красную полосу. Каким-то случайным движением Герман падает
на колени и смотрит на Фаину.
В зале стало тихо. Вызывающая улыбка на лице Фаины пропадает. Рука с бичом
упала. Взор ее далек и бесконечно печален.
Фаина
Бедный.
И, не забыв поднять свой черный шлейф, Фаина идет за кулисы походкой
любимицы публики. В ту же минуту пропадает в толпе печальный Спутник ее,
внимательно следивший за происходящим.
Друг (в толпе, со свойственной ему серьезностью)
Се человек.
Толпа уже отвлечена слухом о казни.
ЧЕТВЕРТАЯ КАРТИНА
Огромная уборная Фаины освещена ярко и убрана роскошно и нелепо:
загромождена мебелью, саженными венками и пестрыми букетами. В разных местах
сидят ожидающие Фаину писатели, художники, музыканты и поэты. Зеркала
удваивают их, подчеркивая их сходство друг с другом.
Писатель
Господа! В ожидании прекрасной хозяйки, предлагаю вам устроить устное
словопрение о качествах ее - явных и скрытых!
Все (хихикают, один мерзее другого)
Охотно! Извольте! Вот и прекрасно!
Писатель (становится среди уборной в позу)
Внимание! Я начинаю! - Наподобие древнего певца, прославлявшего,
согласно обычаю, красоту и славу мира сего... Но, господа: древнему певцу
прежде всего надлежало воздать хвалу своему повелителю, пред лицом которого
он имел честь прославлять красоту. В наш просвещенный век, господа, уже не
существует повелителей... (Многозначительно улыбается; общее одобрение;
белобрысый юноша аплодирует, кричит и брыжжет слюнями.) Тем не менее, я вижу
среди нас нашего маститого Ивана Ивановича... Предлагаю вам, господа,
почтить высокоуважаемого Ивана Ивановича безмолвным вставанием, ибо
аплодисменты здесь неуместны.
Все встают и кланяются. Белобрысый юноша перегибается вдвое.
Знаменитый писатель
Я тронут. Право, это некстати, господа! Здесь, - в храме красоты и
прогресса, мы все равны. Вы застигли меня врасплох, я извиняюсь за неудачный
экспромпт. Там, за стенами этой уборной - шумное пиршество культуры. Если
там, где гудит радостная толпа, приветствуя завоевания человеческого духа, -
нет более рангов, как справедливо заметил мой младший коллега, - то тем
более здесь, в уборной самой красоты, мы все равны... Итак, господа... да
здравствует красота!
Все (ревут)
Да здравствует красота! Да здравствует Иван Иванович!
Пьяненький журналист затягивает "со святыми упокой", но его усовещивают. -
Белобрысый юноша быстро пишет в книжке.
Юноша
Завтра - в "Луч Истины"! Послезавтра - все перепечатают!
Писатель
Воздав должное гению нашего маститого Ивана Ивановича, я начинаю
восхвалять красоту... За неимением лиры, беру сей стул! За отсутствием
котурнов, встаю на табурет...
Репортер
Он всегда отличался остроумием...
Другой писатель
Вот и заврался, голубчик! Котурнов-то тогда и не носили!
Писатель
Ну, вот, не все ли равно... Помешал... свинья... испортил настроение...
(Ворча, слезает с табурета.)
Все
Продолжайте! Продолжайте! Только что стало весело.
Знаменитый писатель
Я повторяю, господа: все мы равны. Оставим личные счеты. Здесь не к
чему делать исторические справки, это могло бы составить предмет особого
доклада. Кто желает нарушать наше веселье, пусть удалится отсюда...
Человек в очках
Господа, мы говорили здесь о Фаине. А знает ли хоть кто-нибудь из нас
серьезно, кто такая Фаина?
Писатель
Только уж, ради бога, не серьезно... Вы всех уморите... Он имеет
обыкновение говорить не менее двух часов подряд...
Другой писатель
Не любо - не слушай...
Знаменитый писатель
Позвольте-с. Здесь говорят все, без различия направлений. Пусть и
символисты выскажутся по интересующему нас вопросу.
Человек в очках
Когда я смотрю на Фаину, мне часто приходит в голову: почему это сюда
допускаются только писатели, художники, артисты, - а не допускаются простые
смертные...
Писатель
Вон куда он метит! Это, значит, обличительная речь!
Другой писатель
Оставьте его. Ведь он, в конце концов, сам себя высечет...
Человек в очках
Может быть, мои слова будут не всем приятны. Право, господа, все мы
ужасно односторонни и не видим лица самой жизни. Мы слишком много пишем,
говорим, спорим...
Писатель
Так вы бы и не спорили...
Другой писатель
И не писали...
Третий писатель
Я говорил, что он сам себя высечет!
Человек в очках
Мне хотелось бы все-таки договорить. - Вам не понять Фаину...
Писатель
Где уж нам...
Человек в очках
Она принесла нам часть народной души. За это мы должны поклониться ей в
ноги, а не смеяться. Мы, писатели, живем интеллигентской жизнью, а Россия,
неизменная в самом существе своем, смеется нам в лицо. Эти миллионы окутаны
ночью; еще молчат их дремлющие силы, но они уже презирают и ненавидят нас.
Они придут и, знаю, принесут неведомые нам строительные начала. Останется ли
тогда какой-нибудь след от нас? Не знаю. В моей душе разверзается пропасть,
когда я слушаю песни Фаины. Эти песни, точно костры, - дотла выжигают
пустынную, дряблую, интеллигентскую душу. Слушая ее голос, я чувствую, как
слаб и ничтожен мой голос. Может быть, уже пришли люди с новой душой, и
прячутся где-нибудь среди нас, неприметно. Они ждут только знака. Они
смотрят прямо в лицо Фаине, когда она поет Песню Судьбы. Вы не слушайте слов
этой песни, вы слушайте только голос: он поет о нашей усталости и о новых
людях, которые сменят нас. Это - вольная русская песня, господа. Сама даль,
зовущая, незнакомая нам. Это - синие туманы, красные зори, бескрайные
степи. И что - слова ее песни? Может быть, она поет другие слова, ведь это
мы только слышим...
Писатель
Ишь, какой символ загнул.
Другой писатель
И вовсе это не символ, а плохая аллегория. Наш почтенный коллега не
принадлежит к видным представителям символизма...
Знаменитый писатель
Недурно. Интересно. Хотя немного отвлеченно и туманно. Впрочем, я
обратил бы этот упрек ко всей новой школе. Побольше бы красок, сочности,
жизни...
Человек в очках
Ведь я и говорил о недостатке жизни...
Писатель
Довольно, довольно!
Человек в очках (скромно садится в угол)
Я кончил. Извиняюсь, что долго утруждал внимание.
Другой писатель
Противный ломака. А он таки сделает карьеру.
Художник
Господа, я занимаю место выбывшего из строя оратора. К чему мне лира и
котурны, символы и настроения? Я - только художник. Итак, я буду иметь
удовольствие рассказать вам, как и при каких обстоятельствах мне
привелось...
Лакей (в дверях)
Госпожа Фаина не очень здорова и просит не тревожить ее сегодня.
Общий галдеж
Ну, вот еще! - Не в первый раз! - Я не уйду! - Не прогонит же она!
Знаменитый писатель
Скучно, господа, о, как скучно. Все вы ссоритесь по пустякам... Я
ухожу. (Надевает калоши и шляпу, уходит. Все некоторое время молчат.)
Писатель
А он знает, когда уйти.
Другой писатель
Не прогадает. Не уйти ли и нам? Говорят, великие писатели знают все,
что будет, надолго вперед.
Писатель
Да ну, сиди. То - великие, а мы - невеликие. Прогонит, - так и ладно, а
не прогонит, - так он же и останется в дураках.
Однако все волнуются. Один молчаливый поклонник, который все время вертел в
руках коробку пудры с туалета Фаины, роняет ее. Пудра поднимается облаком.
Все хохочут, стараясь скрыть испуг.
Поэт
Она и так не в духе. Что же нам делать? Разве подобрать, господа?
Писатель
Подбирайте сами.
Поэт разыскивает щетку и начинает мести.
Другой писатель
Он выметает сор из храма...
Художник зарисовывает прилежно метущего поэта в альбом. Музыканты мурлыкают
что-то, обнявшись. Все стараются принять непринужденные позы. Открывается
дверь, и порывисто входит Фаина. Между бровями у нее - гневная складка. Она
останавливается среди комнаты, швырнув в угол бич. Все вскакивают.
Фаина
Что это за люди? Я велела не принимать.
Писатель (подобострастно)
Писатели, художники, поэты осмеливаются тревожить вас...
Фаина (гневно)
Писатели? Художники? Поэты? - Вон!
Писатель
Но, лучезарная...
Фаина (топает ногой)
Вон.
Вся компания, согнув спины, неловко выползает в дверь.
Фаина
Старуха! Туши огни.
Она садится в кресло перед большим зеркалом. Сбоку, из маленькой двери,
выходит старая старуха и тушит огни, оставляя только один - над зеркалом.
Старуха
Хаить будут тебя, дитятко, хаить будут...
Фаина
А, ну их! Пусть хают. Очень надо. - Ох, устала я, старуха... Так