Один день героя Солженицына, пробежавший перед взором потрясенного читателя, разрастается до пределов целой человеческой жизни, до масштабов народной судьбы, до символа целой эпохи в истории России. "Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних набавлялось..."
Солженицын уже тогда - если не знал, то предчувствовал: срок, накрученный стране партией большевиков, подходит к концу. И ради приближения этого часа стоило бороться, не считаясь ни с какими личными жертвами.
А началось все с публикации "Одного дня Ивана Денисовича"...С изложения простого мужицкого взгляда на ГУЛАГ. Может быть, если бы Солженицын начал с печатания своего интеллигентского взгляда на лагерный опыт (например, в духе его раннего романа "В круге первом"), ничего бы у него не получилось. Правда о ГУЛАГе еще долго бы не увидела света на родине; зарубежные публикации, вероятно, предшествовали бы отечественным (если бы те оказались вообще возможными), а "Архипелаг ГУЛАГ", с потоком доверительных писем и рассказов, легших в основу исследования Солженицына, начался именно после публикации "Одного дня" в "Новом мире"... Вся история нашей страны, наверно, сложилась бы по-другому, если бы в ноябрьском номере журнала Твардовского за 1962 год не появился бы "Иван Денисович". По этому поводу Солженицын позже писал в своих "очерках литературной жизни" "Бодался теленок с дубом": "Не скажу, что такой точный план, но верная догадка-предчувствие у меня в том и была: к этому мужику Ивану Денисовичу не могут остаться равнодушны верхний мужик Александр Твардовский и верховой мужик Никита Хрущев. Так и сбылось: даже не поэзия и даже не политика решили судьбу моего рассказа, а вот это его доконная мужицкая суть, столько у нас осмеянная, потоптанная и охаянная с Великого Перелома".
Заключение.
Совсем немного прошло времени после распада Советского Союза, ознаменовавшего собой окончательный крах тоталитарного государства, созданного Лениным и Сталиным, а времена вне закона отошли в глубокое, и, кажется, уже невозвратимое прошлое. Утратило свой зловещий и роковой для культуры смысл слово "антисоветский". Однако слово "советский" не утратило своего значения и по сей день. Все это естественно и понятно: при всех своих поворотах и переломах история не изменяется сразу, эпохи "наслаиваются друг на друга, и подобные переходные периоды истории обычно наполнены острой борьбой, напряженными спорами, столкновением старого, пытающегося удержаться, и нового, завоевывающего себе смысловые территории. С чем не жалко расстаться, а что опасно потерять, безвозвратно утратить? Какие культурные ценности оказались истинными, выдержали испытание временем, а какие мнимыми, ложными, насильственно навязанными обществу, народу, интеллигенции?
В то время казалось, что победа тиранического централизованного государства над литературой и художественной интеллигенцией была полная. Репрессивно-карательная система безукоризненно срабатывала в каждом отдельном случае духовной оппозиции, инакомыслия, лишая провинившегося и свободы, и средств к существованию, и душевного покоя. Однако внутренняя свобода духа и ответственность перед словом не позволяла умалчивать достоверные факты истории, тщательно скрываемые от большинства населения.
Сила "оппозиционной" советской литературы заключалась не в том, что она призывала к "сопротивлению злу силою". Сила ее - в постепенном, но неумолимом расшатывании изнутри самих устоев тоталитарного строя, в медленном, но неизбежном разложении основополагающих догм, идейных принципов, идеалов тоталитаризма, в последовательном разрушении веры в безупречность избранного пути, поставленных целей общественного развития, используемых для достижения средств; в незаметном, но тем не менее эффективном разоблачении культа коммунистических вождей. Как писал Солженицын: "Не обнадежен я, что вы захотите благожелательно вникнуть в соображения, не запрошенные вами по службе, хотя и довольно редкого соотечественника, который не стоит на подчиненной вам лестнице, не может быть вами ни уволен с поста, ни понижен, ни повышен, ни награжден. Не обнадежен, но пытаюсь сказать тут кратко главное: что я считаю спасением и добром для нашего народа, к которому по рождению принадлежите все вы - и я . И это письмо я пишу в ПРЕДПОЛОЖЕНИИ, что такой же преимущественной заботе подчинены и вы, что вы не чужды своему происхождению, отцам, дедам, прадедам и родным просторам, что вы - не безнациональны".
В тот момент Солженицын ошибался относительно "вождей Советского Союза", как ошибались в их отношении и все предшествовавшие ему писатели "другой" советской литературы обращаясь с письмами и статьями, очерками и поэмами, рассказами. В Солженицыне они могли видеть только врага, подрывной элемент, "литературного власовца", т.е. изменника Родины, в лучшем случае - шизофреника. Даже на общей национальной почве у "вождей" с инакомыслящим писателем, лидером невидимой духовной оппозиции правящему режиму, не оказалось ничего общего.
Как писал о Солженицыне другой протестант нашего времени и борец с советской тиранией - академик А.Д.Сахаров: "Особая, исключительная роль Солженицына в духовной истории страны связана с бескомпромиссным, точным и глубоким освещением страданий людей и преступлений режима, неслыханных по своей массовой жестокости и сокрытости. Эта роль Солженицына очень ярко проявилась уже в его повести "Один день Ивана Денисовича" и теперь в великой книге "Архипелаг ГУЛАГ", перед которой я преклоняюсь". "Солженицын является гигантом борьбы за человеческое достоинство в современном трагическом мире".
Солженицын, в одиночку ниспровергавший коммунизм в СССР, разоблачавший "Архипелаг ГУЛАГ" как сердцевину человеконенавистнической системы, был от нее свободен. Свободен мыслить, чувствовать, переживать со всеми, кто побывал в репрессивной машине. Проделав структурную композицию от судьбы простого заключенного Ивана Денисовича до масштабов страны, представленной едиными островами, соединенными между собой «трубами канализации», человеческими жизнями и общим укладом, автор тем самым как бы предопределяет наше отношение к главному действующему лицу - к Архипелагу. Явившись первым и последним зачинателем нового литературного жанра, именуемого «опытом художественного исследования», Солженицын смог в какой-то мере приблизить проблемы общественной морали на такое расстояние, при котором четко прослеживается линия между человеком и нечеловеком. На примере всего одного персонажа - Ивана Денисовича показывается именно та главная особенность, присущая русскому человеку, которая помогла найти и не переступить эту черту - сила духа, вера в себя, умение выходить из любой ситуации - вот оплот, который помогает удержаться в безмерном океане насилия и беззакония. Таким образом, один день зэка, олицетворяющего судьбы миллионов, таких же как он, стал многолетней историей нашего государства, где «насилию нечем прикрыться, кроме лжи, а лжи нечем удержаться, кроме как насилием». Избрав однажды такой путь своей идеологической линией, наше руководство невольно избрало ложь своим принципом, по которому мы жили долгие годы. Но писателям и художникам доступно победить всеобщую личину неправды. «Против многого в мире может выстоять ложь - но только не против искусства». Эти слова из Нобелевской лекции Солженицына как нельзя лучше подходят ко всему его творчеству. Как говорится в одной известной русской пословице: «Одно слово правды весь мир перетянет» И действительно, монументально-художественное исследование вызвало резонанс в общественном сознании. Узник Гулага, ставший писателем для того, чтобы поведать миру и своей родине о бесчеловечной системе насилия и лжи: в его лице русская культура открыла источник своего возрождения, новых жизненных сил. И помнить его подвиг - наш общечеловеческий долг, ибо забыть и не знать его мы не имеем права.
"Ваше заветное желание, - писал, обращаясь к "вождям", Солженицын в 1973 г., - чтобы наш государственный строй и идеологическая система не менялись и стояли вот так веками. Но так в истории не бывает. Каждая система или находит путь развития или падает". Жизнь подтвердила- менее чем два десятилетия спустя - правоту нашего великого соотечественника, предсказавшего в своей "Нобелевской лекции" победу "слова правды" над "миром насилия".
Факты действительной жизни, человеческие характеры и судьбы рассматриваются писателем-публицистом как повод, как конкретная основа взглядов автора, ставящего перед собой цель самим фактом, логикой суждения и выразительностью образа убедить читателя, заставить его понять собственную точку зрения. Здесь одним из важнейших инструментов познания действительности и воссоздания событий в таком сочетании, которое позволяет проникнуть в самую суть происходящего, является вымысел, благодаря которому сокровенное содержание явления предстает гораздо убедительнее, чем простая констатация факта. Таким образом, правда художественная - выше правды факта, а главное - значительнее по силе воздействия на читателя. Совершенно неслучайно именно эта тема явилась основополагающей в моей работе, так как актуальность ее видна и по сей день. Многое из того, что пережили наши соотечественники полвека назад, конечно же, страшно. Но еще страшнее забыть прошлое, оставить без внимания события тех лет. История повторяется, и кто знает, все может произойти снова в еще более жесткой форме. А.И.Солженицын был первым, кто показал в художественной форме психологию времени. Он первый открыл завесу тайны над тем, о чем знали многие, но боялись рассказать. Именно он сделал шаг в сторону правдивого освещения проблем общества и отдельно взятого человека. Это потом появится В.Шаламов, который заявит, что «в таком лагере, как Иван Денисович, можно провести хоть всю жизнь. Это упорядоченный послевоенный лагерь, а совсем не ад Колымы». Но речь не об этом. Главное, - что каждый прошедший все перипетии, описанные Солженицыным (да и не только им), заслуживает особого внимания и почтения, вне зависимости от того, где он их провел. Настоящая работа ставит своей целью проследить соотношение категорий "правда факта" и "художественная правда" на материале произведения «Архипелаг ГУЛАГ», документальной прозы, рассказа "Один день Ивана Денисовича "А. Солженицына. Это произведения, создававшиеся на протяжении десяти лет, стали энциклопедией лагерной жизни, советского концентрационного мира. Александр Солженицын определил жанр этого документального повествования как "опыт художественного исследования". С одной стороны, определение это очень точно формулирует задачу, поставленную писателем: художественное исследование лагеря как феномена, определяющего характер государства, исследование лагерной цивилизации и человека, живущего в ней. С другой стороны, этот подзаголовок может рассматриваться как условный термин, "удобный" отсутствием четкого жанрового содержания, но, тем не менее, точно отражающий историческую, публицистическую и философскую направленность книги. Никакое событие внешнего мира не может быть передано во всей полноте мыслей, переживаний и побуждений его отдельных участников и свидетелей. Настоящий мастер всегда перестраивает материал, его воображение переплавляет документальную массу в неповторимый мир непосредственно увиденного, тем самым, подтверждая главную закономерность вечного взаимодействия искусства и действительности - их нераздельность одновременно. Однако Солженицын не прибегал к этому в основной массе своих произведений, ибо то, что изображено в его книгах не может быть подвергнуто искажению, неся своеобразный отпечаток времени, власти и истории, от которой нельзя откреститься, которую необходимо принимать как свершившийся факт, помнить и открывать.