- Я за все в ответе! - кричал старик. - Орудуй в мою голову!..
Прежде он поручил бы это дело Егору Иванычу, а теперь обошел его. Это был явный признак опалы. Егор Иваныч не шевельнул бровью: не его воз, не его и песенка.
Итак, стоял жаркий июльский день. Егор Иваныч по обыкновению сидел в своей конторе, устроенной при громадном мелкозеровском доме. Контора выходила окнами на улицу, и Егор Иваныч видел, как к воротам подъехала простая деревенская телега, на которой сидели четыре здоровенных мужика.
- Капитона привезли!.. - пронеслось по конторе.
Все служащие так и замерли, ожидая, чем разыграется вся история. Телега въехала во двор и остановилась у крыльца. Доложили о приехавшем госте самому хозяину. Выбежал на крыльцо оторопелый подручный и проговорил:
- Капитон Титыч, пожалуйте в контору... Лаврентий Тарасыч сейчас туда придут.
- Не хочу... - ответил лежавший на телеге Капитон; он и не мог прийти, потому что был связан по рукам и ногам.
А старик Мелкозеров уже успел спуститься в контору и смотрел в окно. Он даже зашипел от ярости, услышав такой ответ.
- Как же он придет, ежели лежит связанный, - объяснил спокойно Егор Иваныч.
- Ну, ступай приведи его, дурака...
Егор Иваныч отправился, велел развязать Капитона, но тот продолжал лежать в телеге и не хотел вставать.
- Не хочу... - ответил Капитон на все уговоры.
- Несите его, щучьего сына, на руках! - крикнул Мелкозеров в окно.
Здоровенные мужики подхватили ослушника на руки и внесли в контору. Трудненько было тащить здоровенного мужика, но ничего, внесли. В конторе Капитон не пожелал встать на ноги, а растянулся на полу как пласт.
- Ты это што дуришь? - накинулся на него Мелкозеров. - Да я тебя в остроге сгною... запорю!.. И отвечать не буду!
- Руки коротки, - спокойно ответил Капитон. - Не крепостной я тебе дался.
Нужно было видеть старика Мелкозерова в этот момент. Он весь побледнел, затрясся и со сжатыми кулаками бросился к Капитону. Трудно сказать, что произошло бы тут, если бы Егор Иваныч не загородил дороги. Гнев старика целиком обрушился на непрошеного заступника.
- Ты... ты... ты Иуда! - задыхавшимся голосом повторял Мелкозеров, позабывая о лежавшем на полу Капитоне. - Ты продал меня... Старая-то хлеб-соль забывается! Иуда...
Мелкозеров затопал ногами, зашипел и даже замахнулся кулаком на Егора Иваныча.
- Я все знаю... - уже хрипел он. - Да, все... Стакался ты со скитницами и обходишь теперь слепого дурака!
- Никого я не обходил, Лаврентий Тарасыч, - слегка дрогнувшим голосом ответил Егор Иваныч. - Тебе вот я сорок лет прослужил верой и правдой, а не имею сорока грошей. Больше не могу... Не о себе говорю, а о дочери Аннушке... Об ней пора позаботиться. Не хочу ее нищей оставлять.
Мелкозеров даже отшатнулся от верного слуги, посмотрел на лежавшего на полу Капитона и потом проговорил, указывая на него:
- Ты сговорился с ним... Может, вместе собрались убить меня? А?!
- Зачем убивать... А только, Лаврентий Тарасыч, больше я тебе не слуга. Будет...
Это была настоящая живая картина. Центр занимал лежавший на полу Капитон, могучий мужчина с окладистой темной бородой, около него стоял Егор Иваныч, немного откинув назад свою седую голову, а против них бегал Мелкозеров - высокий плечистый мужчина с крутым лбом, огневыми темными глазами и бородкой клинышком. Все они были одеты по-домашнему, в раскольничьи полукафтанья, в русские рубахи-косоворотки и в смазные сапоги.
- Сорок лет тебе я прослужил, Лаврентий Тарасыч, а теперь пора и о себе позаботиться, - продолжал Егор Иваныч. - Всякому своя рубашка к телу ближе...
Капитон в этот момент поднялся и проговорил всего одну фразу:
- И я тоже...
Мелкозеров посмотрел на обоих и сказал всего одно слово:
- Вон!..
Вся контора замерла, ожидая, какую штуку выкинет Капитон, но он только посмотрел на дядю и отвернулся.
Егор Иваныч и Капитон вместе вышли на крыльцо. Они молча прошли двор и остановились у ворот. Капитон снял шляпу, поправил кудрявые волосы, по-раскольничьи подстриженные в скобку, и, погрозив кулаком в окно конторы, проворчал:
- Погоди, идол, я до тебя доберусь!..
Егор Иваныч взял его под руку и повел под гору, - мелкозеровский дом стоял на горе. Они молча прошли пол-улицы, а потом старик заговорил:
- Ну, Капитон, теперь мы с тобой на одном положении. Осенью по первопутку я выезжаю с партией в тайгу.
- Слышал...
- Ежели хочешь, поедем вместе.
- На густомесовские деньги?
- Уж это не твое дело. Попытаем счастья...
Старик боялся услышать в ответ Капитоново "не хочу", но Капитон только тряхнул головой и молча протянул руку.
- Э, где наша не пропадало, Егор Иваныч!.. Будет, поработали на прелюбезного дядюшку. Ах, так бы, кажется, пополам и перекусил его!..
- Будет, утишись. Сердце-то у вас у обоих огневое, Капитон, вот ладу-то и не выходит, а со мной уживешься.
Капитона Егор Иваныч знал с детства, когда он еще состоял при строгом дяде в мальчиках, и любил его по-хорошему, как любят хорошие люди. В упрямом мальчике было много симпатичных сторон, а Егор Иваныч жалел его, как сироту. По-своему, по-стариковски, он больше всего ценил в нем хорошую кровь. Вот и теперь: ни на волос не сдался, хоть на части режь. С огнем другого-то такого кремня поискать...
Впоследствии Егор Иваныч тысячу раз раскаивался вот за эту сцену.
IV
Приготовления к походу в далекую тайгу заняли все лето. Нужно было собрать партию рабочих в пятьдесят человек, заготовить всякую приисковую снасть, провиант, одежу для рабочих - одним словом, все, что могло потребоваться за зиму в безлюдной тайге. Егор Иваныч точно помолодел и работал за троих. Он поднимался с зарей и хлопотал вплоть до ночи. В виде отдыха старик время от времени уезжал из Сосногорска в Увек, чтобы повидаться с дочерью, - это была последняя старческая привязанность, которая угнетала и делала рабом. Егор Иваныч, если можно так выразиться, был просто болен своей дочерью, хотя и старался по внешнему виду не выдавать себя. Он даже казался строгим отцом и делал суровые выговоры. Одна только честная мать Анфуса знала, как безумно любил старик свою ненаглядную Аннушку, - от нее у него не было тайн. Боже сохрани, чуть что попритчится девушке, старик сейчас же падал духом и рыдал, как ребенок, в келье Анфусы. Аннушка была его жизнью, светом, дыханием. Можно себе представить, как Егора Иваныча волновала близившаяся разлука на целую зиму. Пока он старался не думать об этом, как мы стараемся не думать о смерти.
Недели за две до отъезда, после Покрова, Егор Иваныч приехал в скит вместе с Капитоном. Последний, хотя и был старовером, но в скиту на Увеке не бывал ни разу. От Сосногорска до озера было всего каких-нибудь двадцать верст, но Капитону все как-то не выпадала дорога именно в эту сторону. Егор Иваныч привез своего помощника с той целью, чтобы он сам переговорил со слепым Густомесовым. Все же оно лучше, а то, храни бог, помрешь в тайге и замениться будет некем. И для Густомесова надежнее: Капитон не чужой человек.
Осенняя непролазная грязь была уже скована морозом, и небольшая дорожная повозка Егора Иваныча бойко подкатила к скиту.
- Ты смотри, Капитон, не скажи чего лишнего, - предупреждал старик, вылезая из экипажа. - Уговор на берегу... Место-то здесь тихое, не мирское. Напугаешь еще монашин... Ведь ты у меня, Христос с тобой, с норовом!
Капитон ничего не ответил, а только улыбнулся в бороду.
В скиту Егор Иваныч давно был своим человеком и привел гостя прямо в густомесовский флигелек. По обыкновению двери отворила им сама Агния Ефимовна. Она даже отшатнулась, когда увидела перед собой рослого красавца-мужчину, в упор глядевшего на нее своими сердитыми глазами.
- Што, испугалась, Агния Ефимовна? - пошутил Егор Иваныч. - Ничего, хорош зверь, ежели к рукам.
- Пусть молодые боятся, а я уж стара стала, - ответила Агния Ефимовна, оправившись. - Милости просим, дорогие гости...
Капитона поразили больше всего ярко-красные губы скитской затворницы, совсем уж не подходившие к ее полумонашескому костюму, смиренному взгляду и матовому цвету прежде времени отцветавшего лица. Когда Капитон входил в дверь и нагнулся, чтобы не стукнуться головой о притолоку, Агния Ефимовна невольно улыбнулась: какой он большой, да здоровый, да красивый. Ее точно огнем опалило... Бывают такие мимолетные встречи, которые оставляют в душе неизгладимый след и служат какой-то роковой гранью, разделяющей жизнь на разные полосы. Иногда какая-нибудь ничтожная мелочь западает в память и выступает с яркой силой при каждом удобном случае. Впоследствии, когда Агния Ефимовна думала о Капитоне, она не могла представить его себе иначе, как именно входящим, нагнувшись, в дверь их скитской горницы.
- Вот ты какой, Капитон! - удивился Яков Трофимыч, ощупывая гостя без церемоний. - Из всего дерева выкроен... А дяде так и отрезал тогда: "Не хочу!" Ну, молодец... С Лаврентием-то Тарасычем мы прежде хлеб-соль водили, а теперь он и забыл про меня. Все забыли... да... Карахтерный человек Лаврентий Тарасыч!.. А ты ему: "Не хочу!" Ха-ха!..
Капитон почувствовал себя в этой маленькой горнице как-то особенно жутко. Ему точно было совестно и за свой рост и за свое богатырское здоровье, а тут еще этот смех лысого слепца. Больше всего смущало Капитона то, что все время он чувствовал на себе пристальный взгляд Агнии Ефимовны, которая точно впилась в него своими зеленоватыми, как у кошки, глазами. Его так и тянуло самому рассмотреть ее хорошенько, да было совестно Егора Иваныча. В горнице она показалась ему совсем другой, чем в сенях, точно она помолодела, переступив порог. Он плохо помнил, о чем шел деловой разговор, охваченный каким-то смутным беспокойством. Да, это была тревога, вроде того, когда глухой ночью раздается неожиданный стук в дверь. Егор Иваныч заметил произведенное хозяйкой впечатление и несколько раз посмотрел на богатыря строгими глазами. Не замечал, конечно, ничего только Яков Трофимыч, который чувствовал себя как-то особенно весело и пересыпал серьезный разговор шуточками и прибаутками.