- Извольте взглянуть подальше: цена выставлена. По ней можете вы рассудить, каковы крупинки - в пять тысяч рублей.
- В пять тысяч рублей! А кто оценил их в такую цену?
- Помилуйте, Семен Авдеевич, ведь вы чай Куличевых знаете, - слухом земля полнится, - неужто станут они в глаза обманывать?
- Ну хорошо, хорошо. Я не люблю только, что пишете вы необстоятельно.
- Серьги бриллиантовые же, камни помельче, без подвесок, - серьги третьи, золотые, буднишние, с яхонтиками. Серьги четвертые, желудками, янтарные.
- Серег довольно.
- Гребенка бриллиантовая иностранной работы в во семь тысяч.
- Вот эта штука на порядках.
- Склаваж бриллиантовый в семь тысяч.
- Не дурно и это.
- Перстень изумрудный, осыпан бриллиантами в три ряда, один ряд покрупнее, два помельче.
- Тьфу пропасть, да бриллианты-то у них, Савишна, али дома родятся, что ли? Ну-ка, Маша, подай нам шипучего, - сказал Семен Авдеевич, развеселясь при мысли о таких сокровищах.
- Как же, - сказала молчавшая доселе Марья Петров на, отходя за вином в ближний поставец, - жито долго, без мотовства, коплено, - притом ведь дочь родную выдают, не падчерицу.
Сваха между тем в торжестве осклаблялась умильно.
- Налей же нам по рюмочке да перестань пенить: ведь в пене толку нет. Не готов ли и пирог горячий? Мы закусили бы кстати.
- Больно рано, батько, сейчас только в печку поставили; чай не пропекся еще.
- Ин подождем маленько. Я не спорного десятка. А по камест разберем еще кое-что в грамотке.
- Кольцо золотое с сердоликом. Кольцо золотое с ага... ага... агат... агатом.
- Это что за камень такой - ага... агат?
- Не умею сказать, батюшко, это вписывал золотых дел мастер. Чай должен быть камень не простый.
- Уж не с хитрости ли так написано: невесту-то ведь зовут Алафьею? - примолвила остроумная Марья Петровна.
- Колец ординарных шесть.
- Вот так лучше: гуртовой счет я люблю.
- Теперь о головных уборах.
- Ну, пошло тряпье. Это твое дело, Маша, читай.
- Эх, батюшко, ведь ты знаешь, что я на медовые деньги училась и печатное-то насилу разбираю, где же возиться мне с скорописью. Тут же такая мелочь.
- Да я ведь в этом толку не знаю, а впрочем пожалуй:
"Ток блондовой с жемчугом и панашем из царских перьев в восемьсот рублей. Платье блондовое плетеное с каймой на атласном чехле, отделанное блондами в поларшина шириною, с руладками и розетками из венецианского атласа, в тысячу пятьсот рублей".
- Эки штуки! Это подвенечное, что ли?
- Нет, батюшко, подвенечное не пишется, - подхватила тотчас Марья Петровна, желая пощеголять своими познаниями. - Его должен припасать жених.
- Вот тебе раз! Уж хоть бы первое платье жена себе сшила, а то - припасай муж от первого и до последнего. Так я тебя, мой друг, обуваю, одеваю тридцать лет невступно. Когда мы свадьбу-то с тобою играли? - спросил он, разнежившись, милую свою половину.
- Послезавтра, на день мученика Евлампия. Старик продолжал читать роспись о числе и качестве салопов летних и зимних, сорочек мужских и женских, о брачной постеле, о переменах на подушки, о простынях, пери нах, тюфяках, полотенцах, скатертях, салфетках, комодах, зеркалах, - но мы избавляем наших читателей от сих подробностей, на кои Марья Петровна обращала строгое внимание и загоняла вопросами сваху, с которой пот катился градом. Непременно надобно было объяснить ей: хорошо ли подобраны меха, ровны ли полы, пушисты ли и черны ли воротники, плотен ли атлас на зимних салопах, - какова тафта на подкладке, довольно ли ваты, хорошо ли выстеганы летние, - из какого полотна шиты сорочки, все ли в два полотнища, - в какие наволоки всыпан пух и сколько весят перины, - широка ли фалбора на наволочках, - как велики одеяла, цельные или составные зеркала, и проч. и проч.
Прасковье Савишне за словом ходить в карман было не нужно, - и Семен Авдеевич только что послушивал да по смеивался, дивясь опытности супруги и искусству свахи. Как одна не упускала ни одного случая, где могла заметить недостаток, так другая старалась выставить везде излишек, и прение кончилось благополучно. Впрочем, со стороны родителей истребовано было непременно, чтоб Куличевы прибавили еще два образа в серебряных ризах для полного за мещения образной, салоп летний буднишний, дюжину руба шек мужу и одну перемену на наволочки попараднее. Пра сковья Савишна, видно, уполномоченная, обещалась удов летворить их желание.
- Приданое порядочное, - сказала в заключение жена, смотря на мужа. - Я с своей стороны согласна; как вам будет угодно, Семен Авдеевич?
- А на сколько приданого-то всего-навсе? - спросил купец.
- На пятьдесят тысяч.
- Денег сто тысяч. Да! какова бпшь невеста собою, я и позабыл спросить.
- Ей всего тринадцать еще лет, батюшко, - беленькая, как колпик, румяненькая, - немножко толстенька, да ведь нынче стягиваются.
- Я согласен, - сказал старик. - Мы пошлем от себя нынче к Куличевым сестру Анну с предложением, а там хоть и смотр назначить завтра.
- Они также откладывать не станут. И то сказать: приготовляться им, что ли? Все свое домашнее, годовое, - родня покорна, тотчас соберется.
- Ладно. Выпьем-ка еще на прощанье. Вот и пирог го тов горячий. Ай да Маша!
- Послушай, свет мой Прасковья Савишна, - сказала хозяйка, - приходи ты завтра к нам в вечерни; мы вместе и поехали бы на смотр.
- Поезжайте уж одни, мне нельзя, родимая. Я обеща лась у них вывести невесту; пошла слава, что у меня рука легка: кого выведу на смотр, так уж быть той под венцом. Я признательно вам скажу, что Куличевым больно хочется выдать свою Агафью Григорьевну за вашего сынка, и по состоянию вашему, и по житью, и по слухам: они ведь давно уж оспрашивали об вас и у частного майора, и у старосты церковного, и в ряду. Теперь таить нечего.
- То-то же! знай наших! - сказал с гордостью купец, между тем как сваха поднялась, окончив свою миссию с желанным успехом, и прощалась с его женою. - До свидания, Савишна. Твое за нами.
- Знаю, батюшко, что обижена вами не буду, - и отправилась в сопровождении Марьи Петровны.
- Гаврило, - воскликнул тогда отец к сидевшему без молвно сыну.
Он очнулся, как бы из глубокого сна внезапно пробуж денный, и стал озираться кругом мутными глазами. Несчастный! каким ядом напоялось твое сердце в то время, как отец и мать с заботливостию собирали тебе имение! Куда не проникнул этот яд, когда ты услышал роковое воззвание к себе?
- Гаврило! мы поедем скоро смотреть тебе невесту, Все ли платье у тебя готово? Ты, неряха, пожалуй, оденешься в лохмотья.
Сказал и пошел к Марье Петровне, которая, проводивши гостью, стала собирать на стол, без памяти от удовольствия, видя своего мужа в таком необыкновенном расположении духа, веселого, разговорчивого.
А что наш Гаврила?
Как шальной повлекся он в свою светелку, и мы не мо жем сказать, спал ли он или нет.
----------------------
Ввечеру тетка по обряду ездила к Куличевым с предло жением от имени своего брата - выдать дочь за его сына. Те приняли предложение, разумеется, с удовольствием, и с общего согласия положено было на другой день после вечерен быть смотру.
Разрядившись, Марья Петровна в шелковом лиловом платье, в желтой турецкой шали, с пятью нитками жемчу га на шее, в тяжелых серьгах, от которых длинные ее уши оттягивались еще более, в шелковом платке на голове, - Семен Авдеевич в синем тонком сюртуке, одного цвета с сыновним, - отправились к нареченному почти тестю и теще, Послушный сын их, казалось, лишился даже способности чувствовать, не только говорить. Мрачный и неподвижный, он похож был более на каменную статую, нежели на живое существо, и по виду его нельзя было судить, что происходило в глубине его сердца.
Все комнаты освещены были у Куличевых, еще засветло; окошки закрыты живописными сторами, в уде ржание любопытных; по стенам горели восковые свечи в бронзовых жерандолях. В зале несколько купцов в углу о чем-то шумели и при появлении гостей немедленно умолкли. В гостиной по стенке барельефами сидели нарядные их жены с сложенными руками, молча и поглядывая на двери. Приезжие представились хозяевам, раскланялись с гостями и сели на указанные места: отец женихов подле отца невестина, мать женихова подле матери невестиной, жених посредине, - вокруг большого стола, уставленного разными вареньями, па стилами, сухими плодами и другими закусками, под сению лимонного дерева. Лишь только начался было обыкновенной разговор, как и отворилась дверь из ближней комнаты, явилась невеста, выведенная легкою рукою Прасковьи Савишны, - в белом бархатном платье, девочка низенькая, но толстая-претолстая, с одутловатыми щеками, набеленная, нарумяненная, рассеребренная, раззолоченная и всякими драгоценными каменьями изукрашенная; она поклонилась и села благочинно подле своих родителей. Старики стали толковать об упадке торговли, о новом канале, о понижении цены на хлеб, которым торговал Куличев, о предстоящих банкротствах; старухи - о прошедшем гулянье, о шаре, который удивительно как высоко поднялся на воздух с человеческою фигурою, и о вчерашних богатых похоронах. Жених же не вымолвил ни одного слова с невестою. Такое явление было однако ж отнюдь не странно и оправдывалось скромностию молодого человека, более достойною хвалы, нежели осуждения. Куличевым было это даже очень приятно, потому что их милая Агаша не с этой стороны могла пре дупредить в свою пользу. Сваха Прасковья Савпшна была душою разговора: как валдайский колокольчик, так и заливалася она перед всеми, подпускала шуточки насчет жениха с невестою, насчет пожилых жен и мужьев и получала себе одобрительный ответ в беспрерывном хохоте всей честной компании. Между тем на больших подносах в фарфоровых дорогих чашках стали разносить кофе, чай, вина, закуски. Таким образом время шло неприметно и со всяким удовольствием как для гостей, так и для хозяев. Семену Авдеевичу понравился особенно сам Куличев: его расчетливость, проницательность, оборотливость, наконец, уважение, которое хитрый старик умел показать в разговоре к будущему своему родичу насчет его удачных оборотов, а всего более богатство, везде очевидное, преклонили совершенно на его сторону самолюбивого скупца, который даже и подгулял на радостях. При прощанье сей последний дал ему понять, что готов породниться с ним от всего сердца.