когда ему приходилось истратить фертинг, он так нервничал, так
терзался от жадности, что терял в весе. Чтобы возместить эти
потери, он съедал ежедневно по четыре завтрака, по четыре обеда
и четыре ужина, но все равно не мог потолстеть, так как ему не
давала покоя мысль, что он истратил на пищу слишком уж большую
сумму денег.
Господин Скуперфильд прекрасно знал, что его жадность вредит
его же здоровью, но со своей собачьей натурой (так он говорил
сам) ничего поделать не мог. Он почему-то забрал себе в голову,
что его и без того колоссальное состояние непрестанно должно
расти, и если ему удавалось увеличить свой капитал хоть на один
фертинг, он готов был прыгать от радости; когда же необходимо
было истратить фертинг, он приходил в отчаяние, ему казалось,
что начинается светопреставление, что скоро все фертинги,
словно под воздействием какой-то злой силы, уплывут из его
сундуков и он из богача превратится в нищего.
Если другие богачи всецело владели своими деньгами,
пользовались ими для своих прихотей и удовольствий, то в
отношении Скуперфильда можно было сказать, что деньги всецело
владели им. Он полностью находился в их власти, был у своих
денег покорным слугой. Он старательно лелеял, берег и растил
свои капиталы, не имея от них никакой хотя бы самой ничтожной
для себя пользы.
Никто, впрочем, не видел в поведении Скуперфильда ничего
особенно ненормального, поскольку в обществе, где наибольшей
ценностью считались деньги, такое поведение казалось
естественным, и никому не приходило в голову, что господина
Скуперфильда давно следовало отвести к врачу и лечить его с той
же заботливостью, с какой лечат каждого повредившегося в уме.
Попросив слова, господин Скуперфильд встал, нацепил на нос
очки и принялся тереть ладонью свою облезшую голову, словно
старался разогреть застывшие в мозгу мысли. Как раз в этот
момент ему почудилось, будто кто-то что-то сказал, поэтому он
приложил, по своей привычке, к уху руку, принялся вертеться в
разные стороны и заскрипел своим заржавевшим голосом:
-- А?.. Что?.. Вы, кажется, что-то сказали?.. Я вас что-то
плохо расслышал... А?
Убедившись, однако, что все сидят молча, он успокоился и
сказал:
-- Господа, прошу слушать меня внимательно, потому что для
глухих повторять свои слова я по два раза не буду. А?.. И
попрошу не перебивать меня... Так вот, о чем я хотел сказать?..
Гм! Да! Тьфу! Забыл!.. Никто, господа, не знает, о чем я хотел
сказать? -- Он принялся вертеться по сторонам и бормотать про
себя: -- Гм! Да! Тьфу! Столько ослов вокруг, и никто не знает,
о чем я хотел сказать!.. Да! -- воскликнул он вдруг и стукнул
по полу палкой с костяным набалдашником, которую постоянно
держал в руках. -- Вот о чем: о деньгах! О чем же еще? Конечно,
о деньгах. Тьфу! Об этих треклятых трех миллионах, чтоб им
провалиться сквозь землю!.. Кто сказал, что три миллиона надо
платить? А?.. Крабс сказал? А кто он, ваш Крабс? Он жулик, ваш
Крабс! Что я, Крабса не знаю? А?.. Я всех знаю отлично! Все
жулики! Прошу не перебивать!.. А если бы Крабс сказал, что
четыре миллиона надо платить, вы бы четыре вынули? А?.. Может
быть, вовсе не три миллиона надо платить, а только два или
один? Может, ни одного? А?.. Прошу не перебивать! Я не
перебивал вас! Может быть, Крабс все это затеял, чтоб положить
три миллиона в карман? Вы не знаете? А я знаю!.. Прошу не
перебивать! Я вот поеду в Давилон и поговорю сам с этими Мигой
и Жулио. Пусть они убираются бесплатно к лешему! Мало им того,
что они выручили от продажи акций, они еще к нам залезть в
карман норовят! Это разбой! Я докажу им! Я им по морде дам
палкой!
Сказав это, господин Скуперфильд принялся размахивать своей
тростью с костяным набалдашником и стучать ею по полу, после
чего начал вылезать из-за стола, чтобы тотчас ехать в Давилон к
Миге и Жулио.
Сидевшие рядом капиталисты вскочили и принялись успокаивать
его, но он не хотел успокаиваться и с такой силой размахивал
палкой, что некоторым капиталистам изрядно досталось. В конце
концов его все же усадили на стул, положили на макушку холодный
компресс, и только после этого он понемногу утихомирился.
Увидев, что тишина восстановилась, господин Спрутс решил,
что заседание можно продолжать, и сказал:
-- Я думаю, все вы понимаете, господа, что дело это
необычайно тонкое. Его надо решить сразу, одним ударом. Если
каждый из нас станет ездить в Давилон и торговаться с Мигой и
Жулио, это может лишь повредить нам. Как только Миге и Жулио
станет ясно, что нам очень хочется избавиться от них, они
потребуют от нас еще больше. Откровенно скажу, что эти Мига и
Жулио просто два дурака, так как запросили с нас слишком мало.
Нам надо поскорее воспользоваться этим, пока они не передумали.
Я предлагаю не торговаться из-за пустяков и принять решение
быстро. Здесь нас тридцать один член большого бредлама. Если
разделить три миллиона на тридцать один, то получится меньше,
чем по сто тысяч фертингов. Для каждого из нас эта сумма просто
ничтожная.
-- Господа! -- закричал, вскакивая, Скуперфильд. -- Господа,
зачем вам делить три миллиона на тридцать один? Это же трудно!
Гораздо легче поделить три миллиона на тридцать. Не считайте
меня. Вас останется ровно тридцать. Три миллиона поделите на
тридцать, получится ровно по сто тысяч с каждого. Таким
образом, вам не придется тратить время на расчеты, а время, как
известно, дороже денег, потому что деньги можно вернуть, а
потраченное время не вернешь ни за что на свете...
Говоря это, Скуперфильд вылез из-за стола и начал
пробираться к двери -- как был, с компрессом на голове. Увидев
этот маневр. Спрутс закричал:
-- Держите его! Не дайте ему сбежать!
Несколько капиталистов бросились ловить Скуперфильда, однако
он проявил необычную прыть: ударом трости сшиб кинувшегося ему
наперерез владельца многочисленных ночлежных домов господина
Дрянинга, толчком ноги распахнул дверь и загремел вниз по
лестнице.
Заметив, что капиталисты Скрягинс и Жадинг тоже вылезли
из-за стола с явным намерением дать тягу, господин Спрутс велел
секретарше запереть дверь на ключ и сказал:
-- Господа, прежде всего мы должны осудить этот недостойный
поступок и исключить Скуперфильда из членов нашего сообщества.
Отныне никто не должен иметь с ним никаких дел. Наш бредлам
будет всячески преследовать его. Скоро он поймет, что, нарушив
наши правила и выбыв из членов бредлама, он потерял значительно
больше, чем ему кажется... А теперь, господа, может быть, еще
кому-нибудь хочется отправиться вслед за Скуперфильдом?..
Господин Спрутс обвел взглядом собрание и, увидев, что
больше никто не выказывает поползновения удалиться, закончил:
-- Если нет, то не будем больше тратить попусту время и
заплатим деньги.
Все богачи принялись вытаскивать из карманов свои чековые
книжки и авторучки. Известно, что капиталисты никогда не платят
деньги наличными, а выписывают чеки, по которым всегда можно
получить деньги в банке.
* ЧАСТЬ III *
Глава восемнадцатая. КАК СКУПЕРФИЛЬД ПОПАЛ В ЛОВУШКУ
Спрятав полученные чеки в несгораемый шкаф, господин Спрутс
распрощался с капиталистами и велел секретарше отправить Крабсу
следующую телеграмму:
"Бредлам состоялся. Двум ослам один на двоих. Телеграфируйте
согласие. Спрутс".
Получив эту телеграмму, Крабс понял, что Спрутс решил дать
Миге и Жулио не два, а лишь один миллион. Это нисколько не
удивило Крабса, так как он хорошо знал, что господин Спрутс
действует всегда осмотрительно и на ветер денег бросать не
станет. Крабса удовлетворяло то, что Спрутс не отказался
уплатить деньги, и теперь можно было надеяться, что,
согласившись распроститься с одним миллионом, он под конец
расстанется и с двумя.
Всесторонне обдумав создавшееся положение, господин Крабс
решил ничего не говорить о полученной телеграмме Миге и Жулио,
так как, узнав ее содержание, они тоже пришли бы к мысли, что
дела складываются, в общем, успешно, и могли бы еще больше
повысить цену за свое исчезновение. Встретившись с ними,
господин Крабс сказал, что никаких известий от господина
Спрутса нет, но надежды на успешное завершение дела терять не
следует.
Его заявление все же опечалило господина Жулио, которому не
терпелось поскорее удрать со всеми деньгами.
-- Очень жаль, что господин Спрутс не торопится, -- сказал
Жулио. -- Наша торговля акциями подходит к концу, и сейчас как
раз самое время смотать удочки, то есть, попросту говоря,
улетучиться.
-- Хорошо, -- сказал Крабс. -- Я пошлю телеграмму Спрутсу и
попытаюсь ускорить дело.
В действительности Крабс никому не стал в этот день
телеграфировать. Вместо этого он пошел в ресторан и сытно
пообедал. Потом вернулся к себе в гостиницу, всхрапнул часок,
потом искупался в плавательном бассейне, после чего снова
встретился с Мигой и Жулио. Собравшись втроем, друзья сначала
поужинали, а потом отправились в ночной театр, где за небольшую
плату разрешалось швырять в актеров гнилыми яблоками, и как
следует повеселились.
Проснувшись на следующий день, господин Крабс никому не
сказал ни слова и отправил Спрутсу такую телеграмму:
"Два осла требуют два. На один не согласны. Что делать?
Крабс".
В ответ от Спрутса в тот же день была получена телеграмма, в
которой стояло лишь одно слово:
"Уговаривайте".
Получив эту телеграмму, Крабс выждал еще денек и, ничего не
сказав ни Миге, ни Жулио, ответил Спрутсу двумя словами:
"Уговаривал. Упираются".
Неизвестно, до чего бы дошел этот обмен телеграммами, если
бы на следующее утро в гостинице, где остановился господин