-- Где я? -- спросил он, открывая глаза.
-- Гляди -- пароход! -- закричал Козлик.
-- Где пароход? -- спросил Незнайка, приподнимаясь с земли и
окидывая взглядом море.
-- Да не там. Вон, вверху, -- показал Козлик пальцем.
Незнайка задрал голову кверху и увидел паривший в воздухе
пароход с трубами, мачтами, якорями и спасательными шлюпками,
подвешенными над палубой. Незнайка застыл на месте от
удивления. Пароход приближался, быстро вырастая в размерах. Уже
на борту его можно было различить коротышек. Замирая от страха,
Незнайка и Козлик смотрели на приближающуюся к ним громаду. От
испуга у Козлика сам собою раскрылся рот, а глаза сделались
совершенно круглыми. Он хотел что-то сказать, но слова застряли
где-то посреди горла. Наконец ему удалось выдавить из себя:
-- Что это?.. Почему это?..
-- Невесомость! -- закричал вдруг Незнайка. -- Это не иначе,
как Знайка. Я так и знал, что он прилетит к нам на выручку!
Ура!
Он подбросил кверху свою шляпу и от радости принялся скакать
по берегу.
Пароход тем временем описал дугу над пристанью и плавно
опустился на воду. Незнайка и Козлик, взявшись за руки,
бросились бежать к пристани. Не успели они подняться по
лесенке, как увидели, что с корабля сходят по трапу Знайка,
доктор Пилюлькин, Винтик, Шпунтик, Пончик и несколько
незнакомых лунатиков. От волнения сердце бешено заколотилось у
Незнайки в груди, и он остановился, не смея ступить дальше ни
шагу, только пробормотал:
-- Кажется, мне сейчас распеканция будет!
Знайка в сопровождении остальных коротышек подошел к
Незнайке.
-- Ну, здравствуй, -- сказал он, протянув руку.
-- А вы что же, голубчики, не могли прилететь раньше? --
сказал Незнайка, даже не ответив на приветствие Знайки. -- Мы
тут их ждали, ждали, чуть не превратились в баранов, а им хоть
бы что! Тоже спасители называются!
-- Я с тобой, дураком, и разговаривать после этого не хочу!
-- сердито ответил Знайка.
-- Ты бы лучше сказал спасибо, что хоть теперь прилетели, --
сказал доктор Пилюлькин. -- Как ты себя чувствуешь?
-- Хорошо.
-- Тогда марш сейчас же на пароход, а то здесь воздух,
говорят, очень вредный. Нельзя находиться долго.
-- Ну, капельку еще побыть здесь, я думаю, можно, -- ответил
Незнайка. -- Мне ведь нужно остальных коротышек спасти. Нас
сюда много приехало.
-- Это мы и без тебя сделаем, -- сказал доктор Пилюлькин.
-- Нет, нет, братцы, без меня вы еще что-нибудь перепутаете,
забудете кого-нибудь. Я сам должен всех разыскать. И еще вот
что: нет ли у вас лишнего приборчика невесомости?
-- Это для чего еще? -- спросил Винтик.
-- Я вот какую штуку придумал, -- ответил Незнайка. -- Мы
зароем прибор невесомости на острове в землю, тогда вокруг
образуется зона невесомости. Воздух над этой зоной уже не будет
ничего весить и начнет подниматься вверх, а на его место со
всех сторон будет поступать свежий морской воздух. Таким
образом атмосфера на острове очистится, и никто уже не будет
превращаться в баранов.
-- Гляди-ка, -- сказал восхищенно Шпунтик, -- наш Незнайка
тоже изобретателем стал.
-- А что ты думаешь? За последнее время я просто ужас до
чего поумнел. А свой метод очистки воздуха я придумал, еще
когда сюда на пароходе ехал. В трюме, понимаешь, нечего было
делать, вот я и принялся придумывать разные штучки.
-- Ну ладно, -- ответил Винтик. -- Прибор невесомости у нас
для тебя найдется. Кроме того, я вижу, тебе и ботинки
понадобятся. Ну, это на пароходе получишь, а сейчас веди-ка нас
и показывай, где коротышки, пока кто-нибудь из них на самом
деле не превратился в барана.
Глава тридцать пятая. ВРЕМЯ БОЛЬШИХ ПЕРЕМЕН
После того как скуперфильдовские рабочие овладели
невесомостью и прогнали со своей фабрики Скуперфильда, все
только и говорили об этом. Рабочие других фабрик тоже приезжали
к космонавтам, а вернувшись, устраивали на своих фабриках
невесомость. На некоторых фабриках рабочие до того осмелели,
что даже без всякой невесомости брали власть в свои руки и
прогоняли хозяев.
Полиция до такой степени была напугана всем происходящим,
что перестала выступать против рабочих. Многие полицейские
выбрасывали свои ружья и пистолеты, закапывали в землю свои
полицейские мундиры и каски и, одевшись как обыкновенные
коротышки, нанимались работать на фабрики и заводы. Они
говорили, что это гораздо приятнее, чем летать сломя голову по
воздуху в состоянии невесомости, получая ожоги, ранения и
увечья.
Рабочие за свою работу теперь стали получать значительно
больше, так как им уже не нужно было отдавать богачам часть
своего заработка; товары же сильно подешевели. Поэтому каждый и
питаться стал лучше, и покупал больше товаров. Поскольку
товаров стало требоваться больше, все фабрики начали
увеличивать выпуск продукции, а для этого им понадобилось
больше рабочих. Безработных скоро совсем не стало, так как все,
кто хотел работать, получали работу. В лакеях у богачей теперь
никто не хотел служить. От них удрали и служанки, и горничные,
и прачки, и швейцары, и полотеры, и в первую очередь повара.
Все повара и поварихи предпочитали теперь работать в столовых и
ресторанах, где они были сами себе хозяева. Столовых же и
ресторанов с каждым днем становилось больше, так как многим
теперь не хотелось затевать стряпню у себя дома. У каждого
хватало денег, чтоб пообедать в ресторане или принести обед из
столовой.
Бедняга Скуперфильд, который растерял все свои капиталы еще
до того, как у него отобрали фабрику, не знал, как ему теперь
быть. Сначала он ходил обедать к своим знакомым, но потом
убедился, что знакомым это особенного удовольствия не
доставляет, и кончил тем, что поступил работать на свою бывшую
макаронную фабрику. Никто не препятствовал ему в этом. Все
знали, что макаронное дело он любит, и надеялись, что работать
он станет исправно и добросовестно.
После того как Скуперфильд проработал несколько дней
подручным на тестомешалке, ему поручили работу на макаронном
прессе. Здесь обязанностью Скуперфильда было следить, как из
макаронного пресса бесконечным пучком лезли макаронные
трубочки, и регулировать их плотность и толщину. Если тесто
становилось слишком жидким -- а это сразу отражалось на толщине
трубочек, -- он давал сигнал тестомешальщикам подбавить муки;
если же тесто становилось слишком густым, он давал сигнал
прибавить водички. Как только трубочки достигали надлежащей
длины, Скуперфильд нажимал кнопку, в результате чего приходил в
движение электрический нож и разрезал трубочки, которые падали
в паровой котел, где их обдавало влажным горячим паром, после
чего они попадали на конвейер, который тащил их в сушилку.
Поработав у макаронного пресса с недельку, Скуперфильд придумал
пристроить к прессу небольшое колесико с выступом. Колесико,
вращаясь, время от времени нажимало на кнопку выступом и тем
самым автоматически включало электрический нож. Благодаря этой
рационализации Скуперфильду уже не нужно было нажимать каждый
раз на кнопку, когда макаронина достигала необходимой длины, и
он смог работать уже не на одном, а сразу на двух прессах. Он
говорил, что на этом не остановится и добьется того, чтоб
машина автоматически регулировала густоту макаронного теста и
сама добавляла сколько нужно муки и воды. Теперь, когда
работать приходилось ему самому, Скуперфильд хорошо понял, как
важно облегчать труд рабочего. В общем, работать ему
понравилось, тем более что вокруг всегда были коротышки, с
которыми можно было поговорить, перекинуться шуткой,
посоветоваться о каком-нибудь деле.
Теперь, окончив свой трудовой день, он часто покупал большую
булку и, сунув ее под мышку, отправлялся гулять в зоопарк. Он
очень любил смотреть на животных, особенно на водоплавающих
птиц. Увидев плавающих посреди пруда уток, он смеялся от
радости и кричал:
-- Смотрите, утки! Утки!
И принимался бросать кусочки булки на берег пруда. Утки
сейчас же подплывали к берегу и начинали клевать угощение. Со
временем они так привыкли к этому, что стали узнавать
Скуперфильда и, завидев издали его черный цилиндр, спешили к
берегу, что приводило Скуперфильда в умиление. Скормив уткам
полбулки, он говорил обычно:
-- Теперь идите, миленькие, поплавайте, а завтра я вам еще
принесу.
И уходил на площадку молодняка. Там он отдавал остатки булки
маленьким медвежатам и, если поблизости публики было немного,
просил у сторожа разрешения погладить кого-нибудь из зверят.
Сторож иногда разрешал. Тогда Скуперфильд перелезал через
ограду, гладил всех зверушек по очереди и, поцеловав на
прощание какого-нибудь хорошенького медвежонка, совершенно
счастливый отправлялся домой.
В дни отдыха он уезжал с кем-нибудь из своих новых приятелей
за город: в лес или на реку. Там он дышал свежим воздухом,
слушал пение птичек, глядел на цветочки. Со временем он
запомнил названия многих цветов, и для него они были теперь не
просто синенькие, красненькие или желтенькие цветочки, а
незабудки, ромашки, кувшинки, ландыши, колокольчики, ноготки,
фиалочки, одуванчики, васильки, мускарики или анютины глазки. С
тех пор как Скуперфильд стал называть цветочки по именам, они
сделались для него как бы близкими и родными, и он еще больше
радовался, когда видел их.
-- Как прекрасен мир! -- говорил он. -- Как хороша природа!
Раньше я ничего этого не видел: ни цветов, ни травки, ни милых
пичужек, ни красивой реки с ее чудесными берегами. Мне всегда
было некогда. Я только и думал, как бы нажить побольше денег, а
на все остальное у меня не оставалось времени, провалиться мне
на этом самом месте, если я вру! Зато теперь я знаю, что