Хочу пояснить одну вещь. Я не могу читать мысли. И никто не может, потому что ничего похожего на отпечатанный текст ни у кого в голове нет. А ту непрекращающуюся мыслительную рябь, которая проходит по уму, мало кто способен заметить даже в себе. Поэтому читать чужие мысли - все равно что разбирать написанное по мутной воде вилами в руке сумасшедшего. Здесь я имею в виду не техническую трудность, а практическую ценность такой процедуры.
Но благодаря хвосту у лис часто случается своеобразный резонанс с чужим сознанием -
особенно когда это чужое сознание совершает неожиданный кульбит. Это напоминает реакцию
периферийного зрения на внезапное движение в полутьме. Мы видим короткую галлюцинацию,
эдакий абстрактный компьютерный мультик. Пользы от такого контакта никакой, и большую
часть времени наш ум просто отфильтровывает этот эффект - иначе невозможно было бы
ездить в метро. Обычно он слаб, но принимаемые людьми наркотики его усиливают, поэтому
мы терпеть не можем наркоманов.
При внутривенной инъекции кетамина с полковниками ФСБ творятся странные вещи.
"Поездка по Каширке" была не метафорой, а довольно реалистическим описанием: хоть
обмякшее тело Михалыча напоминало труп, его сознание неслось сквозь какой-то оранжевый
туннель, заполненный призрачными формами, которые он умело огибал. Туннель постоянно
разветвлялся в стороны, и Михалыч выбирал, куда ему свернуть. Это было похоже на бобслей
- Михалыч управлял своим воображаемым полетом легкими, незаметными глазу поворотами
ступней и ладоней, даже не поворотами, а просто микроскопическими напряжениями
соответствующих мышц.
Я поняла, что эти оранжевые туннели были не только пространственными образованиями,
они одновременно были информацией и волей. Весь мир превратился в огромную
самовыполняющуюся программу вроде компьютерной, но такую, где hardware и software нельзя
было разделить. Сам Михалыч тоже был элементом этой программы, но обладал свободой
перемещения относительно других ее блоков. И его внимание двигалось по программе к
самому ее началу, к люку, за которым пряталось что-то страшное. Влетев в последний
оранжевый туннель, Михалыч приблизился к этому люку и решительно распахнул его. И то
страшное, что было за ним, вырвалось на свободу и понеслось вверх - к свету дня, в комнату.
Я поглядела на Михалыча. Он оживал - но странно, нехорошо. Углы его рта подрагивали
- на них выступили пятнышки не то слюны, не то пены, а из горла слышался звук, похожий на рычание. Рычание становилось все громче, затем тело Михалыча дернулось, выгнулось, и я почувствовала, что непонятная жуткая сила со дна его души через секунду вырвется на свободу. У меня не было времени на колебания - я схватила бутылку шампанского и с размаху ударила его по голове.
Внешне ничего особенного не произошло - Михалыч снова обмяк в кресле, а бутылка
даже не разбилась. Но вот в его внутреннем измерении, с которым у меня до сих пор оставался контакт, случилось нечто удивительное. Сгусток злой силы, который рвался из его глубин наружу, потерял управление и врезался в сложную комбинацию мысле-форм, заполнявшую очередной туннель. Замелькали пульсирующие звезды и уходящие к горизонту полосы огня, похожие на разметку бесконечной взлетной полосы. Это было ослепительно красиво и напоминало виденную мной в шестидесятые годы хронику катастрофы скоростного катера-тримарана: катер оторвался от воды, сделал медленно-задумчивую мертвую петлю и расшибся о поверхность озера в мелкие дребезги. Здесь произошло почти то же самое, только вместо катера в мелкие дребезги расшиблось озеро: призрачные конструкции, заполнявшие оранжевый туннель, распались на части и с мелодичным звоном разлетелись в стороны, затухая, сворачиваясь и исчезая. А затем и вся вселенная оранжевых туннелей погасла и пропала из виду, словно отключили освещавшее ее электричество. Остался только обмякший мужик в кресле и мелодичный звук, который повторялся и повторялся до тех пор, пока я не поняла, что это телефон. Я взяла трубку.
- Михалыч? - спросил мужской голос.
- Михалыч не может подойти, - сказала я. - Он очень занят.
- Кто это?
Короткого и простого ответа на этот вопрос у меня не нашлось. Через несколько секунд тишины на том конце линии повесили трубку.
*
Надо было додуматься - переименовать КГБ. Такой брэнд пропал! KGB во всем мире
знали. А теперь не всякий иностранец и поймет, что это такое - "FSB". Одна американская
лесбиянка, которая снимала меня на уик-энд, все время путала "FSB" с "FSD". "FSD" - это
"female sexual dysfunction", болезнь, которую придумали фармацевтические компании, чтобы
запустить в производство женский аналог виагры. Секс-дисфункция у женщин, конечно, блеф:
в женской сексуальности важны не столько физические аспекты, сколько контекст - свечи,
шампанское, слова. А если уж совсем честно, важнейшим условием современного женского
оргазма является высокий уровень материальной обеспеченности. Но это пилюлей не решишь
- it's the economy, stupid . Впрочем, я отвлеклась.
Хоть название у КГБ поменялось, кадры остались прежними, суровыми и закаленными.
Нормальный человек от такого удара бутылкой по голове надолго отбросил бы коньки. А
Михалыч довольно быстро стал приходить в себя. Возможно, дело было в том, что он получил
удар в измененном состоянии сознания - при этом трансформируются физические свойства
организма, как может подтвердить любой алкоголик.
Я поняла, что он в сознании, когда попыталась вытащить ключ от двери у него из штанов. Склонившись над ним, я увидела, что он смотрит на меня из-под приоткрытых век. Я сразу отскочила. Меня напугало происходившее с ним после укола - такого я раньше не видела, и рисковать мне не хотелось.
- Телефон, - прошептал Михалыч.
- Что телефон?
- Кто... Кто...
- Кто звонил? - догадалась я. - Не знаю. Какой-то мужчина.
Он застонал. Удивительно. Нормального человека после такого удара по голове
волновали бы вечные вопросы. А этот думал о телефонных звонках. Как писал Маяковский,
"гвозди бы делать из этих людей, всем бы в России жилось веселей" (это он потом исправил на "крепче бы не было в мире гвоздей", а в черновике было именно так, сама видела).
- Дайте ключ, - сказала я, - мне идти надо.
- Подожди ты, - выдохнул Михалыч, - разговор.
- Я с торчками не разговариваю.
- Не рассуждай...
Он говорил с усилием, делая большие паузы - будто каждое предложение было высокой
горой, с которой он несколько раз срывался за время штурма.
- Ну да, - сказала я обиженным тоном. - Не рассуждай. Люське вон тоже говорили -
не рассуждай. А как клиент у нее на ветке сакуры помер, попала под следствие. Адвокат
говорит - перитонит, несчастный случай. А следователь клеит прорыв прямой кишки,
непредумышленное убийство. И надо еще три штуки занести, тогда будет непредумышленное,
а можно вообще налететь по полной... Давайте ключ, а то еще раз получите. И плевать, что вы из ФСБ. Мне ничего не будет, самозащита.
С этими словами я снова взялась за бутылку.
Он издал жутковатый звук - словно глубоко в омуте засмеялся водяной. Потом
попытался что-то сказать, но получилось только:
- Сиди... Си...
- Слушайте, я последний раз по-хорошему прошу, - повторила я, - отдайте ключ!
- Сука, - сказал он неожиданно отчетливо. Все-таки эти офицеры такие хамы. Не могут
культурно поговорить с девушкой. Я занесла бутылку для удара, и тут дверь за моей
спиной открылась.
На пороге стоял высокий молодой человек в темном плаще с поднятым воротом. Он был
небрит, хмур и очень хорош собой - это я отметила без всякой личной вовлеченности,
холодным взглядом художницы.
Немного портила его только надменно-гневная складка у губ. Она, однако, не вызывала к нему неприязни, а как бы устанавливала дистанцию. Впрочем, и со складкой он выглядел весьма и весьма привлекательно. Пожалуй, он чуть-чуть походил на молодого государя Александра Павловича - тот, помнится, тоже глядел волком в первые годы после восшествия на престол.
Меня поразило выражение его лица. Не знаю, как объяснить. Как если бы человек много
лет жил с зубной болью и привык не обращать на нее внимания, хоть боль мучила его каждый
день. Еще у него был запоминающийся взгляд: эти серо-желтые глаза отпечатывались на чужой сетчатке и глядели оттуда в душу еще несколько секунд. Самое же главное, мне показалось, что это лицо из прошлого. Похожих лиц было много вокруг в давние времена, когда люди верили в любовь и Бога, а потом такой тип почти исчез.
Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза.
- Хотела шампанским отпаивать, - пояснила я, ставя бутылку на стол.
Гость перевел взгляд на Михалыча.
- Никак дочку привез? - спросил он.
- Не, - прохрипел из своего кресла Михалыч и даже пошевелил рукой (видно,
присутствие гостя помогло ему собраться с духом). - Не... Шмара...
- А, - сказал гость и снова поглядел на меня. - Это и есть... которая нашего
консультанта обидела?
- Она.
- А с тобой что случилось?
- Шеф, - залопотал в ответ Михалыч, - зуб, шеф, зуб! Наркоз!
Молодой человек втянул носом воздух, и на его лице появилась неодобрительная гримаса.
- Тебе чего, кетамином наркоз делали?
- Шеф, я...
- Или ты ветеринара вызывал уши обрезать?
- Шеф...
- Опять? Я понимаю, на объекте. Но здесь зачем? У нас был разговор на эту тему?
Михалыч опустил глаза. Молодой человек посмотрел на меня, мне показалось - с
любопытством.
- Шеф, объясню, - заговорил Михалыч. - Честное...
Я физически чувствовала, каким усилием даются ему слова.