1) куры в курятнике были, люди в доме - тоже; таким образом, присутствовали оба
необходимых для охоты ингредиента.
2) убегать следовало по дороге, которая вела в лес.
3) надо было успеть оторваться от погони до того, как дорожка вынырнет из леса с другой стороны - на опушке всегда было много прогуливающихся, в основном молодых мамаш с колясками.
Кроме того, я обнаружила, как подъехать почти к самому курятнику на машине - хоть
домик лесника казался затерянным в лесу, город начинался всего в трехстах метрах: лес
обрывался шеренгой бетонных шестиэтажек. Я записала адрес самого близкого к курятнику
дома. Теперь все было готово к охоте.
Велоразведка дала еще один результат. Возвращаясь домой, я поехала по незнакомой
дорожке и обнаружила удивительное место, куда не попадала раньше. Это был обширный
пустырь, даже скорее поле, скатывающееся одним краем к речушке и окруженное лесом. Поле
пересекали тропинки, а на ведущем к реке склоне был велосипедный трамплин - крутая
земляная насыпь, укатанная множеством шин. Я не решилась прыгнуть, а только медленно
въехала на него, представляя себе, каково это - разогнаться и взмыть в воздух. Но
уверенности, что я смогу приземлиться, у меня не было.
Недалеко от трамплина обнаружилась странная скульптурная композиция. В землю были
врыты несколько серых бревен разной длины. Их обструганные верхушки изображали лица
воинов. Бревна воины стояли вплотную друг к другу, а вокруг них размещались грубые
прочные лавки. По периметру стояло четверо ориентированных по сторонам света П-образных
ворот, таких же серых, мощных и растрескавшихся. Все вместе напоминало бревенчатый
Стоунхендж, уже пострадавший в битве с вечностью: бревна были изуродованы кострами,
которые разводила прямо на них местная шпана. Но, несмотря на черные пропалины и
множество пустых бутылок из-под пива, в этом объекте была красота и даже какое-то зыбкое
величие.
Я села на одно из бревен, уставилась на красный круг солнца (такие закаты бывают в
Москве только в мае) и ушла в мысли о прошлом. Мне вспомнился человек, которого я
встретила больше тысячи лет назад - его звали Желтый Господин, по названию Желтой Горы,
на которой стоял его монастырь. Я провела в беседе с ним всего одну ночь, а запомнила этот разговор навсегда - стоило закрыть глаза, и я видела лицо Желтого Господина так отчетливо, словно он был рядом. А ведь сколько было людей, с которыми я сталкивалась многие годы изо дня в день - и от которых в моей памяти не осталось даже тени... Сестричка И тоже знала Желтого Господина, подумала я. Интересно, помнит она его? Надо будет спросить.
В этот момент зазвонил мобильный.
- Алло, - сказала я.
- Здравствуй, рыжая.
Я не поверила своим ушам.
- Сестричка И? Просто чудеса. Я только что о тебе думала...
- То-то у меня хвост чешется, - засмеялась она. - Я уже в Москве.
- Где ты остановилась?
- В гостинице "Националь". Что ты делаешь завтра в час дня?
*
Я боялась проблем при входе в "Националь", но никто из секьюрити не обратил на меня
внимания. Возможно, дело было в том, что меня ожидала похожая на шарфюрера СС
девушка-администратор с табличкой "valued guest of Lady Cricket-Taylor", которая проводила меня к одному из люксов. Не хватало только почетного караула с оркестром.
И Хули встретила меня, сидя на полосатом диване в гостиной номера. Меня мучило
подозрение, что я уже встречалась в этом помещении с каким-то клиентом, не то бизнесменом из Южной Кореи, не то оружейным арабом. Но дело могло быть просто в полосатом диване, такие здесь во многих номерах. Увидев меня, сестричка встала навстречу, и мы нежно обнялись. В ее руках появился прозрачный пластиковый пакет.
- Это тебе, - сказала она. - Недорого, но изящно.
В пакете была майка с британским флагом и русско-английской надписью:
КОКНИ
COCKNEY
- Это в Лондоне продают, - сказала она. - На всех языках. Но на русском получается
особенно мило.
И она тихо захихикала. Я не могла удержаться и засмеялась тоже.
И Хули выглядела в точности так же, как в двадцать девятом году, когда она приезжала в Россию по линии модного тогда Коминтерна. Только сейчас ее стрижка казалась чуть короче. Одета она была, как всегда, неподражаемо.
Последнюю тысячу лет стиль И Хули не менялся - это был предельный радикализм,
замаскированный под утилитарную минималистичность. Я завидовала ее смелому вкусу - она
всегда опережала моду на полшага. Мода циклична, и за долгие столетия сестренка И
наловчилась кататься на волнах этих циклов с мастерством профессионала по серфингу -
каким-то чудом она постоянно находилась в точке, угадать координаты которой пытаются все
дизайнеры одежды.
Вот и сейчас на ней была умопомрачительная жилетка, похожая на огромный патронташ
со множеством разноцветных накладных карманов, расшитых арабской вязью и оранжевыми
словами "Ка-Воот!". Это была вариация на тему пояса шахида - каким его сшил бы японский
дизайнер-либертен. Вместе с тем вещь была очень удобной - сумка обладателю такой жилетки
была ни к чему.
- Не слишком ли смело для Лондона? - спросила я. - Никто не возмущается?
- Что ты! У англичан все силы духа уходят на лицемерие. На нетерпимость не остается.
- Неужели все так мрачно? Она махнула рукой.
- Лицемерие по-английски "hypocrisy". Я бы ввела новый термин - "hippopocrisy", от
"гиппопотам". Чтоб обозначить масштабы проблемы.
Я терпеть не могу, когда дурно отзываются о целых нациях. По-моему, так поступают или неудачники, или те, у кого нечиста совесть. Неудачницей сестричку И никак не назовешь. Но вот насчет совести...
- А почему бы тебе первой не перестать лицемерить? - спросила я.
- Тогда это будет цинизм. Еще неизвестно, что хуже. В общем, в чулане темно и сыро.
- В каком чулане?
- Я про английскую душу. Она напоминает мне чулан. Или как это правильно
перевести... closet. Лучшие из англичан всю жизнь стремятся оттуда выйти, но удается это, как правило, только в момент смерти.
- Откуда ты знаешь?
- Как откуда? Вижу изнутри. Я ведь сама англичанка. Ну, конечно, не до конца -
примерно как ты русская. Ведь можно сказать, что ты русская?
- Пожалуй, - согласилась я и тихонько вздохнула.
- А на что похожа русская душа? Я задумалась.
- На кабину грузовика. В которую тебя посадил шофер-дальнобойщик, чтобы ты ему
сделала минет. А потом он помер, ты осталась в кабине одна, а вокруг только бескрайняя степь, небо и дорога. А ты совсем не умеешь водить.
- А шофер еще в кабине, или...? Я пожала плечами.
- Это у кого как.
- Да, - сказала И Хули. - Выходит, то же самое.
- Что то же самое? - не поняла я.
- У нас пословица есть. "Everybody has his skeleton in the closet" . Это лорд Байрон сказал. Когда понял, что задушил в себе гомосексуалиста.
- Бедняга.
- Бедняга? - И Хули подняла брови. - Ничего ты не понимаешь. Он этого
гомосексуалиста в себе всю жизнь истязал и мучил, а задушил только перед самой смертью,
когда понял, что сам скоро коньки отбросит. А все его стихи и поэмы, оказывается, на самом деле написал этот гомосексуалист. Два американских ученых доказали, сама читала. Вот какие в Англии люди! Лучше уж ваш мрачняк в кабине.
- Почему мрачняк? По-моему, в этом много красоты.
- В чем? В скелете рядом?
- Нет, - ответила я. - В русской душе. Представь, ты совсем не умеешь водить, а
вокруг степь и небо. Я люблю Россию.
- А что именно ты в ней любишь? Некоторое время я обдумывала этот вопрос. Потом не
очень уверенно ответила:
- Русский язык.
- Ты правильно делаешь, - сказала И Хули, - что внушаешь себе это чувство. Иначе
тебе было бы невыносимо тут жить. Как мне в Англии.
Она по-кошачьи потянулась, поглядела вдаль, и в ее глазах мелькнуло что-то
лениво-мечтательное. Мне вдруг померещилась хищная острозубая пасть на месте ее лица, как бывает на двадцать пятом кинокадре. Я захотела сказать ей какую-нибудь легкую колкость.
- По-моему, это ты внушаешь себе, что живешь среди лицемеров и извергов.
- Я? Зачем бы я стала это делать? - спросила она.
- Говорят, никто не может совершить убийства, не приписав своей жертве какого-нибудь дурного качества. Иначе совесть замучает. А когда убийства следуют одно за другим, эти качества удобно распространить на всю target group. He так пугает воздаяние.
По лицу И Хули пробежала тень.
- Это мораль? - спросила она. - Даже некоторые люди понимают, что в реальности
нет ни добра, ни зла. А мы с тобой лисы. После смерти нет ни воздаяния за зло, ни награды за добродетель, а только общее для всех возвращение к великому пределу у Желтого Источника, Остальное придумали для того, чтобы держать народ в подчинении и страхе. О чем ты говоришь?
Я поняла, как глупо себя веду - злю сестру, с которой хочу посоветоваться. Кто я такая, чтобы в чем-то ее упрекать? Разве я хоть на йоту лучше? Если я действительно считаю себя лучше, значит, я еще хуже. Надо было свести все к шутке.
- Какие мы серьезные, - сказала я игриво. - Вот к чему ведет многолетнее
сожительство с бесхвостой обезьяной. Ты даже рассуждать стала совсем как они.
И Хули несколько секунд недоверчиво глядела на меня, хмуря пушистые брови. Ей это
очень шло. Потом она улыбнулась.
- Значит, решила надо мной посмеяться? Теперь не поворачивайся ко мне задом...
У лис эта фраза основана на несколько иных референциях, чем у людей, но общее
значение примерно то же. Я и не собиралась поворачиваться к ней задом, тем более что она