"Освобождение Вавилона" Александру понравилось, чего нельзя сказать об
остальном.
Видела ли ты хит Венецианской биеннале - стог сена, в котором четыре года
прятался от участкового первый белорусский постмодернист Мыколай Климаксович?
Александр обозвал эту работу плагиатом и рассказал про аналогичный стог
Владимира Ульянова ( Lenin ), находящийся на постоянной экспозиции в деревне
Разлив. Брайан заметил, что повторение - не обязательно плагиат, это суть
постмодерна, а если шире - основа современного культурного гешталъта,
проявляющаяся во всем - от клонирования овец до ремейка старых фильмов. Чем
еще заниматься после конца истории ? Именно цитатностъ, сказал Брайан,
превращает Климаксовича из плагиатора в постмодерниста. Александр возразил, что
от российского участкового этого Климаксовича не спасла бы никакая цитатцостъ, и
если в Белоруссии история кончилась, то в России перебоев с ней не предвидится.
Затем Брайан показал Александру работу Asuro Keshami , к которой он относится
особенно трепетно, не в последнюю очередь из-за серьезных инвестиций, которых
требует ее изготовление и монтаж. Работа Хешами, навеянная творчеством
небезызвестной тебе Camille Paglia , представляет собой огромную трубу из
эластичного красного пластика с белыми выступами-клыками внутри. Ее
предполагается установить под открытым небом на одном из лондонских стадионов.
Одна из самых серьезных проблем в мире современного искусства - придумать
оригинальную и свежую вербальную интерпретацию работы. Нужны бывают
буквально несколько фраз, которые затем можно будет перепечатывать в каталогах и
обзорах. От этого кажущегося пустяка часто зависит судьба произведения. Здесь
очень важна способность увидеть объект с неожиданной, шокирующей стороны, а это
замечательно получается у твоего приятеля с его варварски-свежим взглядом на мир.
Поэтому Брайан хотел бы получить разрешение использовать мысли, высказанные
вчера Александром, для концептуального обеспечения инсталляции.
Сопроводительный текст, который я прилагаю - это как бы сплав идей Брайана и
Александра:
"В работе Асуро Кешами " VD -42 CC " сочетаются разные языки -
инженерный, технический, научный. На базовом уровне речь идет о преодолении:
физического пространства, пространства табу и пространства наших подсознательных
страхов. Инженерный и технический языки имеют дело с материалом, из которого
изготовлен объект, но художник говорит со зрителем на языке эмоций. Когда зритель
узнаёт, что какие-то люди дали этому маленькому педику пятнадцать миллионов
фунтов, чтобы растянуть пизду из кожзаменителя над заброшенным футбольным
полем, он вспоминает, чем занимается по жизни он сам и сколько ему за это платят,
потом глядит на фото этого маленького педика в роговых очках и веселой курточке, и
чувствует растерянность и недоумение, переходящие в чувство, которое германский
философ Мартин Хайдеггер назвал "заброшенностью" ( Geworfenheit ). Зрителю
предлагается сосредоточиться на этих переживаниях - именно они являются
эстетическим эффектом, которого пытается добиться инсталляция".
Брайан предлагает Александру гонорар в одну тысячу фунтов. Это, конечно,
небольшая сумма, но вариант сопроводительного текста не окончательный, и полной
уверенности, что он будет использован, нет. Поговори с Александром, ОК? Можете
написать ответ лично Брайану на этот же адрес, я сейчас с ним в легкой ссоре. Он в
дурном настроении - ночью его не пустили в заведение, называющееся " Night Flight
". Сначала его остановил face control (не понравились спортивные туфли), потом из
недр этого вертепа вышел какой-то голландский сутенер и велел Брайану одеться "
more stylish ". Брайан сегодня ведь день повторяет: " Stylish ? Тот, который передо
мной прошел? В зеленом пиджаке и синей рубашке?" И срывает свое плохое
настроение на мне. Ну да ничего :-=)))
Самое главное, не забудьте про пропуск в храм Христа Спасителя!
Люблю и помню,
твоя И".
Александр внимательно прочитал распечатку. Затем сложил лист бумаги вдвое, затем еще раз вдвое, а затем порвал его.
- Тысяча фунтов, - сказал он. - Ха. Он, видимо, не вполне понимает, с кем имеет дело. Знаешь, напиши ему ты. Ты все-таки лучше владеешь английским.
- Спасибо, - сказала я скромно. - А что написать? Мало предложил?
Он смерил меня взглядом.
- Обложи его хуями по полной программе. Но только так, чтобы было аристократично и
изысканно.
- Это невозможно, - сказала я. - При всем желании.
- Почему?
- В аристократических кругах не обкладывают друг друга хуями. Так не принято.
- Тогда обложи тем, чем принято, - сказал он, - Но так, чтобы у него жопа треснула.
Ну давай, включи этот свой сарказм, которым ты мне всю душу проела. Пускай он хоть раз
пользу принесет.
Что-то в его тоне удержало меня от вопроса, о какой именно пользе он говорит. Он был трогателен в своей детской обиде, и мне передалась ее часть. А уж если быть честной до конца, разве надо дважды просить лису обложить хуями английского аристократа?
Сев за компьютер, я задумалась. Моя интернационально-феминистическая составляющая
требовала, чтобы ответ строился вокруг фразы "suck my dick", как у самых продвинутых
американок. Но рациональная часть моего "я" подсказывала, что в письме, подписанном
Александром, этого будет недостаточно. Я написала следующее:
Dear Lord Cricket,
Being extremely busy, I'm not sure that you can currently suck my dick. However,
please feel encouraged to fantasise about such a development while sucking on a cucumber, a carrot, an eggplant or any other elongated roundish object you might find appropriate for that matter.
With kind regards,
Alexandre Fenrir - Gray
Я специально написала не "Alexander", a "Alexandre", на французский манер. Фамилию
"Fenrir-Gray" я придумала в последний момент, в приступе вдохновения. Она уж точно звучала аристократично. Правда, сразу вспоминался чай "Эрл Грей", из-за чего подпись чуть отдавала бергамотовым маслом, но все равно имя было одноразовым.
- Ну? - спросил он.
- Примерно так, - сказала я. - Дорогой лорд Крикет, в настоящий момент я очень
занят и не уверен, что вы можете сделать мне, так сказать, это самое. Однако не стесняйтесь фантазировать на эту тему в то время, как будете сосать огурец, морковку, баклажан или любой другой продолговатый округлый предмет, который вы найдете подходящим для этой цели. С уважением, Саша Серый.
- А можно без уважения?
- Тогда не будет аристократично.
- Ну ладно, - вздохнул он. - Посылай... А потом иди сюда, у Серого Волка есть дело к Красной Шапочке.
- Какое еще дело?
- Сейчас у нас будет это... Коллоквиум по психоанализу русских народных сказок. Мы
будем кидать Красной Шапочке пирожки в корзинку. К сожалению, пирожок у нас всего один.
Поэтому кидать его в корзинку мы будем много раз подряд.
- Фу какая пошлость...
- Ты сама подойдешь или мне за тобой сходить?
- Сама подойду. Только давай договоримся, быстренько-быстренько. Нам уже ехать
пора. И сегодня мне ничего не перекусывай, а то я замучилась новые трусики покупать,
хорошо? Мне же не всякие подходят.
- Угу.
- И еще, пока ты говорить можешь...
- Чего?
- Скажи, почему тебе каждый раз надо ввернуть в разговор эту апологию
самодовольного воинствующего невежества?
- Это как?
- Ну как про Красную Шапочку и психоанализ. Мне иногда кажется, что ты пытаешься
трахнуть в моем лице всю историю и культуру.
- С культурой - есть немного, - сказал он. - А при чем тут история? Ты что, Сфинкс?
Сколько тебе, кстати, лет? Я бы дал лет шестнадцать. А сколько на самом деле?
Я почувствовала, как мои щеки становятся горячими-горячими.
- Мне?
- Да.
- Знаешь, - нашлась я, - я как-то читала стихи одного прокурора в малотиражке
министерства юстиции. Там было стихотворение про юного защитника Родины, которое
начиналось со слов: "Я не дал бы ему и пятнадцати лет..."
- Ну понятно, - сказал он, - сын полка. А при чем тут эти стихи?
- При том. Когда человек в твоей форме говорит "я бы дал тебе лет шестнадцать", сразу начинаешь думать, по каким статьям.
- Если тебя раздражает этот китель, - сказал он, - сними свое глупое платье, и скоро вместо погон будет мягкая серая шерстка. Вот так, хорошо. Какая ты сегодня умница...
- Слушай, а ты им сделаешь пропуск в храм Христа Спасителя?
- У-у-у!
- Нет? И правильно. Мы же только что этому Брайану ответ написали. Хотя... Хочешь
вклеить ему так, чтобы вышло по-настоящему аристократично?
- Р-р-р!
- Если после этого письма, где ты ему все объяснил, ты все-таки устроишь ему пропуск, будет действительно высший класс. А?
- Р-р-р!
- Значит, сделаем?
- Р-р-р!
- Хорошо. Я тебе тогда напомню... Вот дурак, а? Я же сказала, не перекусывай! Купи
себе пластмассовую кость в собачьем магазине и грызи на здоровье, когда меня здесь нет. Что у тебя, зубы режутся? Волчище... И давай быстрее, через час надо быть в лесу.
*
Машина остановилась на краю леса, недалеко от панельной шестиэтажки, которую я
наметила в качестве начального ориентира.
- Куда теперь? - спросил Александр.
Он держал себя со снисходительным дружелюбием взрослого, которого вовлекают в
бессмысленную игру дети. Меня это раздражало. "Ничего, - подумала я, - посмотрим, что ты
скажешь через час..."
Взяв пакет с шампанским и бокалами, я вылезла из машины. Александр что-то тихо сказал шоферу и вылез следом. Я неспешно пошла к лесу.
В лесу уже было лето. Стояли те удивительные майские дни, когда зелень и цветы
кажутся бессмертными, победившими навсегда. Но я знала - пройдет всего две-три недели, и в московском воздухе разольется предчувствие осени.
Вместо того чтобы любоваться природой, я глядела под ноги - мои каблуки-шпильки
уходили в землю, и надо было следить, куда ставишь ногу. Мы дошли до скамейки, стоявшей