X.
Генерал с конницей поехал вперед. Батальон, с которым я шел из крепости N, остался в арьергарде. Роты капитана Хлопова и поручика Розенкранца отступали вместе. Предсказание капитана вполне оправдалось: как только мы вступили в узкий перелесок, про который он говорил, с обеих сторон стали беспрестанно мелькать конные и пешие горцы, и так близко, что я очень хорошо видел, как некоторые, согнувшись, с винтовкой в руках, перебегали от одного дерева к другому. Капитан снял шапку и набожно перекрестился; некоторые старые солдаты сделали то же. В лесу послышались гиканье, слова: "иай гяур! Урус иай!" Сухие, короткие винтовочные выстрелы следовали один за другим, и пули визжали с обеих сторон. Наши молча отвечали беглым огнем; в рядах их только изредка слышались замечания в роде следующих: "он 27 откуда палит, ему хорошо из‑за леса, орудию бы нужно..." и т. д. Орудия въезжали в цепь, и после нескольких залпов картечью неприятель, казалось, ослабевал, но через минуту и с каждым шагом, который делали войска, снова усиливал огонь, крики и гиканье. Едва мы отступили сажен на триста от аула, как над нами со свистом стали летать неприятельские ядра. Я видел, как ядром убило солдата... Но зачем рассказывать подробности этой страшной картины, когда я сам дорого бы дал, чтобы забыть ее! Поручик Розенкранц сам стрелял из винтовки, не умолкая ни на минуту, хриплым голосом кричал на солдат и во весь дух скакал с одного конца цепи на другой. Он был несколько бледен, и это очень шло к его воинственному лицу. Хорошенький прапорщик был в восторге; прекрасные черные глаза его блестели отвагой, рот слегка улыбался; он беспрестанно подъезжал к капитану и просил его позволения броситься на ура. ‑ Мы их отобьем, ‑ убедительно говорил он: ‑ право отобьем. ‑ Не нужно, ‑ кротко отвечал капитан: ‑ надо отступать. Рота капитана занимала опушку леса и лежа отстреливалась от неприятеля. Капитан в своем изношенном сюртуке и взъерошенной шапочке, опустив поводья белому маштачку и подкорчив на коротких стременах ноги, молча стоял на одном месте. (Солдаты так хорошо знали и делали свое дело, что нечего было приказывать им.) Только изредка он возвышал голос, прикрикивая на тех, которые подымали головы. В фигуре капитана было очень мало воинственного; но зато в ней было столько истины и простоты, что она необыкновенно поразила меня. "Вот кто истинно храбр", сказалось мне невольно. Он был точно таким же, каким я всегда видал его: те же спокойные движения, тот же ровный голос, то же выражение бесхитростности на его некрасивом, но простом лице; только по более, чем обыкновенно, светлому взгляду можно было заметить в нем внимание человека, спокойно занятого своим делом. Легко сказать: таким же, как и всегда. Но сколько различных оттенков я замечал в других: один хочет казаться спокойнее, другой суровее, третий веселее, чем обыкновенно; по лицу же капитана заметно, что он и не понимает, зачем казаться. Француз, который при Ватерлоо сказал: "la garde meurt, mais ne se rend pas", 28 и другие, в особенности французские герои, которые говорили достопамятные изречения, были храбры и действительно говорили достопамятные изречения; но между их храбростью и храбростью капитана есть та разница, что если бы великое слово, в каком бы то ни было случае, даже шевелилось в душе моего героя, я уверен, он не сказал бы его: во‑первых, потому, что, сказав великое слово, он боялся бы этим самым испортить великое дело, а во‑вторых, потому, что, когда человек чувствует в себе силы сделать великое дело, какое бы то ни было слово не нужно. Это, по моему мнению, особенная и высокая черта русской храбрости; и как же после этого не болеть русскому сердцу, когда между нашими молодыми воинами слышишь французские пошлые фразы, имеющие претензию на подражание устарелому французскому рыцарству?.. Вдруг в той стороне, где стоял хорошенький прапорщик со взводом, послышалось недружное и негромкое ура. Оглянувшись на этот крик, я увидел человек тридцать солдат, которые с ружьями в руках и мешками на плечах насилу‑насилу бежали по вспаханному полю. Они спотыкались, но все подвигались вперед и кричали. Впереди их, выхватив шашку, скакал молодой прапорщик. Всё скрылось в лесу... Через несколько минут гиканья и трескотни из лесу выбежала испуганная лошадь, и в опушке показались солдаты, выносившие убитых и раненых; в числе последних был молодой прапорщик. Два солдата держали его под мышки. Он был бледен, как платок, и хорошенькая головка, на которой заметна была только тень того воинственного восторга, который одушевлял ее за минуту перед этим, как‑то страшно углубилась между плеч и спустилась на грудь. На белой рубашке под расстегнутым сюртуком виднелось небольшое кровавое пятнышко. ‑ Ах, какая жалость! ‑ сказал я невольно, отворачиваясь от этого печального зрелища. ‑ Известно, жалко, ‑ сказал старый солдат, который, с угрюмым видом, облокотясь на ружье, стоял подле меня. ‑ Ничего не боится: как же этак можно! ‑ прибавил он, пристально глядя на раненого. ‑ Глуп еще ‑ вот и поплатился. ‑ А ты разве боишься? ‑ спросил я. ‑ А то нет!
XI.
Четыре солдата на носилках несли прапорщика; за ними форштатский солдат вел худую, разбитую лошадь, с навьюченными на нее двумя зелеными ящиками, в которых хранилась фельдшерская принадлежность. Дожидались доктора. Офицеры подъезжали к носилкам и старались ободрить и утешить раненого. ‑ Ну, брат Аланин, не скоро опять можно будет поплясать с ложечками, ‑ сказал с улыбкой подъехавший поручик Розенкранц. Он, должно быть, полагал, что слова эти поддержат бодрость хорошенького прапорщика; но, сколько можно было заметить по холодно‑печальному выражению взгляда последнего, слова эти не произвели желанного действия. Подъехал и капитан. Он пристально посмотрел на раненого, и на всегда равнодушно‑холодном лице его выразилось искреннее сожаление. ‑ Что, дорогой мой Анатолий Иваныч? ‑ сказал он голосом, звучащим таким нежным участием, какого я не ожидал от него: ‑ видно, так Богу угодно. Раненый оглянулся; бледное лицо его оживилось печальной улыбкой. ‑ Да, вас не послушался. ‑ Скажите лучше: так Богу угодно, ‑ повторил капитан. Приехавший доктор принял от фельдшера бинты, зонд и другую принадлежность и, засучивая рукава, с ободрительной улыбкой подошел к раненому. ‑ Что, видно, и вам сделали дырочку на целом месте, ‑ сказал он шутливо‑небрежным тоном: ‑ покажите‑ка. Прапорщик повиновался; но в выражении, с которым он взглянул на веселого доктора, были удивление и упрек, которых не заметил этот последний. Он принялся зондировать рану и осматривать ее со всех сторон; но выведенный из терпения раненый с тяжелым стоном отодвинул его руку... ‑ Оставьте меня, ‑ сказал он чуть слышным голосом: ‑ всё равно я умру. С этими словами он упал на спину, и через пять минут, когда я, подходя к группе, образовавшейся подле него, спросил у солдата: "что прапорщик?" мне отвечали: "отходит".
XII.
Уже было поздно, когда отряд, построившись широкой колонной, с песнями подходил к крепости. Солнце скрылось за снеговым хребтом и бросало последние розовые лучи на длинное, тонкое облако, остановившееся на ясном, прозрачном горизонте. Снеговые горы начинали скрываться в лиловом тумане; только верхняя линия их обозначалась с чрезвычайной ясностью на багровом свете заката. Давно взошедший прозрачный месяц начинал белеть на темной лазури. Зелень травы и деревьев чернела и покрывалась росою. Темные массы войск мерно шумели и двигались по роскошному лугу; в различных сторонах слышались бубны, барабаны и веселые песни. Подголосок шестой роты звучал изо всех сил, и, исполненные чувства и силы, звуки его чистого грудного тенора далеко разносились по прозрачному вечернему воздуху.
1 Курпей на кавказском наречии значит овчина. 2 Маштак на кавказском наречии значит небольшая лошадь 3 Балка на кавказском наречии значит овраг, ущелье. 4 Тордоканье ‑ крик фазана. 5 Джигит ‑ по‑кумыцки значит храбрый; переделанное же на русский лад джигитовать соответствует слову "храбриться". 6 Чиразы значит галуны, на кавказском наречии. 7 Кунак ‑ приятель, друг, на кавказском наречии. 8 См. ниже в Словаре трудных для понимания слов. 9 [Добрый вечер, графиня,] 10 [Вы знаете, что я дал обет сражаться с неверными, так остерегайтесь, чтоб не сделаться неверной.] 11 [Ну, прощайте, дорогой генерал.] 12 [Нет, до свиданья, ‑ не забудьте, что я напросился к вам завтра вечером.]
13 Лягушки на Кавказе производят звук, не имеющий ничего общего с кваканьем русских лягушек. 14 Разлив рек на Кавказе бывает в июле месяце. 15 Таяк значит шест, на кавказском наречии. 16 Томаша значит хлопоты, на особенном наречии, изобретенном русскими и татарами для разговора между собой. Есть много слов на этом странном наречии, корень которых нет возможности отыскать ни в русском, ни в татарском языках. 17 Хурда‑мурда ‑ пожитки, на том же наречии. 18 Йок по‑татарски значит нет. 19 Наибами называют людей, которым вверена от Шамиля какая‑нибудь часть управления. 20 Слово мюрид имеет много значений, но в том смысле, в котором употреблено здесь, значит что‑то среднее между адъютантом и телохранителем. 21 Значки между горцами имеют почти значение знамен, стою только разницею, что всякий джигит может сделать себе значок и возить его. 22 [Какое прекрасное зрелище!] 23 [Очаровательно! Истинное наслаждение ‑ воевать в такой прелестной стране.] 24 [И особенно в хорошей компании.] 25 Лыча ‑ мелкая слива. 26 Кумган ‑ горшок. 27 Он ‑ собирательное название, под которым кавказские солдаты разумеют вообще неприятеля. 28 [гвардия умирает, но не сдастся",]