Даже "умнейшего человека в Киеве" Максимилиана Андреевича сообщники Воланда ввели в заблуждение: "Меня только что зарезало трамваем на Патриарших. Похороны в пятницу, три часа дня. Приезжай. Берлиоз".
Пожалуй, только Маргарита воспринимала чудеса, происходящие с ней, как должное: "Я верую! - шептала Маргарита торжественно, - я верую! Что-то произойдет! Не может не произойти…"
Может быть, именно ожидание чуда так отличает Маргариту от переживаний других персонажей. При этом она необыкновенно активна и деятельна.
Все же в эпилоге Булгаков возвращает читателя в реальный мир. "Культурные люди стали на точку зрения следствия: работала шайка гипнотизеров и чревовещателей, великолепно владеющая своим искусством.
Меры к ее поимке, как в Москве, так и за пределами ее далеко, были, конечно, приняты немедленные и энергичные, но, к великому сожалению, результатов не дали. Именующий себя Воланд со всеми своими присными исчез и ни в Москву более не возвращался и нигде вообще не появлялся и ничем себя не проявил".
Жертвами во всей этой истории стали главным образом черные коты столицы.
Прежде всего отметим, что Булгаков упорно стремился преодолеть евангельскую легенду. В его романе нет одиннадцати апостолов и женщин скорбно застывших вдали во время казни или плачущих у подножья креста. Есть один единственный в отчаянии проклинающий Бога, Левий Матвей.
"Когда осужденных повели на гору, Левий Матвей бежал рядом с цепью в толпе любопытных, стараясь каким-нибудь образом незаметно дать знать Иешуа хотя бы уж то, что он, Левий, здесь, с ним, что он не бросит его на последнем пути и что он молится о том, чтобы смерть Иешуа постигла как можно скорее. Но Иешуа, смотрящий вдаль, туда, куда его увозили, конечно, Левия не видал". Левий считал себя верным и единственным учеником Иешуа. Левий желал только одного, чтобы Иешуа, не сделавший никому на свете ни малейшего зла, избежал истязаний. Но он опоздал.
"Когда истек четвертый час казни, мучения Левия достиг наивысшей степени, и он впал в ярость. Поднявшись с камня, он швырнул на землю бесполезно, как он теперь думал, украденный нож, раздавил флягу ногою, лишив себя воды, сбросил с головы кепи, вцепился в свои жидкие волосы и стал проклинать себя.
Он проклинал себя, выкрикивая бессмысленные слова, рычал и плевался, поносил своего отца и мать, породивших на свет глупца.
Виня, что клятвы и брань не действуют, и ничего от этого на солнцепеке не меняется, он сжал сухие кулаки, зажмурившись, вознес их к небу, к солнцу, которое сползало все ниже, удлиняя тени и уходя, чтобы упасть в Средиземное море, и потребовал у бога немедленного чуда. Он требовал, чтобы бог тотчас же послал Иешуа смерть.
Открыв глаза, он убедился в том, что на холме все без изменений, за исключением того, что пылающие на груди Кентуриона пятна потухли. Солнце посылало лучи казнимых, обращенных лицами к Ершалаиму. Тогда Левий закричал:
-Проклинаю тебя, бог!"
Таким образом, Булгаков снимает привычную оболочку легенды. Во всем описании казни отсутствует само слово "крест", например.
Экстраординарные способности Иешуа отличаются от образа канонического Христа. И здесь Булгаков также не явился первооткрывателем. В русской литературе XX века и в советской литературе евангельские темы присутствовали. К библейским сюжетам, созданию образа Христа, обращались в своем творчестве, как известно, многие русские художники, в том числе и А.К.Толстой, Ф.М.Достоевский, Л.Н.Толстой, Л.Андреев, А.Блок, С.Есенин, В.Маяковский. Большое место эта тема занимала и в произведениях советских писателей, пытавшихся сопоставить так или иначе идеалы революции с христианской мечтой о пришествии "царствия земного", царства свободы и равенства, где не будет уже ни богатых, ни бедных, их мучителей, ни притесненных. Образ Иисуса Христа "в белом венчике из роз", идущего впереди отряда красноармейцев, возникает в "Двенадцати" А.Блока. По-своему интерпретируется евангелическое сказание о Христе в произведениях и А.Белого "Христос воскрес", где так же как и у Булгакова, хотя и не столь ограничено, связуются между собой два стилевых слоя - библейский и современный, А.Платонова "Христос и мы", В.Князева "Красное Евангелие", Клюева и других советских художников.
Почему Булгаков вводит в роман образ Христа? Вероятно, потому что его очень интересовал ответ на вопрос "кто управляет жизнью человеческой". Это мы понимаем сразу во время встречи Сатаны с литераторами на Патриарших. Эта же тема будет продолжена во время допроса Пилатом арестованного Иешуа: "Уж не думаешь ли ты, - спросит Иешуа прокурора, - что ты ее /жизнь/ подвесил?"…
Тут же мы находим и еще один поясняющий намек автора на то, о чем, собственно, будет поведано в разворачивающемся романе: булгаковское рассуждение об истории.
История понимается Булгаковым как духовный опыт, в котором все участвуют, который накапливается, протекает "вчера", сегодня, сейчас.
Частная, казалась бы, история на Патриарших имеет отношение к центральному событию мировой истории, к постановке вопроса о вере и безверии; выбор между вульгарным прагматизмом и действительностью идеи.
Кто управляет жизнью человеческой - центральная для Булгакова проблема. Суть концепции автора такова: провидение, божественный "умысел" - лишь драматург, а не демиург истории. Другими словами, оно лишь "задает" ситуацию, но не определяет поведение в ней человека. Обстоятельства предписаны людям свыше это так, но вести себя в них можно по-разному. Человек найден свободной волей, возможностью выбора - оттого он и властен, изменить ситуацию в дальнейшем.
В споре Иешау с Пилатом видимая беспомощность "бродячего философа" опровергается его свободно совершаемым выбором между жизнью, за которую нужно заплатить сокрытием истины, - и смертью. Предупрежденный о последствиях своих речей, он тем не менее не отрекается от выношенных убеждений. И в этом смысле, в самом деле, управляет своей жизнью он, а не Пилат.
Напротив, отказавшись от подобной свободы выбора, могущественный прокуратор как бы утрачивает масштаб личности.
"Драматическая интерпретация истории… исключает и истолкование ее как бессмысленного, а тем более злокозненно-демонического процесса". Кант понимает историю как драму и допускает, что план провидения и в отношениях человеческого рода может и не осуществляться". Другими словами, задуманный провидением "план может быть с полным правом назван сценарием, развитие которого в каждом акте предполагает решение и ответственность живых персонажей".
Обратим внимание на то, каких именно героев у Булгакова становится возможным "разъяснить"? Возможно - предугадать поведение Берлиоза, близкую смерть начального вора-буфетчика.."В клинике - Первого МГУ". Возможно - с легкостью направить в нужное русло действия известного учреждения, - чтобы не понравившийся Воланд Никанор Иванович не смог более попасться ему на глаза. Не трудно предсказать и действия Римского и Лиходеева.
Иначе обстоит дело с центральным персонажем романа. Непредсказуема в своем порыве милосердия Маргарита, озадачившая самого дьявола, невольно "уступившего" ей "доброе дело /прощение Фриды/ и тем самым на мгновение будто бы починившегося Маргарите. Непредсказуем и вызволенный из дома скорби Мастер, к несчастью, сломанный, утративший интерес к творчеству и не принимающий советы дьявола, например, предложение "описать хотя бы Алоизия Могарыча".
Все это имеет прямое отношение к концепции человека как свободно проявляющий себя исторической личности. Кстати, та же концепция проявляется и в других произведениях и других произведениях Булгакова.
Очевидна связь Булгакова с библейской демонологией, основывающейся как на христианской теологии, так и на фольклорных источниках. Взять даже имена инфернальных героев М.Булгакова. Без сомнения евангелическое происхождение демона-убийцы Абадонны. Читателям Библии известен и другой бесовский персонаж романа "Мастер и Маргарита" - Азазела, созданный Булгаковым образ козлоногого и от этого прихрамывающего "демона безводной пустыни", Азазело прямо сопоставим с образом беса, о котором повествуется в книге Левит и который генетически связан с древнейшим, языческим верованием евреев-кочевников в козлообразного духа пустыни Азазела / "Аза-эл" по-древнееврейскому означает "козел-бог"/. Первоначально, как об этом свидетельствуют черновые материалы к роману, Булгаков роль верховного дьявола предназначал именно этому демону, и для того, чтобы подчеркнуть в самом его имени его отличие от хрестоматийного, бытующего в мировой литературе образа сатаны, назвал его не Азазелой, а Фьелой. Затем автор постепенно отходит от прежнего замысла и в соответствии с европейской традицией избирает на роль главы бесовского царства Князя Тьмы, обозначающего инициалом "В" и носившего в Евангелии имя Вельзевул, изменив его по тем же соображениям, что и в случае с Азазелло, на Воланд.
Отметим, что к Евангелию восходит и сама, реализованная у Булгакова, иерархия дьявольских чинов, согласно которой Воланду беспрекословно подчиняются и Абадонна, и Азазелло, и Фагот. В обширнейшей христианской средневековой литературе о дьяволе отмечены и многие из тех способностей и качеств нечистой силы, которые демонстрируют нам инфернальные персонажи романа Булгакова: умение перемещать людей из одного места в другое, предсказывать будущее / как Воланд/, вызывать бурю /как Бегемот и Коровьев/, превращаться в людей и животных, в кота, например, как Бегемот/ имя которого также одно из известных и восходящих к древности наименований дьявола/, заключать договор с человеком и др.