Вернувшись в отель, Фил и Эдди вытащили всю мебель и все остальное из своего номера и расставили в саду на улице. Это была точная копия гостиничного номера, только на открытом воздухе, – как я уже сказал, лето в Финляндии теплое. Потом по дороге в аэропорт мы устроили в автобусе потасовку едой. Нас на это спровоцировал водитель, заявив с сильным финском акцентом: «Если что-то случится с моим автобусом, если вы его загадите, - у вас будут неприятности!». Тут же все достали свои продукты и начали ими кидаться. Автобус был в жутком состоянии, весь в раздавленных фруктах и яйцах, но при этом никаких видимых повреждений. Потом, когда мы добрались до таможенного терминала аэропорта, у нас действительно начались неприятности.
- Кажется, вы натворили делов в Punkahaarju? - остановил меня таможенник.
- Это не я, папаша!
- Пройдите сюда, пожалуйста.
Они завели меня в комнату и отобрали паспорт. А потом, один за другим, в этой комнате оказались и все остальные. В камеру посадили всех, и группу, и дорожную команду, кроме Риша (Rish), нашего роуди, который отвечал за мониторы на сцене. Он зарегистрировался в отеле как Риш, что не было его настоящим именем, поэтому его пропустили без проблем, он сел на самолет и улетел домой, и не мог понять, почему он один в салоне. Все остальные просидели в финской тюрьме три или четыре дня. Всё, что у нас там было – один номер «Melody Maker», который мы зачитали до дыр, а я изучил эту газету буквально от корки до корки. Я читал раздел знакомств по объявлению, телефонные номера, рекламу, каждое гребаное слово. И кормили там просто отвратительно.
Наконец нас депортировали из страны. Они посадили нас на самолет до Копенгагена, где должна была быть пересадка на Лондон. Первый полет прошел нормально, не считая того, что Эдди тут же пролил свою водку с апельсиновым соком на шею женщины, которая сидела перед ним – мы отмечали свое освобождение. Потом мы пересели на второй самолет, и перед взлетом между рядами возник свирепый капитан.
- Я слышал о вас и вашей депортации из Финляндии, - обвёл он нас негодующим взглядом, - но если вы попытаетесь устроить бардак и на моём самолете, в Лондоне я сдам вас полиции.
Мы были паиньками до самого Лондона, но когда приземлились, увидели на бетонке полицейских. «О, черт!» - подумали мы. Но они арестовали капитана! Оказалось, что он вел самолет пьяным!
Через пару недель после нашей поездки в Финляндию мы вернулись в студию и начали работать над нашей следующей пластинкой, «Bomber», с тем же Джимми Миллером. К тому времени он был уже совершенно невменяем, и это очень доставало нас. Он мог сказать, что ему нужно на минуточку отлучиться в туалет, и торчал там целый час, а когда выходил, то клевал носом. Однажды он пошел в туалет, да так и не вернулся, и когда мы пошли за ним, его там уже не было! Очевидно, он собрался разыскать своего дилера[19], и мы обнаружили его в машине, спящего за рулем. Даже будучи рядом, он всё равно отсутствовал. Когда у нас был готов сырой микс, мы переписали его на четвертьдюймовую пленку и включили послушать. Пока мы все это монтировали, Джимми клевал носом в своем кресле, а когда зазвучала музыка, он, наконец, проснулся, посмотрел на нас и начал двигать регуляторы, делая вид, что работает! А мы даже не пропустили запись через пульт, – но не стали говорить ему. Бедняга умер пару лет назад. Печально; он был замечательным парнем.
Забавно (а, может, и не забавно) - на «Bomber» попала одна из моих первых антигероиновых песен, - «Мертвецы не болтают» («Dead Men Tell No Tales») (которую мы на концертах часто объявляем, как «Мертвецы с вонючими ногами» («Dead Men Smell Toe Nails»)). Впрочем, эта песня не была посвящена конкретно Джимми. Эдди тоже спел на «Bomber» одну песню, «Step Down». Его задевало, что я находился в центре внимания публики, и он никак не мог изменить эту ситуацию. Мне надоело его нытьё, так что я сказал: «Ну, хорошо, черт тебя дери, тогда спой песню на этом альбоме».
- О нет, чувак, - запротестовал он. - Я, чувак, не умею петь. Я, мать твою, безголосый...
- Ты, чувак, – само совершенство, давай иди к этому долбаному микрофону.
Так что он спел с большой неохотой. И мне стоило огромных трудов заставить его петь эту песню вживую. Он ненавидел петь, но, право, он был хорошим певцом. Не понимаю, почему он не развивал в себе это. Позже в группе играл Вёрзел (Wurzel) и тоже отказывался петь, и он тоже был хорошим певцом. И пел во всех своих остальных группах. Так что я давно уже сделал для себя вывод, что гитаристы совершенно особый народ. Они скулят о том, какие они художественные натуры, и какие недооцененные, и считают себя движущей силой команды... Когда такое начинается в моей группе, это действительно опасно.
В целом «Bomber» получился хорошим альбомом, но там есть пара неудачных треков, вроде «Talking Head». «Bomber», «Stone Dead Forever», «All the Aces» – замечательные песни. «Lawman» была выдержана в необычном для нас ритме – что тоже было неплохо. По большому счету «Bomber» стал переходным звеном между «Overkill» и нашим следующим альбомом, «Ace Of Spades», и в этом было его назначение. Пластинка поднялась в чартах на 11 место, так что для нас этот диск стал очередной ступенью к успеху.
В разгар работы над «Bomber» мы отыграли на фестивале в Рединге (Reading). Мы выступали в тот же вечер, что и Police с Eurythmics. Тогда выступить на рединговском фестивале было почетно, – в программе участвовало много разных групп. Рок-н-ролл еще не успел превратиться в упорядоченный беспорядок, каким он является в наши дни. В тот год мы продавали флаги с логотипом Motorhead, и на шоу они в изобилии пестрели в толпе, пугая некоторых наиболее претенциозных критиков из публики.
После Рединга мы закончили микшировать «Bomber», и Bronze устроили презентацию альбома в лондонском клубе Bandwagon Heavy Metal Soundhouse. Это было ужасно - я всегда ненавидел подобного рода мероприятия. Тебе полагается весь вечер всех развлекать, что невыносимо и вообще чертовски неприятно. Фальшивая чушь, вот что это такое. Нас куда больше волновало возвращение к гастрольной деятельности: мы впервые должны были дать несколько концертов в Германии, а затем вернуться и вновь прокатиться по Англии. К тому же у нас на сцене появилась новая игрушка: тот самый сверкающий огнями Бомбер.
Этот агрегат имел вид немецкого бомбардировщика времен Второй мировой войны, размером сорок на сорок футов, и был сделан из тяжелых алюминиевых труб. Он мог летать над сценой в четырёх направлениях; вперёд, назад и в стороны - первая такая световая установка в своём роде. Это была чертовски тяжелая штуковина, и если бы она когда-нибудь навернулась, то раздавила бы нас в лепешку. Но, как часть шоу, Бомбер очень внушителен и мы использовали его в нескольких турах. Однако ни разу не возили его в Штаты, потому что он был слишком громоздким для тех залов, в которых мы играли. Так что Америка, к сожалению, так и не подверглась настоящей атаке Motorhead.
В то время группа приносила немного денег, и то кому-то, а не нам. После того, как «Bomber» попал в чарты на 11 место, стало ясно, что мы продолжаем идти вверх. Но никто в группе не видел прибыли. Всё, что зарабатывали, мы тут же вкладывали в дело. Хотя наше положение и так было стабильным. После выхода в свет альбома «Overkill» нам выплатили гонорар, и мы, наконец, нашли себе приличное жилье. До этого мы постоянно скитались по чужим углам. Эдди жил еще с пятью другими людьми, так что у него еще было более-менее приличное жилье. Фил жил с парой парней в Батерси (Battersea). А я целую вечность ошивался по чужим квартирам и шатался по Лондону с небольшим танковым планшетом времен второй мировой войны, в котором находились магнитофон, пять бобин с пленкой и пара носков. Правда, карты в нем не было. А она бы пригодилась мне в моих скитаниях по Лондону. Мне действительно нравилось вести подобный образ жизни, – можно было пожить неделю у очередной девчонки, а потом исчезнуть. Меня это устраивало. Но все изменилось, когда наши пластинки начали продаваться, – наш быт значительно улучшился, пусть мы переехали и не во дворцы.
Конечно, иметь свой дом совсем не обязательно, когда большую часть времени ты проводишь на гастролях. Мы давали примерно по пятьдесят три концерта с двумя выходными, прежде чем сделать перерыв в гастрольном графике. В туре по Англии в первом отделении у нас играли Saxon. Они были славные ребята, но со странностями, потому что не пили и не курили. У них в номере всегда был электрический чайник. Нам это казалось довольно странным. Интересно, что их барабанщик Пит Гилл (Pete Gill) через несколько лет присоединился к Motorhead. К тому времени он уже сильно пил. А после того, как влился в наш коллектив, он стал пить ещё больше! На гастролях с Saxon я также открыл для себя иглоукалывание. Мы с Бифом (Biff), вокалистом Saxon, оба сорвали наши голоса (по всей видимости, здоровый образ жизни не больше пошел ему на пользу, чем мне - мой). У Фила была знакомая, интересующаяся иглотерапией, она утыкала всего меня иголками и подключила их к 12-ти вольтному тракторному аккумулятору. Я восстановил свой голос через 20 минут. Биф не решился на это и продолжал страдать.
В самый разгар наших гастролей Bronze выпустили миньон с четырьмя песнями («Leaving Here», «Stone Dead Forever», «Dead Men Tell No Tales», и «Too Late Too Late»), записанными вживую. В шутку я попросил лейбл назвать эту пластинку «Золотые годы» (The Golden Years) – оказалось, что это и были наши лучшие времена (наверное, я тогда интуитивно догадывался об этом). Эти песни были довольно ужасно записаны, но пластинка попала в чарты.