Подойдя к двери в гостиную, она крикнула Адаму:
- Ты еще долго?
Он поднял на нее глаза и тотчас снова уткнулся в бумаги, лежавшие в голубой папке, которую он держал в руках.
- Наверное, с полчаса.
Адам и внимания не обратил на прозрачную ночную рубашку - где уж ей конкурировать с папкой, на которой большими буквами было написано: "Статистический прогноз учета легковых и грузовых автомобилей в отдельных штатах". Надеясь, что духи окажутся более эффективными, Эрика подошла к нему сзади, но он лишь чмокнул ее, пробормотав при этом: "Спокойной ночи. Меня не жди". Ей подумалось, что она вполне могла надушиться камфарным маслом.
Она легла в постель, но простыней и одеялом не накрылась - она ждала, чувствуя, как нарастает желание. Стоило ей закрыть глаза, и она видела рядом Адама...
Наконец Эрика открыла глаза. Будильник у кровати показывал, что с тех пор, как она легла, прошло не полчаса, а целых два. Был уже час ночи.
Вскоре на лестнице раздались шаги Адама. Он вошел, зевая, буркнул: "Господи, до чего я устал!" - сонно разделся, залез в постель и почти тотчас уснул.
Эрика молча лежала рядом - сон был далек от нее. Потом она попыталась представить себе, что вот она снова идет по улице и мелкий дождь падает ей на лицо.
Глава 9
На другой день, после того как Адаму и Эрике Трентон не удалось
преодолеть все углублявшуюся между ними пропасть; после того как Бретт Дилозанто снова уверовал в "Орион", однако стал колебаться, стоит ли ему, как художнику, посвятить себя автомобилям; после того как Барбара Залески утопила свою досаду в мартини, а ее отец, Мэтт Залески, прожил еще один напряженнейший рабочий день, в Детройте произошло одно весьма незначительное событие, которое никак не было связано с этими пятью людьми, но которое через месяцы повлияет на их жизнь и на их поступки.
Время: 20 час. 30 мин. Место: Третья авеню в центре города близ
Брейнарда. У тротуара стоит пустая полицейская машина.
- Ну-ка поворачивай свою черную задницу к стене! - скомандовал белый полисмен. Держа фонарик в одной руке и пистолет в другой, он провел лучом фонарика по Ролли Найту, осветив его с ног до головы. Тот замигал и замер.
- А теперь поворачивайся. Руки на голову! Да быстрее, проклятый ворюга!
Пока Ролли Найт выполнял приказание, белый полисмен сказал своему черному коллеге:
- Ну-ка обыщи эту свинью!
Молодой неф в истрепанной одежде бесцельно слонялся по Третьей авеню, когда к тротуару подкатила полицейская патрульная машина, из которой с пистолетами наготове выскочили два блюстителя порядка. Негр попробовал было воспротивиться:
- Что я сделал? - И захихикал, когда второй полицейский быстро провел руками по его ногам и телу. - Эй, слушай, щекотно же!
- Заткнись! - сказал белый полисмен. Это был старый служака с жестким взглядом и большим животом, образовавшимся за годы, которые он провел в патрульной машине. Он уже давно надзирал за этим районом и в часы дежурства не давал себе передышки.
Черный полисмен, который был помоложе и, соответственно, не имел
такого стажа, опустил руки.
- С ним полный о'кей. - И, шагнув к своему белому напарнику, тихо спросил:
- А какая разница, черная у него задница или белая?
Белый полисмен испуганно посмотрел на него. Они так стремительно
выскочили из патрульной машины, что он совсем забыл - ведь сегодня с ним был не обычный белый напарник, а черный.
- А, черт! - сказал он. - Не надо выдумывать. Хоть ты и такого же цвета, нечего ставить себя на одну доску с этой падалью.
- Спасибо и за это, - сухо сказал черный полисмен. Хотел было что-то добавить, но удержался. Вместо этого он сказал человеку, стоявшему у стены:
- Можешь опустить руки и повернуться.
Ролли Найт выполнил приказание.
- Ты где был последние полчаса, Найт? - хрипло спросил его белый
полисмен. Он знал Найта по имени не только потому, что часто видел его в этом районе города, но и по полицейским досье, где значилось, что Найта дважды сажали в тюрьму, причем один раз он сам арестовал его.
- Где я был? - Молодой негр несколько пришел в себя от
первоначального шока. Хотя щеки у него ввалились и вид был тощий,
изголодавшийся, глаза глядели смело - не скажешь, что слабак: в них светилась ненависть. - Ублажал одну белую красотку. Имени ее я не знаю, только она говорит, что ее старик уже ничего не может. Вот она и приходит сюда, когда ей приспичит.
Белый полисмен шагнул к нему. Вены на его лице вздулись. Ему так
хотелось изо всей силы съездить рукояткой пистолета по этой исполненной презрения, наглой физиономии. Потом он сможет сказать, что Найт первым ударил его, а он только защищался. Напарник подтвердит, что так оно и было, - в этом они всегда друг друга поддерживали. Только вот, вдруг вспомнил он, сегодня-то его напарник сам из этих, так что потом неприятностей, пожалуй, не оберешься. И полисмен сдержался, зная, что найдет время и место, чтобы разделаться с этим наглецом.
- Не испытывай судьбу, - буркнул черный полисмен Ролли Найту. - Лучше скажи, где ты был.
Молодой негр сплюнул на тротуар. Полицейский - это враг, какой бы ни был у него цвет кожи, а черный - тем более, потому что он прислужник белых. И все же он ответил:
- Вон там, - указав на бар в подвале на противоположной стороне улицы.
- И сколько же ты там был?
- Час. А может, два или три. - Ролли Найт пожал плечами. - Не будешь ведь следить по часам.
- Проверить? - спросил черный полисмен напарника.
- Да нет, только время зря терять. Они, конечно, скажут, что он там был. Все они врут как черти.
- В любом случае, чтобы за это время добраться с Западной стороны сюда, на Третью авеню, ему понадобились бы крылья, - заметил черный полисмен.
Оперативное сообщение поступило всего несколько минут назад по рации, которая находилась у них в полицейской машине. В восемнадцати кварталах отсюда, близ Дома Фишера, только что произошло ограбление. Двое вооруженных бандитов скрылись, укатив в седане последней марки.
А несколько секунд спустя патруль увидел Ролли Найта, шагавшего по Третьей авеню. Хотя едва ли человек, шедший здесь, мог совершить ограбление в центре города, тем не менее белый полисмен, узнав Найта, велел остановить машину и выскочил из нее, и его напарнику ничего не оставалось, как выйти тоже. Черный полисмен знал, почему они так себя повели. Сообщение об ограблении давало право "останавливать и обыскивать", а его напарник любил останавливать людей и грозить им, когда знал, что может выйти сухим из воды, - и, конечно, чисто случайно останавливал только черных.
Черный полисмен был уверен, что существует взаимосвязь между
жестокостью и грубостью его напарника, о чем было хорошо известно в полиции, и страхом, наваливавшимся на него, когда он патрулировал в черном гетто. У страха есть свой запах, и черный полисмен уловил этот запах, когда сидевший рядом с ним белый услышал по телефону об ограблении и когда они выскочили из машины, да и сейчас. От страха подлый человек может стать - да и становится - еще подлее. А если к тому же у него есть власть, он может превратиться в дикаря.
Нельзя сказать, чтобы страх в этих местах был диковинкой. Более того, лишь тот детройтский полисмен не был знаком со страхом, который вообще ничего не знал и у которого отсутствовало воображение. В этом гетто, где был самый высокий по стране процент преступности, на полицейских выливалась вся ненависть, в них часто летели кирпичи, ножи, пули. Когда от быстроты реакции зависит жизнь, естественно испытывать страх, а также быть подозрительным, осторожным, стремительным в движениях при появлении опасности или ее видимости. Ведь это все равно как на войне, причем полиция в этой войне находится на передовой. И как в любой войне, приятные стороны человеческого характера - вежливость, умение проникнуть в чужую душу, терпимость, доброта - перестают существовать, тогда как неприязнь, часто с обеих сторон обоснованная, разжигается и возрастает.
Однако были такие полицейские - и черный полисмен знал таких, -
которые хоть и испытывали страх, но продолжали вести себя пристойно. Они понимали, что времена изменились, понимали настроение черных, их разочарования, знали, скольким несправедливостям они на протяжении истории подвергались. Такого рода полицейские, белые или черные, старались притушить войну, однако в какой мере это им удавалось, трудно сказать, поскольку их было немного.
Недавно назначенный шеф полиции Детройта был за то, чтобы полицейские вели себя умеренно, и вообще стремился поднять уровень своих подчиненных. Однако дело-то он имел с довольно большим контингентом полицейских, которые из страха и укоренившихся предрассудков были самыми настоящими расистами, как, например, вот этот белый полисмен.
- Где ты работаешь, жалкая твоя душа? - спросил он Ролли Найта.
- Да вроде как вы. Не работаю - просто время убиваю, Лицо
полицейского снова побагровело от гнева. Его черный коллега сразу
почувствовал, что, не будь он здесь, тот с удовольствием расквасил бы физиономию этому молодому худосочному негру, скалившему сейчас зубы.
- А ну проваливай! - сказал ему черный полисмен. - Слишком ты что-то широко рот разеваешь.
Уже сев в патрульную машину, его напарник все не мог успокоиться.
- Я еще прихвачу этого негодяя, дай только срок. И черный полисмен подумал: "Так оно и будет - может, завтра или послезавтра, когда выйдет на работу твой напарник, и уж он-то на все закроет глаза, если ты изобьешь этого малого, или арестуешь, или пришьешь ему дело". А сколько было таких случаев сведения счетов!
- Одну минуточку! - повинуясь внезапному импульсу, сказал черный
полисмен, сидевший за рулем. - Я сейчас вернусь.
А Ролли Найт тем временем уже отошел ярдов на пятьдесят.
- Эй ты!
Черный парень обернулся; полицейский поманил его и сам пошел ему