Барбара услышала сопение на другом конце провода.
- Письма мы пока еще не получили. Когда оно придет... - Пауза. -
Барбара, по-моему, вы прекрасно делаете свое дело. - В голосе Йетс-Брауна послышались умоляющие нотки. - Только прошу вас, пожалуйста, не надо рисковать, и немедленно ставьте меня в известность о любых контактах с председателем совета директоров заказчика.
Барбара пообещала, после чего Кейс Йетс-Браун - все так же нервно - повторил, что все-таки надо было бы иметь сценарий.
Несколько дней спустя Вес Гропетти решил - все так же без сценария - приступить к съемкам заключительных кадров, посвященных Ролли Найту и найму неквалифицированной рабочей силы в черте города.
***
Вечерело.
В душную до тошноты, плохо обставленную комнатенку набилось восемь человек.
В Детройте - и особенно в городском гетто - стоял знойный,
безветренный летний день. Даже сейчас, после захода солнца, было жарко - ив помещении, и на улице.
Ролли Найт и Мэй-Лу находились в числе этих восьми, ибо в данный
момент это было их обиталище. Хотя комнатенка была совсем крошечная, она служила им одновременно и спальней, и жилой комнатой; в примыкавшей к ней кухоньке, похожей на чулан, имелись раковина, кран с холодной водой (горячей не было), растрескавшаяся от старости газовая плита и несколько простых деревянных полок. Ни туалета, ни ванной. Эти удобства находились этажом ниже, ими, кроме Ролли и Мэй-Лу, пользовались обитатели еще шести квартир.
У Ролли был угрюмый вид, словно он раскаивался, что вообще впутался в эту историю. Мэй-Лу, похожая на девчонку-переростка, с тонкими ногами и костлявыми руками, почему-то выглядела испуганной, но постепенно стала успокаиваться, когда Вес Гропетти в своем неизменном черном берете, который он не снимал даже в жару, тихо заговорил с нею.
За спиной у режиссера находились оператор и звукооператор, с трудом расставившие в тесноте свое оборудование. Рядом с ними пристроилась Барбара Залески с раскрытым блокнотом в руках.
Бретт Дилозанто забавлялся, глядя на Барбару, - она по обыкновению сидела, подняв на лоб темные очки.
Софиты еще не были включены. Но все знали, что, как только они
загорятся, в комнате станет еще жарче.
Леонард Уингейт то и дело вытирал белоснежным полотняным платком пот с лица. Они с Бреттом стояли, прижавшись к стене, и старались занимать как можно меньше места.
Вдруг - по знаку, незаметно поданному Гропетти, - оба техника
включили софиты, и на магнитофоне завертелась пленка.
Мэй-Лу сощурила глаза. Но режиссер продолжал тихо беседовать с ней - она кивнула и перестала морщиться. Чтобы не попасть в кадр, Гропетти быстро отошел в сторону.
Мэй-Лу заговорила естественно, словно размышляя вслух:
- Какой смысл думать о будущем, хоть нам и говорят, что, мол, надо, - ведь будущего-то у таких, как мы, никогда не было и не будет. - Она пожала плечами. - Так оно было, так оно и сейчас - ничего не меняется.
- Стоп! - скомандовал Гропетти.
Софиты погасли. Режиссер подошел к Мэй-Лу и стал что-то шептать ей на ухо. Через несколько минут, пока другие молча ждали, софиты загорелись снова. Гропетти отскочил назад.
Лицо Мэй-Лу оживилось.
- Ясное дело, забрали у нас цветной телевизор. - Она бросила взгляд в пустой угол комнаты. - За ним явились два парня, сказали, что мы сделали всего один взнос, а больше не платим. Один из парней поинтересовался, для чего мы тогда покупали. Я ответила: "Мистер, вот сегодня я внесла первый взнос и вечером уже могу смотреть телевизор. Хотя бы несколько дней - и то хорошо!" - Ее голос зазвучал глуше. - Мне бы надо ему сказать: "Да разве кто уверен, что будет завтра?"
- Стоп!
- Зачем все это снимают? - спросил шепотом Бретт стоявшего рядом
Уингейта.
Важный неф все вытирал пот с лица.
- Дело в том, что у них большие неприятности, - тихо произнес он. - У обоих впервые в жизни появились какие-то деньги - вот они и начали вовсю транжирить: купили мебель, цветной телевизор, нахватали всего в кредит, а выплатить не могут. И кое-что им пришлось вернуть. Но это еще не все.
Тем временем Гропетти велел Найту и Мэй-Лу поменяться местами. Теперь в камеру смотрел Ролли.
- А что еще произошло? - спросил шепотом Бретт.
- Это называется "подсечка", - пояснил Уингейт. - Тут вступает в силу отвратительный, давно изживший себя закон, который - все политические деятели так считают - следовало бы изменить, но никто ничего не предпринимает.
Вес Гропетти, склонив голову, по своему обыкновению что-то тихо
говорил Ролли Найту.
- Найту один раз уже "подсекли" жалованье, - сказал Уингейт Бретту. - На этой неделе состоялось второе решение суда, а по договору с профсоюзом две "подсечки" автоматически влекут за собой увольнение.
- Вот черт! А вы можете что-нибудь предпринять?
- Не исключено. Но здесь многое зависит от самого Найта. Когда все это закончится, я поговорю с ним.
- Как вы считаете, стоит ему так выворачиваться перед камерой?
В ответ Леонард Уингейт только пожал плечами.
- Я сказал ему, что это не обязательно - это ведь его сугубо личное дело. Но, судя по всему, он не возражает, как и его девчонка. Возможно, им все равно, а возможно, они считают, что тем самым помогут кому-то. Не знаю.
Барбара, услышав их разговор, повернулась к ним.
- Вес говорит, что это дополняет картину. Кроме того, он смонтирует все с самым добрым к Найту отношением.
- Если бы я ему не доверял, - сказал Уингейт, - нас бы сегодня здесь не было.
Режиссер продолжал инструктировать Ролли.
- Наверное, половина того, что происходит с Ролли Найтом,
предопределена нашим собственным отношением ко всему этому - отношением самого истэблишмента, а значит, и таких людей, как вы оба и я, - продолжал, обращаясь к Барбаре и Бретту, Уингейт; голос его звучал тихо, но напряженно. - О'кей, мы оказываем помощь таким вот, как эта юная пара, но, не успев оказать им помощь, уже считаем, что они должны воспринять все наши мелкобуржуазные ценности, которые мы создали в результате многих лет жизни, по нашим стандартам. То же самое и в отношении денег. Хотя Найт не привык обращаться с деньгами, потому что их у него не было, мы считаем, что он должен распоряжаться деньгами так, будто они были у него всю жизнь. А если он распоряжается ими иначе - что тогда? Его вызывают в суд, "подсекают" жалованье и выгоняют с работы. При этом мы забываем, что многие из нас, у кого всегда были деньги, залезают в долги, из которых никак не могут выпутаться. Но стоит этому парню пойти тем же путем, - неф кивнул в сторону Ролли Найта, - и наша система мигом вышвырнет его назад на помойку.
- Вы не допустите этого, - тихо проговорила Барбара. Уингейт
нетерпеливо мотнул головой.
- Я ведь не волшебник. А таких, как Найт, много. Снова зажглись
софиты. Режиссер взглядом дал понять, что просит тишины. В душной комнате, где неожиданно стало тихо, отчетливо зазвучал голос Ролли Найта:
- Если здесь поживешь, конечно, много чего узнаешь. К примеру,
сколько бы тебя ни убеждали, лучше все равно не станет. И еще одно: ничто не вечно. - Неожиданно лицо Ролли озарила улыбка, и тут же, словно пожалев об этом, он насупился. - Так что лучше ничего и не ждать. Ведь когда нет ничего, и терять не страшно.
- Стоп! - скомандовал Гропетти.
Съемки продолжались еще целый час. Гропетти то терпеливо слушал, то уговаривал Ролли, и тот рассказывал о жизни в городском гетто и о работе на сборке автомобилей, где он все еще трудится. Хотя молодой рабочий-негр говорил просто, порой запинаясь, тем не менее из его слов складывалась картина реального положения вещей и представление о нем самом - не всегда благоприятное, но и не принижающее Найта. Барбара, видевшая уже отснятые фрагменты фильма, была убеждена, что фонограмма с ответами будет звучать убедительно и волнующе.
Наконец был отснят заключительный кадр, софиты погасли, и Вес
Гропетти, сбросив свой черный берет, вытер вспотевшую голову большим грязным носовым платком.
- Выключай! - проговорил он, обращаясь к техникам. - Дело в шляпе.
Все гуськом стали выходить из комнаты, прощаясь с Ролли и Мэй-Лу; остался только Уингейт. Бретт Дилозанто, Барбара Залески и Вес Гропетти решили зайти поужинать в детройтский пресс-клуб, и Уингейт должен был вскоре присоединиться к ним.
Он терпеливо ждал, пока через обшарпанный коридор с облупившейся
краской на стенах и единственной тусклой лампочкой все выйдут на лестницу и, спустившись по скрипучим деревянным ступеням, окажутся на улице. Из коридора пахнуло отбросами. Мэй-Лу закрыла дверь.
- Хотите чего-нибудь выпить, мистер? - спросила она. Уингейт
собирался отказаться, но передумал:
- Да, если можно.
Молодая женщина достала с кухонной полки бутылку, в которой совсем на донышке было немного рома, и поровну налила его в два стакана. Добавив льда и кока-колы, она протянула один стакан Уингейту, другой - Ролли. Затем все трое уселись в их единственной комнате.
- Агентство заплатит за пользование вашей квартирой для съемки, - сказал Уингейт. - Правда, немного - у них всегда так. Но я постараюсь, чтобы эти деньги не затерялись.
По лицу Мэй-Лу промелькнула робкая улыбка. Ролли Найт молчал.
- Вы знали, что на ваше жалованье наложен арест? Во второй раз? - спросил Уингейт, сделав глоток из стакана. Ролли продолжал молчать.
- Кто-то сказал ему сегодня на работе, - включилась в разговор
Мэй-Лу. - Ему сказали, что он больше не получит чека с жалованьем. Это правда?
- Нет, у него удержат только часть. Но если он лишится работы, то вообще не будет ничего получать. - И Уингейт объяснил им про "подсечку": арест, налагаемый судом на жалованье согласно иску кредиторов. Он добавил, что, хотя автомобильные компании и другие работодатели питают отвращение к этой системе, они тем не менее вынуждены уважать закон.