опустила чемодан на площадку. В присутствии красивых женщин она смущалась,
начинала ерошить свои короткие волосы, поправлять платье. Сейчас она тоже
принялась за свои волосы, хотя красота жены Николая Николаевича была не
дерзкой, не вызывающей, а доброй и мягкой...
-- Моя супруга! Ксения Павловна, -- сказал Патов. -- А это Зинаида
Балабанова. Актриса и наша соседка.
-- Играю девчонок, -- поспешила объяснить Зина.
-- Заходите, пожалуйста, -- сказала Ксения Павловна так, будто Зина
пришла к ним в гости на ужин.
-- На вас трудно смотреть, -- сказала Зина.
-- Почему? -- негромко удивилась Ксения Павловна.
-- Вы очень красивая.
-- Еще одна такая фраза, и я навсегда ваша! -- сказала Лера. -- Только
не вздумайте высказываться о папиной внешности. Во-первых, для мужчин это не
имеет значения, а во-вторых, я на него похожа.
-- Ле-ерочка... -- всплеснул руками Николай Николаевич. -- Это какое-то
детство!
Ксения Павловна с трудом пришла в себя и попыталась помочь Зине внести
чемодан.
-- Тебе нельзя носить тяжести! -- остановил ее Николай Николаевич.
-- Хорошо, хорошо... Только не начинай рассказывать о моих болезнях.
Умоляю тебя!
-- Твоими болезнями он может защититься от мужчин, но не от женщин, --
сказала Лера. И первая вошла в квартиру.
-- Они очень любят друг друга, -- стала объяснять Зине Ксения Павловна.
-- Но часто пикируются. Не принимайте это всерьез...
Зина знала, что летом в квартире был ремонт. Она на это время уехала
отдыхать, но, когда вернулась, увидела на плитках, возле закрытой двери,
засохшие алебастровые брызги, штукатурную пыль. Все теперь в квартире было
другое: обои, потолки... А главное, было пусто. Она оставила чемодан в
коридоре и прошла на кухню.
У Петра Васильевича была большая семья. Жизнь в квартире затихала рано:
кому-то утром нужно было на работу, кому-то в школу, кому-то в детский сад.
Петр Васильевич звонил в Зинину дверь и приглашал:
-- Пойдем-ка на кухню, поговорим об искусстве!
... Из коридора раздался горестный шепот Николая Николаевича:
-- У нее будет абсолютно искаженное представление о нашей семье. А ведь
это моя актриса. Где она, кстати?
-- На кухне, -- громко ответила Лера. -- Вы здесь? -- Она заглянула на
кухню. -- Самое уютное место в квартире!
"Внешне она похожа на отца, -- подумала Зина. -- А характером,
по-моему, на меня... Говорят, что одноименные заряды отталкиваются. Жаль,
если всегда так..."
Лера ей нравилась. Черты ее лица, правильные и значительные, были
чертами отца. Но, как это часто случается, дочь, похожая на красивого отца,
была некрасива.
-- Жаль, что вы не похожи на Ксению Павловну, -- сказала Зина. И
замолчала, устыдившись собственных слов, что случалось с ней крайне редко.
-- Все так думают. А сказали вы первая.
Зина сказала так, потому что Лера не могла вызывать жалости или
сочувствия. В ней не было самоуверенности, но была уверенность, которая
никогда не свойственна неудачницам.
-- Чем вы занимаетесь? -- спросила Зина.
-- Поступила в медицинский.
-- У нас хороший мединститут.
Все опять вышли на площадку лестницы. По дороге Зина успела сказать
Ксении Павловне:
-- Вам нужно было бы сниматься в кино.
-- Я когда-то снималась...
-- Вы? Да ну?! -- Зина вытаращила глаза.
-- Разгружаться! Разгружаться!... -- поторопил Николай Николаевич. --
Надо ведь совершить еще один рейс на станцию. За остатками нашего имущества!
Вскоре он с Лерой уехал на станцию. Зину он в грузовик не пустил...
-- Зайдите, пожалуйста, ко мне, -- пригласила она Ксению Павловну.
Зина занимала небольшую комнату в двухкомнатной квартире. Ее соседкой
была заведующая литературной частью Тонечка Гориловская. Тонечка участвовала
в работе всех литературных объединений города, ходила на все вечера молодых
прозаиков и поэтов, на все читательские конференции, которые созывались в
библиотеках. Поэтому у Зины было впечатление, что она живет в отдельной
квартире.
Вся комната была увешана фотографиями, на которых был запечатлен Петр
Васильевич во время репетиций.
Войдя, Ксения Павловна не стала с любопытством оглядываться по
сторонам, как это часто делают, приходя в незнакомый дом.
-- Сюда можно сесть? -- спросила она.
-- Садитесь куда хотите!
Ксения Павловна присела на диван.
-- Это Петр Васильевич, -- сказала Зина, не указывая на стену: никакого
другого мужчины там не было.
-- Говорят, он был очень милым, талантливым человеком... -- сказала
Ксения Павловна.
-- Второго такого нет! -- ответила Зина.
-- Я верю вам...
-- В туристских справочниках пишут, что наш город славится
металлургическим заводом, курортом, на котором лечат ревматизм, и Театром
юного зрителя. А до его приезда город славился только заводом и курортом...
Вдруг Зина вспомнила о чем-то, плюхнулась на диван рядом с Ксенией
Павловной и уставилась на нее:
-- Так вы снимались в кино?
-- Это было сто лет назад. Я тогда еще училась в институте.
-- В каком?
-- В театральном.
-- Не может быть! Значит, вы тоже актриса?!
-- Сейчас уже нет.
-- Ушли из театра?
-- По сути дела, я в него и не приходила.
-- Ничего не пойму... И вы так спокойны?
Зина схватила Ксению Павловну за руку. По-детски изумленные глаза ее
требовали ответа.
-- Это получилось как-то само собой, -- задумчиво, но без грусти
сказала Ксения Павловна. -- Играть роли, которые мне когда-то хотелось
играть, я не могла.
-- Почему?
-- Николай Николаевич всегда был главным режиссером театра. И мне, его
жене, исполнять главные роли... В общем, он этого не мог допустить. И я его
понимала. Люди с принципами и правилами заслуживают уважения. Вы согласны?
-- А другие театры? -- допытывалась Зина.
-- В городах, где мы жили, обычно был только один театр. Сперва я
работала на радио... Читала стихи. Но потом перестала... Появился сын. Он
сейчас учится в Ленинграде. Потом Лера... О Николае Николаевиче надо было
заботиться. Они стали главными действующими лицами пьесы, в которой я
участвую до сих пор. И с большой радостью...
Зина по-детски быстро переходила от одного настроения к другому.
Неожиданно она вскочила с дивана и всплеснула руками:
-- Вы же, наверно, голодная? И они тоже! Сейчас я устрою ужин.
Зина, словно готовясь к праздничному приему, забегала по квартире,
захлопотала.
-- Я вам помогу, -- предложила Ксения Павловна.
-- Ни в коем случае!
-- Вы любите заботиться о других людях, да? Устраивать чужие судьбы?...
-- Как все одинокие женщины! -- весело ответила Зина, Ксения Павловна
помолчала немного, наблюдая за Зиной, которая, накрывая на стол, то и дело
отвлекалась от предстоящего ужина, о чем-то задумывалась и даже положила сыр
в хлебницу.
-- Вы, значит, играете девочек? -- спросила Ксения Павловна.
-- А самой двадцать семь лет. Сообщаю об этом, потому что все равно об
этом все знают.
-- Как... все?
-- Те, которые ходят в наш театр. Это же интересно: выяснить, сколько
лет актрисе, играющей тринадцатилетних. Сперва начинают восклицать: "Нет,
это не артистка! Не обманывайте нас... Это девочка! Не может быть, чтобы это
была женщина. Сколько ей лет?..." И тогда билетерши, гардеробщицы и вообще
все, кому так говорят, с гордостью сообщают: "Ей двадцать семь лет!" В
будущем году скажут: "Двадцать восемь!" И чем больше мне будет лет, тем
больше в их голосе будет гордости.
-- Значит, вы хорошо играете... этих девчонок?
-- Говорят, хорошо, -- машинально ответила Зина: в этот момент она
опять о чем-то задумалась.
-- Может быть, у вас какое-то дело? -- встревожилась Ксения Павловна.
-- Не стесняйтесь, пожалуйста. Мы можем поужинать завтра! Вероятно, вы
должны подготовиться к репетиции?
-- Да нет... Я думаю о другом.
-- О чем-нибудь неприятном?
-- Наоборот! Я думаю о том, что в нашем городе два театра. Два! Один
детский и один взрослый... Вы понимаете? С тех пор прошел год.*** Узнав, что Николая Николаевича приглашают на заседание комсомольского комитета, Иван Максимович заволновался: заместителем секретаря была Зина. Она могла нарушить священные традиции театра, к которым привык Николай Николаевич, каким-нибудь резким замечанием или неожиданным требованием. Иван Максимович мечтал о том, чтобы "пересадка" главного режиссера из организма взрослого театра в организм детского произошла благополучно и безболезненно, чтобы не обнаружилось вдруг какой-нибудь несовместимости. Он с радостью наблюдал за тем, как беседы Николая Николаевича, его лекции, даже его внешний вид и манера общаться с людьми облагораживали коллектив приметами высокого искусства.
"Приживается! -- думал Иван Максимович. -- Приживается..."
И вдруг это приглашение на комитет! Иван Максимович решил
провентилировать обстановку. Он попросил Костю Чичкуна и Зину Балабанову
зайти к нему после спектакля.
Костю Чичкуна считали "актером с отрицательным обаянием". Трудно
сказать, что было тому виной: громоздкая фигура, крупный орлиный нос или
бас, который звучал хрипло из-за не совсем здоровых голосовых связок? Так
или иначе, но Костя Чичкун был непревзойденным исполнителем отрицательных
ролей в спектаклях для самых маленьких. В театре его называли
"профессиональным Бармалеем". Но еще больших высот он достиг в "Золотом
ключике", где был бессменным, не имеющим дублеров Карабасом Барабасом. Дети
города его боялись и обожали. Они узнавали его голос по радио. А когда
встречали его на улице, прятались за мамину спину.
Секретарем комитета Костю выбрали за отзывчивость и доброту.
А для того, чтобы доброта сочеталась с остротой и принципиальностью,
заместителем выбрали Зину.
Костя и Зина пришли к директору раскрасневшиеся от только что
пережитого спектакля, аплодисментов и плохо смытого грима. Иван Максимович