Характерно, что поначалу, в черновиках, смерть раба изображалась несколько иначе: «Принес — и весь изнемог // И лег он, испуская крики». Затем еще резче: «И лег... вопли». Но «крики», «вопли», хотя бы и от нестерпимой боли, от мучительных страданий, в присутствии «владыки» все же явились бы неким выходом, пусть лишь в минуты предсмертной агонии, из привычного полного, безропотного повиновения. И Пушкин устраняет даже этот, чисто физиологический «бунт» плоти. Но именно эти тихие строки в своей эпической сдержанности и величавой простоте производят особенно сильное впечатление.
Величавая эпичность здесь создается исключительной четкостью словесного и звукового рисунка, строгой взвешенностью и гармонической соответственностью каждого слова: «И пот по бледному челу // Струился хладными ручьями...» Здесь слова бледному и хладными не только взаимно уравновешены, композиционно симметричны, но и точно соответствуют друг другу по своему образному содержанию («бледность» и «хлад») и даже по своему звуковому составу: «бледному» — «хладными». Такое же звуковое соответствие в столь же симметрично расположенных эпитетах: «И умер бедный раб у ног // Непобедимого владыки». Эстетическую задачу, которую Пушкин неизменно ставил перед собой, создавая величайшие образцы поэзии, как искусства слова, сам он определял так: «Ищу союза волшебных звуков, чувств и дум». Стихотворение «Анчар» — один из ярчайших примеров того, каких изумительных успехов поэт достигал на пути своих творческих исканий.
Л. Тимофеев
...Для понимания идейной направленности стихотворения следует иметь в виду отмеченное В.В. Виноградовым соответствие между «Анчаром» и стихотворением П. Катенина «Старая быль». В этом стихотворении Катенин в несколько завуалированной форме осуждал известные «Стансы» Пушкина («В надежде славы и добра...»), усматривая в них похвалу «царю-самодержителю». Поэтическим ответом на упреки Катенина и был пушкинский «Анчар», свидетельствовавший о верности Пушкина свободолюбивым идеям декабризма. Не случайно генерал Бенкендорф сразу же запросил Пушкина, почему он напечатал свое стихотворение «без предварительного испрошения на напечатание... высочайшего дозволения».
Таким образом, исторически обусловленное идейно-эстетическое содержание, лежащее в основе «Анчара», очевидно. Для того чтобы получить художественное выражение, оно должно было облечься в форму конкретного человеческого переживания, передающего противоречие между деспотическим общественным строем и противостоящим ему эстетическим идеалом свободы и гуманизма. <...> Прежде всего Пушкин стремится дать наиболее острое и драматическое изображение анчара. <...>
Пушкин находит, отбрасывает, отыскивает все более резкие и напряженные детали, рисуя страшную картину смерти и гибели, которые окружают ядовитое дерево: «На почве мертвой, раскаленной», «могучий яд», «прах отравленный клубится», «пустыня смерти», «тигр ярый бьется». Но картина эта важна ему не сама по себе. Значение ее в том, что к страшному дереву идет человек. Возникает первый набросок:
Но человек
ко древу яда
и далее:
Но человек
к Анчару страшному подходит
и сейчас же возникает следующая запись, та, в которой содержится весь идейный смысл стихотворения:
Но человека человек
В пустыню посылает.
Но почему мог человека человек послать к анчару? Начинаются поиски следующей строки: «Послал к анчару властным словом», «Послал к анчару самовластно», «Послал к анчару равнодушно». И уже под конец находятся самые точные слова: «Послал в пустыню властным взглядом», и строка приобретает окончательную форму: «Послал к анчару властным взглядом». Идейный смысл стихотворения выражен с предельной точностью. В характеристике раба у Пушкина были различные оттенки. Путь к анчару — это подвиг. В черновиках находим эпитет «смелый», строку «И тот безумно в путь потек». Появляется определение «верный раб». Но все это отбрасывается — дело ведь не в смелости и не в верности раба, а в его послушности, т.е. в предельном подчинении его чужой воле, «властному взгляду» (даже не «властному слову»). Стихотворение построено на контрастах, прежде всего в композиционном отношении. Дерево смерти — и идущий к нему человек; раб — и владыка. В восьмой строфе контраст выражен с наибольшей силой:
И умер бедный раб у ног
Непобедимого владыки.
Казалось бы, стихотворение завершено, противоречие раскрыто. Но Пушкин находит новый и еще более трагический поворот темы: ради чего погиб бедный раб, ради чего совершен его хотя бы и подневольный подвиг? И последняя строфа еще более расширяет идейный смысл стихотворения. Владыке нужны послушливые, как раб, стрелы, чтобы он с ними
...гибель разослал
К соседям в чуждые пределы.
Если анчар губителен для тех, кто идет к нему, то владыка рассылает эту гибель. Гуманистический пафос стихотворения здесь достигает особенной силы. Таким образом, композиция стихотворения основана на резких, непримиримых контрастах и противоречиях. Они передают, с одной стороны, накал общественной борьбы, который только что нашел свое выражение в восстании декабристов 1825 г., и в то же время в этих контрастах и выражается характер лирического героя, смело и непримиримо обнажающего всю остроту противоречий деспотического строя. Эта контрастность, поиски предельно острых и драматически выразительных средств определяют и лексику стихотворения. <...>
Анчар «стоит — один во всей вселенной». Эпитеты и определения подчинены той же цели передачи драматичности и напряженности как самой ситуации, так и речи говорящего о ней лирического героя: «грозный часовой», «жаждущие степи», «день гнева», «вихорь черный», «лист дремучий». Контрастна сама организация повествования. Контраст этот выражается в том, что повествователь, с одной стороны, говорит о предельно трагической ситуации: владыка посылает на смерть раба, чтобы ценой его гибели нести смерть другим людям, и в то же время сам повествователь не дает этому оценки, он только рассказывает о той трагедии, которая произошла около анчара. Его отношение к ней прорывается только в упоминании о бедном рабе, в негодующем сопоставлении: «человека человек», да еще, пожалуй, в подчеркнуто простом и в то же время скорбном рассказе о том, как умирал бедный раб. <...> Таким образом, и композиция стихотворения, и его лексика, и входящие в него повествовательные элементы (анчар, владыка, раб) —все это единая и целостная форма раскрытия состояния характера лирического героя, его конкретизирующая, превращающая его в индивидуальное переживание, в конкретную картину духовной человеческой жизни, созданную средствами речи. Большую роль в этой .конкретизации играет ритмическая и звуковая организация стиха. <...>
Стихотворение написано четырехстопным ямбом, его ритмическое своеобразие связано прежде всего с тем, как расположены ударения в строке. Рассмотрим их распределение в «Анчаре».
Композиционно стихотворение можно разделить на четыре части. Первые пять строф дают описание анчара. Первая половина второй строфы, т.е. первая и вторая строки, вводит новое в течение стихотворения — приказ владыки, далее вторая половина шестой строфы и седьмая и восьмая строфы дают описание судьбы раба, последняя—девятая строфа—говорит о царе. Первая часть почти полностью выдержана на однородных ритмических строках: идет как бы перечисление свойств анчара, строфы однородны в интонационном отношении и не требуют поэтому каких-либо существенных отступлений в движении ритма:
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила
И зелень мертвую ветвей,
И корни ядом напоила.
Как видим, здесь все строки (за одним исключением) дают сходное расположение ударений: в каждой строке три ударения; ударение на 6-м слоге опущено. Это создает однородность ритмического движения, отвечающего интонационной однородности текста: перечислению, так сказать, качеств анчара. Так же строятся следующие три строфы. Всего на 20 строк здесь приходится лишь три четырехударные строки и одна двухударная.
Одна четырехударная строка заканчивает первую строфу («Стоит—один во всей вселенной», поддерживая завершающую интонацию), другая—в четвертой строфе (она связана с переносом: «И тигр нейдет—лишь вихорь черный») и третья заканчивает все описание анчара («Стекает дождь в песок горючий»).
Все они, таким образом, интонационно мотивированы, придают строкам, с которыми связаны, индивидуальное своеобразие, но в то же время, поскольку все окружающие строки несут по три ударения, они не выступают с особенной подчеркнутостью, что и не требуется ходом повествования, поскольку все оно строится в одном плане—описание анчара. Что касается одной двухударной строки внутри третьей строфы («И застывает ввечеру»), то она не связана с существенными смысловыми и интонационными оттенками фразы и поэтому не попадает, так сказать, в ритмическое поле зрения.