Чин лица
не упомнишь никак:
главшвейцар
или помистопника.
А этому чину
домами знакома
мамаша
машинистки секретаря райкома.
20 У дочки ее
большущие связи:
друг во ВЦИКе
(шофер в автобазе!),
а Петров, говорят,
развозит мужчину,
о котором
все говорят шепоточком, -
маленького роста,
огромного чина.
30 Словом -
он...
Не решаюсь...
Точка.
2
Тихий Михин
пойдет к дворничихе.
"Прошу покорненько,
попросите дворникам.
Дворник стукнется
к тетке заступнице.
40 Тетка Фелиция
шушукнет в милиции.
Квартхоз Овечка
замолвит словечко.
А главшвейцар -
да-Винчи с лица,
весь в бороде,
как картина в раме, -
прямо
пойдет
50 к машинисткиной маме.
Просьбу
дочь
предает огласке:
глазки да ласки,
ласки да глазки...
Кого не ловили на такую аферу?
Куда ж удержаться простаку-шоферу!
Петров подождет,
покамест,
60 как солнце,
персонье лицо расперсонится:
- Простите, товарищ,
извинений тысячка... -
И просит
и молит, ласковей лани.
И чин снисходит:
- Вот вам записочка. -
А в записке -
исполнение всех желаний.
3
70 А попробуй -
полазий
без родственных связей!
Покроют дворники
словом черненьким.
Обложит белолицая
тетя Фелиция.
Подвернется нога,
перервутся нервы
у взвидевших наган
80 и усы милиционеровы.
В швейцарской судачат:
- И не лезь к совету:
все на даче,
никого нету. -
И мама сама
и дитя-машинистка,
невинность блюдя,
не допустят близко.
А разных главных
90 неуловимо
шоферы
возят и возят мимо.
Не ухватишь -
скользкие, -
нелюди, а налимы.
"Без доклада воспрещается".
Куда ни глянь,
"И пойдут они, солнцем палимы,
И застонут..."
100 Дело дрянь!
Кто бы ни были
сему виновниками
- сошка маленькая
или крупный кит, -
разорвем
сплетенную чиновниками
паутину кумовства,
протекций,
волокит.
[1926]
ЛЮБОВЬ
Мир
опять
цветами оброс,
у мира
весенний вид.
И вновь
встает
нерешенный вопрос -
о женщинах
10 и о любви.
Мы любим парад,
нарядную песню.
Говорим красиво,
выходя на митинг.
Но часто
под этим,
покрытый плесенью,
старенький-старенький бытик.
Поет на собранье:
20 "Вперед, товарищи..."
А дома,
забыв об арии сольной,
орет на жену,
что щи не в наваре
и что
огурцы
плоховато просолены.
Живет с другой -
киоск в ширину,
30 бельем -
шантанная дива.
Но тонким чулком
попрекает жену:
- Компрометируешь
пред коллективом. -
То лезут к любой,
была бы с ногами.
Пять баб
переменит
40 в течение суток.
У нас, мол,
свобода,
а не моногамия.
Долой мещанство
и предрассудок!
С цветка на цветок
молодым стрекозлом
порхает,
летает
50 и мечется.
Одно ему
в мире
кажется злом -
это
алиментщица.
Он рад умереть,
экономя треть,
три года
судиться рад:
60 и я, мол, не я,
и она не моя,
и я вообще
кастрат.
А любят,
так будь
монашенкой верной -
тиранит
ревностью
всякий пустяк
70 и мерит
любовь
на калибр револьверный,
неверной
в затылок
пулю пустя.
Четвертый -
герой десятка сражений,
а так,
что любо-дорого,
80 бежит
в перепуге
от туфли жениной,
простой туфли Мосторга.
А другой
стрелу любви
иначе метит,
путает
- ребенок этакий -
уловленье
90 любимой
в романические сети
с повышеньем
подчиненной по тарифной сетке...
По женской линии
тоже вам не райские скинии.
Простенького паренька
подцепила
барынька.
Он работать,
100 а ее
не удержать никак -
бегает за клёшем
каждого бульварника.
Что ж,
сиди
и в плаче
Нилом нилься.
Ишь! -
Жених!
110 - Для кого ж я, милые, женился?
Для себя -
или для них? -
У родителей
и дети этакого сорта:
- Что родители?
И мы
не хуже, мол! -
Занимаются
любовью в виде спорта,
120 не успев
вписаться в комсомол.
И дальше,
к деревне,
быт без движеньица -
живут, как и раньше,
из года в год.
Вот так же
замуж выходят
и женятся,
130 как покупают
рабочий скот.
Если будет
длиться так
за годом годик,
то,
скажу вам прямо,
не сумеет
разобрать
и брачный кодекс,
140 где отец и дочь,
который сын и мама.
Я не за семью.
В огне
и в дыме синем
выгори
и этого старья кусок,
где шипели
матери-гусыни
и детей
150 стерег
отец-гусак!
Нет.
Но мы живем коммуной
плотно,
в общежитиях
грязнеет кожа тел.
Надо
голос
подымать за чистоплотность
160 отношений наших
и любовных дел.
Не отвиливай -
мол, я не венчан.
Нас
не поп скрепляет тарабарящий.
Надо
обвязать
и жизнь мужчин и женщин
словом,
170 нас объединяющим:
"Товарищи".
[1926]
ПОСЛАНИЕ
ПРОЛЕТАРСКИМ ПОЭТАМ
Товарищи,
позвольте
без позы,
без маски -
как старший товарищ,
неглупый и чуткий,
поразговариваю с вами,
товарищ Безыменский,
товарищ Светлов,
10 товарищ Уткин.
Мы спорим,
аж глотки просят лужения,
мы
задыхаемся
от эстрадных побед,
а у меня к вам, товарищи,
деловое предложение:
давайте,
устроим
20 веселый обед!
Расстелим внизу
комплименты ковровые,
если зуб на кого -
отпилим зуб;
розданные
Луначарским
венки лавровые -
сложим
в общий
30 товарищеский суп.
Решим,
что все
по-своему правы.
Каждый поет
по своему
голоску!
Разрежем
общую курицу славы
и каждому
40 выдадим
по равному куску.
Бросим
друг другу
шпильки подсовывать,
разведем
изысканный
словесный ажур.
А когда мне
товарищи
50 предоставят слово -
я это слово возьму
и скажу:
- Я кажусь вам
академиком
с большим задом,
один, мол, я
жрец
поэзии непролазных.
А мне
60 в действительности
единственное надо -
чтоб больше поэтов
хороших
и разных.
Многие
пользуются
напост_о_вской тряскою,
с тем
чтоб себя
70 обозвать получше.
- Мы, мол, единственные,
мы пролетарские... -
А я, по-вашему, что -
валютчик?
Я
по существу
мастеровой, братцы,
не люблю я
этой
80 философии н_у_довой.
Засучу рукавчики:
работать?
драться?
Сделай одолжение,
а н_у_, давай!
Есть
перед нами
огромная работа -
каждому человеку
90 нужное стихачество.
Давайте работать
до седьмого пота
над поднятием количества,
над улучшением качества.
Я меряю
по коммуне
стихов сорта,
в коммуну
душа
100 потому влюблена,
что коммуна,
по-моему,
огромная высота,
что коммуна,
по-моему,
глубочайшая глубина.
А в поэзии
нет
ни друзей,
110 ни родных,
по протекции
не свяжешь
рифм лычк_и_.
Оставим
распределение
орденов и наградных,
бросим, товарищи,
наклеивать ярлычки.
Не хочу
120 похвастать
мыслью новенькой,
но по-моему -
утверждаю без авторской спеси -
коммуна -
это место,
где исчезнут чиновники
и где будет
много
стихов и песен.
130 Стоит
изумиться
рифмочек парой нам -
мы
почитаем поэтика гением.
Одного
называют
красным Байроном,
другого -
самым красным Гейнем.
140 Одного боюсь -
за вас и сам, -
чтоб не обмелели
наши души,
чтоб мы
не возвели
в коммунистический сан
плоскость раешников
и ерунду частушек.
Мы духом одно,
150 понимаете сами:
по линии сердца
нет раздела.
Если
вы не за нас,
а мы
не с вами,
то черта ль
нам
остается делать?
160 А если я
вас
когда-нибудь крою
и на вас
замахивается
перо-рука,
то я, как говорится,
добыл это кровью,
я
больше вашего
170 рифмы строгал.
Товарищи,
бросим
замашки торгашьи
- моя, мол, поэзия -
мой лабаз! -
всё, что я сделал,
все это ваше -
рифмы,
темы,
180 дикция,
бас!
Что может быть
капризней славы
и пепельней?
В гроб, что ли,
брать,
когда умру?
Наплевать мне, товарищи,
в высшей степени
190 на деньги,
на славу
и на прочую муру!
Чем нам
делить
поэтическую власть,
сгрудим
нежность слов
и слова-бичи,
и давайте
200 без завистей
и без фамилий
класть
в коммунову стройку
слова-кирпичи.
Давайте,
товарищи,
шагать в ногу.
Нам не надо
брюзжащего
210 лысого парика!
А ругаться захочется -
врагов много
по другую сторону
красных баррикад.
[1926]
ФАБРИКА БЮРОКРАТОВ
Его прислали
для проведенья режима.
Средних способностей.
Средних лет.
В мыслях - планы.
В сердце - решимость.
В кармане - перо
и партбилет.
Ходит,
10 распоряжается энергичным жестом.
Видно -
занимается новая эра!
Сам совался в каждое место,
всех переглядел -
от зава до курьера.
Внимательный
к самым мельчайшим крохам,
вздувает
сердечный пыл...
20 Но бьются
слова,
как об стену горохом,
об -
канцелярские лбы.
А что канцелярии?
Внимает мошенница!
Горите
хоть солнца ярче, -
она
30 уложит
весь пыл в отношеньица,
в анкетку
и в циркулярчик.
Бумажку
встречать
с отвращением нужно.
А лишь
увлечешься ею, -
то через день
40 голова заталмужена
в бумажную ахинею.
Перепишут всё
и, канителью исходящей нитясь,
на доклады
с папками идут:
- Подпишитесь тут!
Да тут вот подмахнитесь!..
И вот тут, пожалуйста!..
И тут!..
50 И тут!.. -
Пыл
в чернила уплыл
без следа.