Куда вы его дели, мисс? Шато Неф-тю-Пап? Тоже годится. Уберите платок, сестра!
Ой, так я и знал! Это Антони Марстон! Его налитое кровью лицо искажено. Но он не умер, он скалит зубы.
Ей-Богу, он хохочет, да так, что трясется операционный стол. Осторожно, приятель, осторожно. Держите, держите стол, сестра!
Тут доктор Армстронг проснулся. Было уже утро -- солнечный свет заливал комнату. Кто-то, склонившись над ним, тряс его за плечо. Роджерс. Роджерс с посеревшим от испуга лицом повторял:
-- Доктор, доктор!
Армстронг окончательно проснулся, сел.
-- В чем дело? -- сердито спросил он.
-- Беда с моей женой, доктор. Бужу ее, бужу и не могу добудиться. Да и вид у нее нехороший.
Армстронг действовал быстро: вскочил с постели, накинул халат и пошел за Роджерсом.
Женщина лежала на боку, мирно положив руку под голову. Наклонившись над ней, он взял ее холодную руку, поднял веко.
-- Неужто, неужто она... -- пробормотал Роджерс и провел языком по пересохшим губам.
Армстронг кивнул головой:
-- Увы, все кончено...
Врач в раздумье окинул взглядом дворецкого, перевел взгляд на столик у изголовья постели, на умывальник, снова посмотрел на неподвижную женщину.
-- Сердце отказало, доктор? -- заикаясь спросил Роджерс.
Доктор Армстронг минуту помолчал, потом спросил:
-- Роджерс, ваша жена ничем не болела?
-- Ревматизм ее донимал, доктор.
-- У кого она в последнее время лечилась?
-- Лечилась? -- вытаращил глаза Роджерс. -- Да я и не упомню, когда мы были у доктора.
-- Вы не знаете, у вашей жены болело сердце?
-- Не знаю, доктор. Она на сердце не жаловалась.
-- Она обычно хорошо спала? -- спросил Армстронг.
Дворецкий отвел глаза, крутил, ломал, выворачивал пальцы.
-- Да нет, спала она не так уж хорошо, -- пробормотал он. Сухое красное вино.
-- Она принимала что-нибудь от бессонницы?
-- От бессонницы? -- спросил удивленно Роджерс. -- Не знаю. Нет, наверняка не принимала -- иначе я знал бы.
Армстронг подошел к туалетному столику. На нем стояло несколько бутылочек: лосьон для волос, лавандовая вода, слабительное, глицерин, зубная паста, эликсир...
Роджерс усердно ему помогал -- выдвигал ящики стола, отпирал шкафы. Но им не удалось обнаружить никаких следов наркотиков -- ни жидких, ни в порошках.
-- Вчера вечером она принимала только то, что вы ей дали, доктор, -- сказал Роджерс.
К девяти часам, когда удар гонга оповестил о завтраке, гости уже давно поднялись и ждали, что же будет дальше. Генерал Макартур и судья прохаживались по площадке, перекидывались соображениями о мировой политике. Вера Клейторн и Филипп Ломбард взобрались на вершину скалы за домом. Там они застали Уильяма Генри Блора -- он тоскливо глядел на берег.
-- Я уже давно здесь, -- сказал он, -- но моторки пока не видно.
-- Девон -- край лежебок. Здесь не любят рано вставать, -- сказала Вера с усмешкой.
Филипп Ломбард, отвернувшись от них, смотрел в открытое море.
-- Как вам погодка? -- спросил он.
Блор поглядел на небо.
-- Да вроде ничего.
Ломбард присвистнул.
-- К вашему сведению, к вечеру поднимется ветер.
-- Неужто шторм? -- спросил Блор.
Снизу донесся гулкий удар гонга.
-- Зовут завтракать, -- сказал Ломбард. -- Весьма кстати, я уже проголодался.
Спускаясь по крутому склону, Блор делился с Ломбардом:
-- Знаете, Ломбард, никак не могу взять в толк, с какой стати Марстону вздумалось покончить с собой. Всю ночь ломал над этим голову.
Вера шла впереди.
Ломбард замыкал шествие.
-- А у вас есть другая гипотеза? -- ответил Ломбард вопросом на вопрос.
-- Мне хотелось бы получить доказательства. Для начала хотя бы узнать, что его подвигло на самоубийство. Судя по всему в деньгах этот парень не нуждался.
Из гостиной навстречу им кинулась Эмили Брент.
-- Лодка уже вышла? -- спросила она.
-- Еще нет, -- ответила Вера.
Они вошли в столовую. На буфете аппетитно дымилось огромное блюдо яичницы с беконом, стояли чайник и кофейник. Роджерс придержал перед ними дверь, пропустил их и закрыл ее за собой.
-- У него сегодня совершенно больной вид, -- сказала Эмили Брент.
Доктор Армстронг -- он стоял спиной к окну -- откашлялся.
-- Сегодня нам надо относиться снисходительно ко всем недочетам, -- сказал он. -- Роджерсу пришлось готовить завтрак одному. Миссис Роджерс... э-э... была не в состоянии ему помочь.
-- Что с ней? -- недовольно спросила Эмили Брент.
-- Приступим к завтраку, -- пропустил мимо ушей ее вопрос Армстронг. -- Яичница остынет. А после завтрака я хотел бы кое-что с вами обсудить.
Все последовали его совету. Наполнили тарелки, налили себе кто чай, кто кофе и приступили к завтраку. По общему согласию никто не касался дел на острове. Беседовали о том о сем: о новостях, международных событиях, спорте, обсуждали последнее появление Лохнесского чудовища.
Когда тарелки опустели, доктор Армстронг откинулся в кресле, многозначительно откашлялся и сказал:
-- Я решил, что лучше сообщить вам печальные новости после завтрака: миссис Роджерс умерла во сне.
Раздались крики удивления, ужаса.
-- Боже мой! -- сказала Вера. -- Вторая смерть на острове!
-- Гм-гм, весьма знаменательно, -- сказал судья, как всегда чеканя слова. -- А от чего последовала смерть?
Армстронг пожал плечами.
-- Трудно сказать.
-- Для этого нужно вскрытие?
-- Конечно, выдать свидетельство о ее смерти без вскрытия я бы не мог. Я не лечил эту женщину и ничего не знаю о состоянии ее здоровья.
-- Вид у нее был очень перепуганный, -- сказала Вера. -- И потом, прошлым вечером она пережила потрясение. Наверное, у нее отказало сердце?
-- Отказать-то оно отказало, -- отрезал Армстронг, -- но нам важно узнать, что было тому причиной.
-- Совесть, -- сказала Эмили Брент, и все оцепенели от ужаса.
-- Что вы хотите сказать, мисс Брент? -- обратился к ней Армстронг.
Старая дева поджала губы.
-- Вы все слышали, -- сказала старая дева, -- ее обвинили в том, что она вместе с мужем убила свою хозяйку -- пожилую женщину.
-- И вы считаете...
-- Я считаю, что это правда, -- сказала Эмили Брент. -- Вы видели, как она вела себя вчера вечером. Она до смерти перепугалась, потеряла сознание. Ее злодеяние раскрылось, и она этого не перенесла. Она буквально умерла со страху.
Армстронг недоверчиво покачал головой.
-- Вполне правдоподобная теория, -- сказал он, -- но принять ее на веру, не зная ничего о состоянии здоровья умершей, я не могу. Если у нее было слабое сердце...
-- Скорее это была кара Господня, -- невозмутимо прервала его Эмили Брент.
Ее слова произвели тяжелое впечатление.
-- Это уж слишком, мисс Брент, -- укорил ее Блор.
Старая дева вскинула голову, глаза у нее горели.
-- Вы не верите, что Господь может покарать грешника, а я верю.
Судья погладил подбородок.
-- Моя дорогая мисс Брент, -- сказал он, и в голосе его сквозила насмешка, -- исходя из своего опыта, могу сказать, что Провидение предоставляет карать злодеев нам, смертным, и работу эту часто осложняют тысячи препятствий. Но другого пути нет.
Эмили Брент пожала плечами.
-- А что она ела и пила вчера вечером, когда ее уложили в постель? -- спросил Блор.
-- Ничего, -- ответил Армстронг.
-- Так-таки ничего? Ни чашки чаю? Ни стакана воды? Пари держу, что она все же выпила чашку чая. Люди ее круга не могут обойтись без чая.
-- Роджерс уверяет, что она ничего не ела и не пила.
-- Он может говорить, что угодно, -- сказал Блор, и сказал это так многозначительно, что доктор покосился на него.
-- Значит, вы его подозреваете? -- спросил Ломбард.
-- И не без оснований, -- огрызнулся Блор. -- Все слышали этот обвинительный акт вчера вечером. Может оказаться, что это бред сивой кобылы -- выдумки какого-нибудь психа! А с другой стороны, что если это правда? Предположим, что Роджерс и его хозяйка укокошили старушку. Что же тогда получается? Они чувствовали себя в полной безопасности, радовались, что удачно обтяпали дельце -- и тут на тебе...
Вера прервала его.
-- Мне кажется, миссис Роджерс никогда не чувствовала себя в безопасности, -- тихо сказала она.
Блор с укором посмотрел на Веру: "Вы, женщины, никому не даете слова сказать", -- говорил его взгляд.
-- Пусть так, -- продолжал он. -- Но Роджерсы, во всяком случае, знали, что им ничего не угрожает. А тут вчера вечером этот анонимный псих выдает их тайну. Что происходит? У миссис Роджерс сдают нервы. Помните, как муж хлопотал вокруг нее, пока она приходила в себя. И вовсе не потому, что его так заботило здоровье жены. Вот уж нет! Просто он чувствовал, что у него земля горит под ногами. До смерти боялся, что она проговорится. Вот как обстояли дела! Они безнаказанно совершили убийство. Но если их прошлое начнут раскапывать, что с ними станется? Десять против одного, что женщина расколется. У нее не хватит выдержки все отрицать и врать до победного конца. Она будет вечной опасностью для мужа, вот в чем штука. С ним-то все в порядке. Он будет врать хоть до Страшного Суда, но в ней он не уверен! А если она расколется, значит и ему каюк. И он подсыпает сильную дозу снотворного ей в чай, чтобы она навсегда замолкла.
-- На ночном столике не было чашки, -- веско сказал Армстронг. -- И вообще там ничего не было -- я проверил.
-- Еще бы, -- фыркнул Блор. -- Едва она выпила это зелье, он первым делом унес чашку с блюдцем и вымыл их.
Воцарилось молчание. Нарушил его генерал Макартур.
-- Возможно, так оно и было, но я не представляю, чтобы человек мог отравить свою жену.
-- Когда рискуешь головой, -- хохотнул Блор, -- не до чувств.
И снова все замолчали. Но тут дверь отворилась и вошел Роджерс.
-- Чем могу быть полезен? -- сказал он, обводя глазами присутствующих. -- Не обессудьте, что я приготовил так мало тостов: у нас вышел хлеб. Его должна была привезти лодка, а она не пришла.
-- Когда обычно приходит моторка? -- заерзал в кресле судья Уоргрейв.
-- От семи до восьми, сэр. Иногда чуть позже восьми. Не понимаю, куда запропастился Нарракотт. Если он заболел, он прислал бы брата.
-- Который теперь час? -- спросил Филипп Ломбард.