-- Хорошо, хорошо, не волнуйся, -- ответила сестра, -- Ты будешь собираться?
-- Немедленно соберусь! -- Она осмотрелась, бросилась к сундуку и стала вынимать из него куски разных материй, кружева, чулки и завязанные пакеты; не прошло и минуты, как вокруг нее валялась груда вещей. -- Еще и не сшила ничего! -- сказала она горестно. -- В чем я поеду?
Эстамп стал уверять, что ее платье ей к лицу и что так хорошо. Не очень довольная, она хмуро прошла мимо нас, что-то ища, но когда ей поднесли зеркало, развеселилась и примирилась. В это время Арколь спокойно свертывала и укладывала все, что было разбросано. Молли, задумчиво посмотрев на нее, сама подобрала вещи и обняла молча сестру.
Х
-- Я знаю... -- сказал голос за окном; шаги нескольких людей, удаляясь, огибали угол.
-- Только бы не они, -- сказала, вдруг побледнев и бросаясь к дверям, Арколь. Молли, закусив губы, смотрела на нее и на нас. Взгляд Эстампа Дюроку вызвал ответ последнего: "Это ничего, нас трое". Едва он сказал, по двери ударили кулаком, -- я, бывший к ней ближе других, открыл и увидел молодого человека небольшого роста, в щегольском летнем костюме. Он был коренаст, с бледным, плоским, даже тощим лицом, но выражение нелепого превосходства в тонких губах под черными усиками и в резких черных глазах было необыкновенно крикливым. За ним шли Варрен и третий человек -- толстый, в грязной блузе, с шарфом вокруг шеи. Он шумно дышал, смотрел, выпучив глаза, и войдя, сунул руки в карманы брюк, став как столб.
Все мы продолжали сидеть, кроме Арколь, которая подошла к Молли. Став рядом с ней, она бросила Дюроку отчаянный умоляющий взгляд.
Новоприбывшие были заметно навеселе. Ни одним взглядом, ни движением лица не обнаружили они, что, кроме женщин, есть еще мы; даже не посмотрели на нас, как будто нас здесь совсем не было. Разумеется, это было сделано умышленно.
-- Вам нужно что-нибудь, Лемарен? -- сказала Арколь, стараясь улыбнуться. -- Сегодня мы очень заняты. Нам надо пересчитать белье, сдать его, а потом ехать за провизией для матросов. -- Затем она обратилась к брату, и это было одно слово: -- Джон!
-- Я с вами поговорю, -- сказал Варрен. -- Что же, нам и сесть негде?!
Лемарен, подбоченясь, взмахнул соломенной шляпой. Его глаза с острой улыбкой были обращены к девушке.
-- Привет, Молли! -- сказал он. -- Прекрасная Молли, сделайте милость, обратите внимание на то, что я пришел навестить вас в вашем уединении. Взгляните, -- это я!
Я видел, что Дюрок сидит, опустив голову, как бы безучастно, но его колено дрожало, и он почти незаметно удерживал его ладонью руки. Эстамп приподнял брови, отошел и смотрел сверху вниз на бледное лицо Лемарена.
-- Убирайся! -- сказала Молли. -- Ты довольно преследовал меня! Я не из тех, к кому ты можешь протянуть лапу. Говорю тебе прямо и начистоту -- я более не стерплю! Уходи!
Из ее черных глаз разлетелась по комнате сила отчаянного сопротивления. Все это почувствовали. Почувствовал это и Лемарен, так как широко раскрыл глаза, смигнул и, нескладно улыбаясь, повернулся к Варрену.
-- Каково? -- сказал он. -- Ваша сестра сказала мне дерзость, Варрен. Я не привык к такому обращению, клянусь костылями всех калек этого дома. Вы пригласили меня в гости, и я пришел. Я пришел вежливо, -- не с худой целью. В чем тут дело, я спрашиваю?
-- Дело ясное, -- сказал, глухо крякнув, толстый человек, ворочая кулаки в карманах брюк. -- Нас выставляют.
-- Кто вы такой? -- рассердилась Арколь. По наступательному выражению ее кроткого даже в гневе лица я видел, что и эта женщина дошла до предела. -- Я не знаю вас и не приглашала. Это мое помещение, я здесь хозяйка. Потрудитесь уйти!
Дюрок поднял голову и взглянул Эстампу в глаза. Смысл взгляда был ясен. Я поспешил захватить плотнее револьвер, лежавший в моем кармане.
-- Добрые люди, -- сказал, посмеиваясь. Эстамп, -- вам лучше бы удалиться, так как разговор в этом тоне не доставляет решительно никому удовольствия.
-- Слышу птицу! -- воскликнул Лемарен, мельком взглядывая на Эстампа и тотчас обращаясь к Молли. -- Это вы заводите чижиков, Молли? А есть у вас канареечное семя, а? Ответьте, пожалуйста!
-- Не спросить ли моего утреннего гостя, -- сказал Варрен, выступая вперед и становясь против Дюрока, неохотно вставшего навстречу ему. -- Может быть, этот господин соблаговолит объяснить, почему он здесь, у моей, черт побери, сестры?!
-- Нет, я не сестра твоя! -- сказала, словно бросила тяжкий камень, Молли. -- А ты не брат мне! Ты -- второй Лемарен, то есть подлец!
И, сказав так, вне себя, в слезах, с открытым, страшным лицом, она взяла со стола книгу и швырнула ее в Варрена.
Книга, порхнув страницами, ударила его по нижней губе, так как он не успел прикрыться локтем. Все ахнули. Я весь горел, чувствуя, что отлично сделано, и готов был палить во всех.
-- Ответит этот господин, -- сказал Варрен, указывая пальцем на Дюрока и растирая другой рукой подбородок, после того, как вдруг наступившее молчание стало невыносимо.
-- Он переломает тебе все кости! -- вскричал я. -- А я пробью твою мишень, как только...
-- Как только я уйду, -- сказал вдруг сзади низкий, мрачный голос, столь громкий, несмотря на рокочущий тембр, что все сразу оглянулись.
Против двери, твердо и широко распахнув ее, стоял человек с седыми баками и седой копной волос, разлетевшихся, как сено на вилах. Он был без руки, -- один рукав матросской куртки висел; другой, засученный до локтя, обнажал коричневую пружину мускулов, оканчивающихся мощной пятерней с толстыми пальцами. В этой послужившей на своем веку мускульной машине человек держал пустую папиросную коробку. Его глаза, глубоко запрятанные среди бровей, складок и морщин, цедили тот старческий блестящий взгляд, в котором угадываются и отличная память и тонкий слух.
-- Если сцена, -- сказал он, входя, -- то надо закрывать дверь. Кое-что я слышал. Мамаша Арколь, будьте добры дать немного толченого перцу для рагу. Рагу должно быть с перцем. Будь у меня две руки, -- продолжал он в том же спокойном деловом темпе, -- я не посмотрел бы на тебя, Лемарен, и вбил бы тебе этот перец в рот. Разве так обращаются с девушкой?
Едва он проговорил это, как толстый человек сделал движение, в котором я ошибиться не мог: он вытянул руку ладонью вниз и стал отводить ее назад, намереваясь ударить Эстампа. Быстрее его я протянул револьвер к глазам негодяя и нажал спуск, но выстрел, толкнув руку, увел пулю мимо цели.
Толстяка отбросило назад, он стукнулся об этажерку и едва не свалил ее. Все вздрогнули, разбежались и оцепенели; мое сердце колотилось, как гром. Дюрок с неменьшей быстротой направил дуло в сторону Лемарена, а Эстамп прицелился в Варрена.
Мне не забыть безумного испуга в лице толстого хулигана, когда я выстрелил. Тут я понял, что игра временно остается за нами.
-- Нечего делать, -- сказал, бессильно поводя плечами, Лемарен. -- Мы еще не приготовились. Ну, берегитесь! Ваша взяла! Только помните, что подняли руку на Лемарена. Идем, Босс! Идем, Варрен! Встретимся еще как-нибудь с ними, отлично увидимся. Прекрасной Молли привет! Ах, Молли, красотка Молли!
Он проговорил это медленно, холодно, вертя в руках шляпу и взглядывая то на нее, то на всех нас по очереди. Варрен и Босс молча смотрели на него.
Он мигнул им; они вылезли из комнаты один за другим, останавливаясь на пороге; оглядываясь, они выразительно смотрели на Дюрока и Эстампа, прежде чем скрыться. Последним выходил Варрен. Останавливаясь, он поглядел и сказал: -- Ну, смотри, Арколь! И ты, Молли! Он прикрыл дверь. В коридоре шептались, затем, быстро прозвучав, шаги утихли за домом.
-- Вот, -- сказала Молли, бурно дыша. -- И все, и ничего более. Теперь надо уходить. Я ухожу, Арколь. Хорошо, что у вас пули.
-- Правильно, правильно и правильно! -- сказал инвалид. -- Такое поведение я одобряю. Когда был бунт на "Альцесте", я открыл такую пальбу, что все легли брюхом вниз. Теперь что же? Да, я хотел перцу для...
-- Не вздумайте выходить, -- быстро заговорила Арколь. -- Они караулят. Я не знаю, как теперь поступить.
-- Не забудьте, что у меня есть лодка, -- сказал Эстамп, -- она очень недалеко. Ее не видно отсюда, и я поэтому за нее спокоен. Будь мы без Молли...
-- Она? -- сказал инвалид Арколь, устремляя указательный палец в грудь девушке.
-- Да, да, надо уехать.
-- Ее? -- повторил матрос.
-- О, какой вы непонятливый, а еще...
-- Туда? -- Инвалид махнул рукой за окно.
-- Да, я должна уехать, -- сказала Молли, -- вот придумайте, -- ну, скорее, о боже мой!
-- Такая же история была на "Гренаде" с юнгой; да, вспомнил. Его звали Санди. И он...
-- Я -- Санди, -- сказал я, сам не зная зачем.
-- Ах, и ты тоже Санди? Ну, милочка, какой же ты хороший, ревунок мой. Послужи, послужи девушке! Ступайте с ней. Ступай, Молли. Он твоего роста. Ты дашь ему юбку и -- ну, скажем, платьишко, чтобы закутать то место, где лет через десять вырастет борода. Юбку дашь приметную, такую, в какой тебя видали и помнят. Поняла? Ступай, скройся и переряди человека, который сам сказал, что его зовут Санди. Ему будет дверь, тебе окно. Все!
XI
-- В самом деле, -- сказал, помолчав, Дюрок, -- это, пожалуй, лучше всего.
-- Ах, ах! -- воскликнула Молли, смотря на меня со смехом и жалостью. -- Как же он теперь? Нельзя ли иначе? -- Но полное одобрение слышалось в ее голосе, несмотря на притворные колебания.
-- Ну, что же, Санди? -- Дюрок положил мне на плечо руку. -- Решай! Нет ничего позорного в том, чтобы подчиниться обстоятельствам, -- нашим обстоятельствам. Теперь все зависит от тебя.
Я воображал, что иду на смерть, пасть жертвой за Ганувера и Молли, но умереть в юбке казалось мне ужасным концом. Хуже всего было то, что я не мог отказаться; меня ждал, в случае отказа, моральный конец, горший смерти. Я подчинился с мужеством растоптанного стыда и смирился перед лицом рока, смотревшего на меня нежными черными глазами Молли. Тотчас произошло заклание. Худо понимая, что делается кругом, я вошел в комнату рядом и, слыша, как стучит мое опозоренное сердце, стал, подобно манекену, неподвижно и глупо. Руки отказывались бороться с завязками и пуговицами. Чрезвычайная быстрота четырех женских рук усыпила и ошеломила меня. Я чувствовал, что смешон и велик, что я -- герой и избавитель, кукла и жертва. Маленькие руки поднесли мне зеркало; на голове очутился платок, и, так как я не знал, что с ним делать, Молли взяла мои руки и забрала их вместе с платком под подбородком, тряся, чтобы я понял, как прикрывать лицо. Я увидел в зеркале искаженное расстройством подобие себя и не признал его. Наконец тихий голос сказал: "Спасибо тебе, душечка!" -- и крепкий поцелуй в щеку вместе с легким дыханием дал понять, что этим Молли вознаграждает Санди за отсутствие у него усов.