- Нельзя здесь дожидаться, пожалуйте в контору, - опять обратился фельдфебель к Нехлюдову, и Нехлюдов уже хотел уходить, когда из задней двери вышел смотритель, еще более смущенный, чем его подчиненные. Он не переставая вздыхал. Увидав Нехлюдова, он обратился к надзирателю.
- Федотов, Маслову из пятой женской в контору, - сказал он.
- Пожалуйте, - обратился он к Нехлюдову. Они прошли по крутой лестнице в маленькую комнатку с одним окном, письменным столом и несколькими стульями. Смотритель сел.
- Тяжелые, тяжелые обязанности, - сказал он, обращаясь к Нехлюдову и доставая толстую папиросу.
- Вы, видно, устали, - сказал Нехлюдов.
- Устал от всей службы, очень трудные обязанности. Хочешь облегчить участь, а выходит хуже; только и думаю, как уйти; тяжелые, тяжелые обязанности.
Нехлюдов не знал, в чем особенно была для смотрителя трудность, но нынче он видел в нем какое-то особенное, возбуждающее жалость, унылое и безнадежное настроение.
- Да, я думаю, что очень тяжелые, - сказал он. - Зачем же вы исполняете эту обязанность?
- Средств не имею, семья.
- Но если вам тяжело...
- Ну, все-таки я вам скажу, по мере сил приносишь пользу, все-таки, что могу, смягчаю. Кто другой на моем месте совсем бы не так повел. Ведь это легко сказать: две тысячи с лишним человек, да каких. Надо знать, как обойтись. Тоже люди, жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
Смотритель стал рассказывать недавний случай драки между арестантами, кончившейся убийством.
Рассказ его был прерван входом Масловой, предшествуемой надзирателем.
Нехлюдов увидал ее в дверях, когда она еще не видала смотрителя. Лицо ее было красно. Она бойко шла за надзирателем и не переставая улыбалась, покачивая головой. Увидав смотрителя, она с испуганным лицом уставилась на него, но тотчас же оправилась и бойко и весело обратилась к Нехлюдову.
- Здравствуйте, - сказала она, нараспев и улыбаясь и сильно, не так, как тот раз, встряхнув его руку.
- Я вот привез вам подписать прошение, - сказал Нехлюдов, немного удивляясь на тот бойкий вид, с которым она нынче встретила его. - Адвокат составил прошение, и надо подписать, и мы пошлем в Петербург.
- Что же, можно и подписать. Все можно, - сказала она, щуря один глаз и улыбаясь.
Нехлюдов достал из кармана сложенный лист и подошел к столу.
- Можно здесь подписать? - спросил Нехлюдов у смотрителя.
- Иди сюда, садись, - сказал смотритель, - вот тебе и перо. Умеешь грамоте?
- Когда-то знала, - сказала она и, улыбаясь, оправив юбку и рукав кофты, села за стол, неловко взяла своей маленькой энергической рукой перо и, засмеявшись, оглянулась на Нехлюдова.
Он указал ей, что и где написать.
Старательно макая и отряхивая перо, она написала свое имя.
- Больше ничего не нужно? - спросила она, глядя то на Нехлюдова, то на смотрителя и укладывая перо то на чернильницу, то на бумаги.
- Мне нужно кое-что сказать вам, - сказал Нехлюдов, взяв у нее из рук перо.
- Что же, скажите, - сказала она и вдруг, как будто о чем-то задумалась или захотела спать, стала серьезной.
Смотритель встал и вышел, и Нехлюдов остался с ней с глазу на глаз. XLVIII
Надзиратель, приведший Маслову, присел на подоконник поодаль от стола. Для Нехлюдова наступила решительная минута. Он не переставая упрекал себя за то, что в то первое свидание не сказал ей главного - того, что он намерен жениться на ней, и теперь твердо решился сказать ей это. Она сидела по одну сторону стола, Нехлюдов сел против нее по другую. В комнате было светло, и Нехлюдов в первый раз ясно на близком расстоянии увидал ее лицо, - морщинки около глаз и губ и подпухлость глаз. И ему стало еще более, чем прежде, жалко ее.
Облокотившись на стол так, чтобы не быть слышанным надзирателем, человеком еврейского типа, с седеющими бакенбардами, сидевшим у окна, а одною ею, он сказал:
- Если прошение это не выйдет, то подадим на высочайшее имя. Сделаем все, что можно.
- Вот кабы прежде адвокат бы хороший... - перебила она его. - А то этот мой защитник дурачок совсем был. Все мне комплименты говорил, - сказала она и засмеялась. - Кабы тогда знали, что я вам знакома, другое б было. А то что? Думают все - воровка.
"Какая она странная нынче", - подумал Нехлюдов и только что хотел сказать свое, как она опять заговорила.
- А я вот что. Есть у нас одна старушка, так все, знаете, удивляются даже. Такая старушка чудесная, а вот ни за что сидит, и она и сын; и все знают, что они не виноваты, а их обвинили, что подожгли, и сидят. Она, знаете, услыхала, что я с вами знакома, - сказала Маслова, вертя головой и взглядывая на него, - и говорит: "Скажи ему, пусть, говорит, сына вызовут, он им все расскажет". Меньшовы их фамилия. Что ж, сделаете? Такая, знаете, старушка чудесная; видно сейчас, что понапрасну. Вы, голубчик, похлопочите, - сказала она, взглядывая на него, опуская глаза и улыбаясь.
- Хорошо, я сделаю, узнаю, - сказал Нехлюдов, все более и более удивляясь ее развязности. - Но мне о своем деле хотелось поговорить с вами. Вы помните, что я вам говорил тот раз? - сказал он.
- Вы много говорили. Что говорили тот раз? - сказала она, не переставая улыбаться и поворачивая голову то в ту, то в другую сторону.
- Я говорил, что пришел просить вас простить меня, - сказал он.
- Ну, что, все простить, простить, ни к чему это... вы лучше...
- Что я хочу загладить свою вину, - продолжал Нехлюдов, - и загладить не словами, а делом. Я решил жениться на вас.
Лицо ее вдруг выразило испуг. Косые глаза ее, остановившись, смотрели и не смотрели на него.
- Это еще зачем понадобилось? - проговорила она, злобно хмурясь.
- Я чувствую, что я перед богом должен сделать это.
- Какого еще бога там нашли? Все вы не то говорите. Бога? Какого бога? Вот вы бы тогда помнили бога, - сказала она и, раскрыв рот, остановилась.
Нехлюдов только теперь почувствовал сильный запах вина из ее рта и понял причину ее возбуждения.
- Успокойтесь, - сказал он.
- Нечего мне успокаиваться. Ты думаешь, я пьяна? Я и пьяна, да помню, что говорю, - вдруг быстро заговорила она и вся багрово покраснела, - я каторжная, б...., а вы барин, князь, и нечего тебе со мной мараться. Ступай к своим княжнам, а моя цена - красненькая.
- Как бы жестоко ты ни говорила, ты не можешь сказать того, что я чувствую, - весь дрожа, тихо сказал Нехлюдов, - не можешь себе представить, до какой степени я чувствую свою вину перед тобою!..
- Чувствую вину... - злобно передразнила она. - Тогда не чувствовал, а сунул сто рублей. Вот - твоя цена...
- Знаю, знаю, но что же теперь делать? - сказал Нехлюдов. - Теперь я решил, что не оставлю тебя, - повторил он, - и что сказал, то сделаю.
- А я говорю, не сделаешь! - проговорила она и громко засмеялась.
- Катюша! - начал он, дотрагиваясь до ее руки.
- Уйди от меня. Я каторжная, а ты князь, и нечего тебе тут быть, - вскрикнула она, вся преображенная гневом, вырывая у него руку. - Ты мной хочешь спастись, - продолжала она, торопясь высказать все, что поднялось в ее душе. - Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись! Противен ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты! - закричала она, энергическим движением вскочив на ноги.
Надзиратель подошел к ним.
- Ты что скандалишь! Разве так можно...
- Оставьте, пожалуйста, - сказал Нехлюдов.
- Чтоб не забывалась, - сказал надзиратель.
- Нет, подождите, пожалуйста, - сказал Нехлюдов. Надзиратель отошел опять к окну.
Маслова опять села, опустив глаза и крепко сжав свои скрещенные пальцами маленькие руки.
Нехлюдов стоял над ней, не зная, что делать.
- Ты не веришь мне, - сказал он.
- Что вы жениться хотите - не будет этого никогда. Повешусь скорее! Вот вам.
- Я все-таки буду служить тебе.
- Ну, это ваше дело. Только мне от вас ничего не нужно. Это я верно вам говорю, - сказала она. - И зачем я не умерла тогда? - прибавила она и заплакала жалобным плачем.
Нехлюдов не мог говорить: ее слезы сообщились ему.
Она подняла глаза, взглянула на него, как будто удивилась, и стала утирать косынкой текущие по щекам слезы.
Надзиратель теперь опять подошел и напомнил, что время расходиться. Маслова встала.
- Вы теперь возбуждены. Если можно будет, я завтра приеду. А вы подумайте, - сказал Нехлюдов.
Она ничего не ответила и, не глядя на него, вышла за надзирателем.
- Ну, девка, заживешь теперь, - говорила Кораблева Масловой, когда она вернулась в камеру. - Видно, здорово в тебя втреснувши; не зевай, пока он ездит. Он выручит. Богатым людям все можно.
- Это как есть, - певучим голосом говорила сторожиха. - Бедному жениться и ночь коротка, богатому только задумал, загадал, - все тебе, как пожелал, так и сбудется. У нас такой, касатка, почтенный, так что сделал...
- Что ж, о моем-то деле говорила? - спросила старуха.
Но Маслова не отвечала своим товаркам, а легла на нары и с уставленными в угол косыми глазами лежала так до вечера. В ней шла мучительная работа. То, что ей сказал Нехлюдов, вызывало ее в тот мир, в котором она страдала и из которого ушла, не поняв и возненавидев его. Она теперь потеряла то забвение, в котором жила, а жить с ясной памятью о том, что было, было слишком мучительно. Вечером она опять купила вина и напилась вместе с своими товарками, XLIX
"Да, так вот оно что. Вот что", - думал Нехлюдов, выходя из острога и только теперь вполне понимая всю вину свою. Если бы он не попытался загладить, искупить свой поступок, он никогда бы не почувствовал всей преступности его; мало того, и она бы не чувствовала всего зла, сделанного ей. Только теперь это все вышло наружу во всем своем ужасе. Он увидал теперь только то, что он сделал с душой этой женщины, и она увидала и поняла, что было сделано с нею. Прежде Нехлюдов играл своим чувством любования самого на себя, на свое раскаяние; теперь ему просто было страшно. Бросить ее - он чувствовал это - теперь он не мог, а между тем не мог себе представить, что выйдет из его отношений к ней.
На самом выходе к Нехлюдову подошел надзиратель с крестами и медалями и неприятным, вкрадчивым лицом и таинственно передал ему записку.