- Позвольте мне снова представиться вам! Теперь я уже не случайный откупщик, а, вероятно, останусь здесь надолго.
Аггей Никитич, полагая, что Рамзаев приехал к нему, чтобы пригласить его на балы, с своей стороны, выразил, что Теофил Терентьич делает ему своим визитом большую честь; после чего откупщик начал издалека подходить к более важной цели своего посещения:
- Нынче откупа пошли выгодно для нас; цены на торгах состоялись умеренные; кроме того, правительством обещаны нам разного рода льготы, и мне в Петербурге говорили, что есть даже секретный циркуляр начальникам губерний не стеснять откупщиков и допускать каждого из них торговать, как он умеет!
- Циркуляра такого не могло быть! - выразился на первых порах Аггей Никитич.
- Есть, есть! - воскликнул с лукавой усмешечкой откупщик. - Но, конечно, нам это мало поможет, если ближайшие наши начальники, то есть городская и земская полиция, захотят притеснять нас.
Аггей Никитич начал немножко сознавать, к чему Рамзаев клонил свою речь.
- Я не знаю, как другие полиции; но я никогда не стеснял откупа, как и впредь не буду стеснять, - произнес он, желая, кажется, отклонить откупщика от того, что тот намерен был сделать.
- А это еще более обязывает мой откуп быть благодарным и предложить вам получить от меня то, что все в мире исправники получают, - подхватил откупщик.
На лице Аггея Никитича начали выступать то красные, то желтые пятна.
- Нет, зачем же? - проговорил он глухим голосом.
- Затем-с, что это так следует! - сказал настойчиво откупщик и выложил перед Аггеем Никитичем тысячу рублей. - Это за полгода. Я нарочно привез деньги сам, чтобы никто из служащих у меня не знал ничего об этом.
- А совесть моя и ваша тоже не будут знать об этом? - проговорил тем же глухим голосом бедный Аггей Никитич.
- Какая тут совесть и в чем тут совесть? Человека, что ли, мы с вами убили? - воскликнул, смеясь, откупщик. - Я, как вы знаете, сам тоже не торгаш и не подьячий, а музыкант и артист в душе; но я понимаю жизнь!.. Вы же, будучи благороднейшим человеком, мало - видно - ее знаете; а потому позвольте мне в этом случае быть руководителем вашим.
- Благодарю вас! - сказал Аггей Никитич с окончательно искаженным лицом.
Откупщик после того недолго просидел и, попросив только Аггея Никитича непременно бывать на его балах, уехал, весьма довольный успехом своего посещения; а Аггей Никитич поспешил отправиться к пани Вибель, чтобы передать ей неправильно стяжанные им с откупа деньги, каковые он выложил перед пани полною суммою. Та, увидев столько денег, пришла в удивление и восторг и, не помня, что делает, вскрикнула:
- Танюша, поди сюда и посмотри, что у нас тут!
Аггей Никитич обмер при этом и проговорил по-польски:
- Цо пани робит? Пани мне компрометует!*
______________
* Что вы делаете? Вы меня позорите! (Прим. автора.).
- Ах, так!.. Пржепрашам, розумем!* - произнесла пани и, торопливо спрятав деньги в стол, сказала вошедшей Танюше: - Дай мне шляпку и салоп! Я еду с Аггеем Никитичем.
______________
* Ах, да! Виновата, понимаю! (Прим. автора.).
Танюша ушла приготовить то и другое.
- Ты на лошади и поедешь со мной в ряды? Я сегодня хочу закупить все нужное для бального платья.
- Поеду! - отвечал Аггей Никитич, думавший было возразить, что ловко ли это будет, но не сказал, однако, того потому, что с самого утра как бы утратил всякую собственную волю.
В рядах мои любовники, как нарочно, встретили откупщицу, что-то такое закупавшую себе. Она очень приветливо поклонилась Аггею Никитичу, а также и пани Вибель, но та, вся поглощенная соображениями о своем платье, торопливо мотнула ей головой и обратилась к торговцам с вопросами, есть ли у них то, и другое, и третье. Они ей отвечали, что все это есть, и показывали ей разные разности, но на поверку выходило, что все это не то, чего желала пани Вибель, так что она пришла почти в отчаяние и воскликнула:
- Это ужасно, как у вас мал выбор! Ну, посмотрите, madame Рамзаева, - обратилась пани к откупщице, - что за смешной рисунок этой материи, и посоветуйте, ради бога, что мне взять на платье!
Та с удовольствием поспешила на помощь к Марье Станиславовне; видимо, что обе они были знатоки и любительницы этого дела.
- Эта материя нехороша! - сказала решительным тоном откупщица. - Вы дайте лучше гладкую материю, которую я у вас брала! - прибавила она торговцу.
Подали гладкую материю. Та действительно была хороша.
- Но не темна ли она для меня? - спросила пани Вибель свою советчицу.
- Почему ж? Она довольно светлая, отделается цветами, кружевами, - успокоила ее та, - и берта, конечно, к платью должна быть.
- Берта у меня есть превосходная! - радостно воскликнула пани Вибель.
- Сколько же вам прикажете отрезать материи? - спросил торговец.
- Мне обыкновенно идет на платье восемнадцать аршин, но прибавьте еще аршина два - три, чтобы не было недостатка! - небрежно ответила пани Вибель.
Торговец принялся отмахивать на железном аршине выбранную материю, причем ее сильно натягивал.
- Почем же за аршин вы уступите эту материю? - сделала торговцу довольно существенный вопрос откупщица.
- По четыре с полтиной, - отвечал он.
- Что за пустяки такие вы говорите? - почти прикрикнула на него откупщица. - Я у вас покупала ее по четыре рубля.
- Мы вам уступили, вы наша постоянная покупщица, - несколько подобострастно объяснил ей торговец.
- Это вздор! Извольте уступить ее за ту же цену Марье Станиславовне! Она моя приятельница, - приказала ему откупщица.
- Слушаю-с! - сказал торговец и, обратившись к пани Вибель, проговорил: - Восемьдесят рублей следует с вас.
Пани вынула из кармана деньги и, отсчитав из них нужное число ассигнаций, положила их на прилавок.
Аггея Никитича при этом сильно покоробило: ему мнилось, что откупщица в положенных пани Вибель на прилавок ассигнациях узнала свои ассигнации, причем она, вероятно, с презрением думала о нем; когда же обе дамы, обменявшись искренно-дружескими поцелуями, расстались, а пани, заехав еще в две лавки, - из которых в одной были ленты хорошие, а в другой тюль, - велела кучеру ехать к дому ее, то Аггей Никитич, сидя в санях неподвижно, как монумент, молчал. Пани Вибель подметила это и по возвращении домой, как бы забыв об материи и лентах, принялась ласкаться к Аггею Никитичу. Он, конечно, отвечал ей тем же, но в глубине его совести было нехорошо, неспокойно, и ему против воли припомнились слова аптекаря, говорившего, что во многих поступках человек может совершенно оправдать себя перед другими, но только не перед самим собою. В сущности, если не по строгой морали рассуждать, что такое сделал Аггей Никитич? Он взял почти поощряемую правительством взятку с откупщика, и взял для того, чтобы потешить этими деньгами страстно любимую женщину; это с одной стороны даже казалось ему благородным, но с другой - в нем что-то такое говорило, что это скверно и нечестно!
VIII
Первый бал Рамзаевых украсился посещением новой столичной особы, Екатерины Петровны Тулузовой, которая более уже месяца сделалась провинциальной жительницею вследствие того, что супруг ее, Василий Иваныч Тулузов, был, как мы знаем, по решению суда оставлен в подозрении; но уголовная палата совершенно его оправдала, и когда дело поступило в сенат, он, будучи освобожден из-под домашнего ареста, был взят на поруки одним из своих друзей, а вслед за тем отправился на житье в Москву. Услыхав обо всем этом, Екатерина Петровна сочла более удобным для себя оставить шумную столицу и переехать хоть и в уединенное, но богатое и привольное Синьково, захватив с собою камер-юнкера, с которым, впрочем, она была довольно холодна и относилась к нему даже с заметным неуважением, ибо очень хорошо видела, что он каждую минуту стремился чем-нибудь поживиться от нее; а Екатерина Петровна, наученная опытом прежних лет, приняла твердое намерение продовольствовать своего адоратера{86} только хорошими обедами - и больше ничего!
Между тем Рамзаев, хоть Екатерина Петровна находилась в открыто враждебных отношениях со своим супругом, а его благодетелем, тем не менее счел себя обязанным ехать в Синьково и пригласить ее на свои балы. Таковое приглашение он адресовал и камер-юнкеру, с которым его познакомила Екатерина Петровна, немножко приврав и довольно внушительно произнеся:
- Chambellan de la cour de Sa Majeste Imperiale!*
______________
* Камергер двора его императорского величества! (франц.).
Переносимся теперь прямо на бал. Музыка уже играла; Рамзаев в этот раз не дирижировал и только, стоя невдалеке от оркестра, взглядом поддавал музыкантам на известных местах пылу. Пани Вибель - я опять-таки должен повторить - была наряднее, милее и грациознее всех других молодых дам и танцевала кадриль с Аггеем Никитичем, когда приехала Тулузова в сопровождении камер-юнкера, который за последнее время выучился носить в глазу стеклышко. Туалет на Екатерине Петровне, по богатству своему, оказался далеко превосходящим туалет откупщицы, так что та, исполнившись почти благоговения к Екатерине Петровне, поспешила ей, как бы царственной какой особе, представить все остальное общество, причем инвалидный поручик очень низко, по-офицерски склонил свою голову перед этой, как он понимал, гранд-дам; высокая же супруга его, бывшая в известном положении и очень напоминавшая своей фигурой версту, немного разбухшую в верхней половине, при знакомстве с гранд-дам почему-то покраснела. Аггей Никитич почти не расшаркался перед Екатериной Петровной; но она, напротив, окинула его с головы до ног внимательнейшим взором, - зато уж на пани Вибель взглянула чересчур свысока; Марья Станиславовна, однако, не потерялась и ответила этой черномазой госпоже тем гордым взглядом, к какому способны соплеменницы Марины Мнишек{87}, что, по-видимому, очень понравилось камер-юнкеру, который, желая хорошенько рассмотреть молодую дамочку, выкинул ради этого - движением личного мускула - из глаза свое стеклышко, так как сквозь него он ничего не видел и носил его только для моды.