- Меня больше всего тут удивляет, - заговорил он после короткого молчания и с недоумевающим выражением в лице, - нам не доверяют, нас опасаются, а между тем вы, например, словами вашими успели вызвать - безделица! - ревизию над всей губернией.
- Я не словами вызвал, а криком, криком! - повторил двукратно Марфин. - Я кричал всюду: в гостиных, в клубах, на балах, на улицах, в церквах.
- Другой, пожалуй, кричи: его заставили бы только замолчать, а вас - нет.
- Они хорошо и сделали, что не заставляли меня! - произнес, гордо подняв свое лицо, Марфин. - Я действую не из собственных неудовольствий и выгод! Меня на волос чиновники не затрогивали, а когда бы затронули, так я и не стал бы так поступать, памятуя слова великой молитвы: "Остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим", но я всюду видел, слышал, как они поступают с другими, а потому пусть уж не посетуют!
- Вы далеко не все слышали, далеко, что я, например, знаю про этих господ, сталкиваясь с ними, по моему положению, на каждом шагу, - подзадоривал его еще более губернский предводитель.
В это время, однако, вошедший в спальню лакей возвестил:
- Ваше превосходительство, его сиятельство граф Эдлерс уезжает!
- Как уезжает?! - воскликнул с испугом Крапчик и почти бегом побежал к своему именитому гостю.
II
Марфину очень не понравилась такая торопливость и суетливость хозяина. "Что это такое? Зачем все это и для чего?" - спрашивал он себя, пожимая плечами и тоже выходя чрез коридор и кабинет в залу, где увидал окончательно возмутившую его сцену: хозяин униженно упрашивал графа остаться на бале хоть несколько еще времени, но тот упорно отказывался и отвечал, что это невозможно, потому что у него дела, и рядом же с ним стояла мадам Клавская, тоже, как видно, уезжавшая и объяснявшая свой отъезд тем, что она очень устала и что ей не совсем здоровится. Собственно, Клавскую упрашивала остаться дочь хозяина, мадмуазель Катрин; но все их мольбы остались тщетными. Гости уехали. Хозяева пошли их провожать чуть не до сеней. Марфин сейчас же начал протестовать и собрал около себя целый кружок.
- Это черт знает что такое! - почти кричал он. - Наши балы устраиваются не для их кошачьих свиданий!.. Это пощечина всему обществу.
- Конечно, конечно! - соглашались вполголоса некоторые из мужчин.
Дамы тоже были немало поражены: одни пожимали плечами, другие тупились, третьи переглядывались значительными взглядами, хотя в то же время - нельзя этого утаить - многие из них сделали бы с величайшим удовольствием то, что сделала теперь Клавская.
Хозяин наконец возвратился в залу и, услыхав все еще продолжавшиеся возгласы Марфина, подошел к нему.
- Что такое, Егор Егорыч, вы шумите? Что вас разгневало? - спросил он его с улыбкою.
- Если вы этого не понимаете, тем хуже для вас!.. Для вас хуже! - отвечал с некоторым даже оттенком презрения маленький господин.
- Понимать тут нечего; вы, по вашему поэтическому настроению, так способны преувеличивать, что готовы из всякой мухи сделать слона!
- Это - муха, ничтожная муха, по его!.. А не слон самоунижения и самооплевания!..
- Егор Егорыч, пощадите от таких выражений! - произнес уже обиженным голосом предводитель.
Марфин, впрочем, вряд ли бы его пощадил и даже, пожалуй, сказал бы еще что-нибудь посильней, но только вдруг, как бы от прикосновения волшебного жезла, он смолк, стих и даже побледнел, увидав входившее в это время в залу целое семейство вновь приехавших гостей, которое состояло из трех молодых девушек с какими-то ангелоподобными лицами и довольно пожилой матери, сохранившей еще заметные следы красоты. Дама эта была некая вдова-адмиральша Юлия Матвеевна Рыжова. Она наследовала после мужа очень большое состояние, но, по доброте своей и непрактичности, совершенно почти расстроила его. Ее сентиментальный характер отчасти выразился и в именах, которые она дала дочерям своим, - и - странная случайность! - инстинкт матери как бы заранее подсказал ей главные свойства каждой девушки: старшую звали Людмилою, и действительно она была мечтательное существо; вторая - Сусанна - отличалась необыкновенною стыдливостью; а младшая - Муза - обнаруживала большую наклонность и способность к музыке.
Все эти три девицы воспитывались в институте, и лучше всех из них училась Сусанна, а хуже всех Людмила, но зато она танцевала божественно, как фея. Рядом с этим семейством шел высокий и стройный мужчина. Как лев величественный, он слегка поматывал своей красивой головой на широкую грудь. Его лицо имело отчасти насмешливое выражение, а проходившие вместе с тем по этому лицу глубокие борозды ясно говорили, что этот господин (ему было никак не больше тридцати пяти лет) достаточно пожил и насладился жизнью. Он был дальний родственник Рыжовой и в семье ее просто именовался Валерьяном, а в обществе Валерьяном Ченцовым и слыл там за неотразимого покорителя женских сердец и за сильно азартного игрока. Марфину Ченцов тоже приходился племянником. Между им и дядей существовали какие-то странные отношения: Марфин в глаза и за глаза называл Ченцова беспутным и погибшим, но, несмотря на то, нередко помогал ему деньгами, и деньгами не маленькими. Ченцов же, по большей части сердя дядю без всякой надобности разными циническими выходками, вдруг иногда обращался к нему как бы к родной матери своей, с полной откровенностью и даже любовью.
Мадмуазель Катрин поспешила подойти к приехавшим дамам.
- Как поздно, как поздно!.. Мы с папа были в отчаянии и думали, что вы не приедете, - говорила она, обмениваясь книксенами с девушками и их матерью.
- Ах, это я виновата, я, - отвечала последняя, - ко мне сегодня приехал мой управляющий и привез мне такие тяжелые и неприятные известия, что я чуть не умерла.
Все это обе дамы говорили на французском языке: Катрин несколько грубовато и не без ошибочек, а адмиральша - как парижанка.
Ченцов между тем, тоже поклонившийся мадмуазель Крапчик, тут же пригласил ее на кадриль.
Как ни была набелена Катрин, но можно было заметить, что она вспыхнула от удовольствия.
- Вы желаете со мной танцевать? - переспросила она.
Ченцов повторил свое приглашение.
- Извольте, - отвечала Катрин.
Марфин, тоже более бормоча, чем выговаривая свои слова, пригласил старшую дочь адмиральши, Людмилу, на кадриль. Та, переглянувшись с Валерьяном, дала ему слово.
Подошел Крапчик и, не преминув оприветствовать этих новых гостей, спросил Ченцова:
- Вы будете играть сегодня?
- Нет, - отвечал Ченцов: в переводе это значило, что у него нет ни копейки денег.
Губернский предводитель удалился в маленькую гостиную и там сел около все еще продолжавшего играть с губернатором правителя дел Звездкина, чтобы, по крайней мере, хоть к нему вместо сенатора приласкаться.
Пары стали устанавливаться в кадриль, и пока музыканты усаживались на свои места, в углу залы между двумя очень уж пожилыми чиновниками, бывшими за несколько минут перед тем в кружке около Марфина, начался вполголоса разговор, который считаю нужным передать.
- Марфину спасибо, ей-богу, спасибо, что он так отделал этого нашего губернского маршала, - сказал один из них, одетый в серый ополченский чапан, в штаны с красными лампасами, и вообще с довольно, кажется, честною наружностью. Ополченец этот был заседатель земского суда, уже отчисленный по сенаторской ревизии от службы и с перспективою попасть под следствие. Беседовавший с ним другой чиновник, толстый, как сороковая бочка, с злыми, воспаленными зеленоватыми глазами, состоял старшим советником губернского правления и разумелся правой рукой губернатора по вымоганию взяток.
- И Марфин-то ваш хорош, - превредный болтун и взбрех! - отозвался советник на слова заседателя. - По милости его, может быть, мы и испиваем теперь наши горькие чаши.
- Это так!.. - согласился тот. - Но кто поддул Марфина, как не губернский предводитель?
- Что ж поддул! - возразил гневно советник. - Если бы у господина Марфина хоть на копейку было в голове мозгу, так он должен был бы понимать, какого сорта птица Крапчик: во-первых-с (это уж советник начал перечислять по пальцам) - еще бывши гатчинским офицером, он наушничал Павлу на товарищей и за то, когда Екатерина умерла, получил в награду двести душ. Второе: женился на чучеле, на уроде, потому только, что у той было полторы тысячи душ, и, как рассказывают, когда они еще были молодыми, с этакого вот тоже, положим, балу, он, возвратясь с женой домой, сейчас принялся ее бить. "Злодей, - спрашивает она, - за что?.." - "А за то, говорит, что я вот теперь тысячу женщин видел, и ты всех их хуже и гаже!" Мила она ему была?
Заседатель усмехнулся и покачал головой.
- Третие-с, - продолжал советник все более и более с озлобленными глазами, - это уж вы сами должны хорошо знать, и скажите, как он собирает оброк с своих мужиков? По слухам, до смерти некоторых засекал, а вы, земская полиция, все покрывали у него.
- Что ж тут земской полиции делать! - подхватил, разводя руками, заседатель. - Господин Крапчик не простой дворянин, а губернский предводитель.
- Ну, да, конечно!.. Вот он и показал вам себя, поблагодарил вас!.. - отозвался советник. - Вы мало что в будущей, но и в здешней жизни наказание за него получите.
- А правда ли, что он дочь свою выдает за Марфина? - спросил заседатель.
- И выдаст, по пословице: деньги к деньгам!.. - сказал советник.
- Именно деньги к деньгам! - подхватил печальным голосом заседатель.
Раздавшаяся музыка заглушила, а наконец, и совсем прекратила их беседу.
Катрин, став с Ченцовым в кадриль, сейчас же начала многознаменательный и оживленный разговор.
- Скажите, правда ли, что у madame Рыжовой очень расстроены дела по имению? - спросила она, кажется, не без умысла.