- Я тебе очень благодарен, Савелий Власьев, - говорил он, сохраняя свой надменный вид, - что у нас по откупу не является никаких дел.
- Зачем же и быть им? - отвечал, слегка усмехнувшись тонкими губами, Савелий Власьев.
- Да... Но целовальники, вероятно, и вещи краденые принимают, - продолжал Тулузов.
- Постоянно-с! - не потаил Савелий Власьев.
- А полиция что же?
- Полиции какое дело, когда жалоб нет, и от нас она получает, что ей следует.
- Кроме ворованных вещей, я убежден, что в кабаках опиваются часто и убийства, может быть, даже совершаются? - допытывался Василий Иваныч.
- Конечно, не без греха-с! - объяснил Савелий Власьев.
- И как же вы тут вывертываетесь?
- Что ж?.. Поманеньку вывертываемся... Разве трудно вывезти человека из кабака куда-нибудь подальше?.. Слава богу, пустырей около Москвы много.
- Вывезти, ты говоришь!.. Но в кабаке могут быть свидетели и видеть все это.
- Какие там свидетели?.. Спьяну-то другой и не видит, что вокруг его происходит, а которые потрезвей, так испугаются и разбегутся. Вон, не то что в кабаке, а в господском доме, на вечере, князя одного убили.
- Ты разве слышал это?
- Слышал-с!.. Мне тутошный квартальный надзиратель все как есть рассказал.
- Однако тот господин, который убил князя, - я его знаю: он из нашей губернии, - некто Лябьев, в тюрьме теперь сидит.
- Вольно ж ему было вовремя не позамаслить полиции... Вон хозяина, у кого это произошло, небось, не посадили.
- Да того за что же сажать?
- За то, что-с, как рассказывал мне квартальный, у них дело происходило так: князь проигрался оченно сильно, они ему и говорят: "Заплати деньги!" - "Денег, говорит, у меня нет!" - "Как, говорит, нет?" - Хозяин уж это, значит, вступился и, сцапав гостя за шиворот, стал его душить... Почесть что насмерть! Тот однакоче от него выцарапался да и закричал: "Вы мошенники, вы меня обыграли наверняка!". Тогда вот уж этот-то барин - как его? Лябьев, что ли? - и пустил в него подсвечником.
- Вздор это! - отвергнул настойчиво Тулузов. - Князя бил и убил один Лябьев, который всегда был негодяй и картежник... Впрочем, черт с ними! Мы должны думать о наших делах... Ты говоришь, что если бы что и произошло в кабаке, так бывшие тут разбегутся; но этого мало... Ты сам видишь, какие строгости нынче пошли насчет этого... Надобно, чтобы у нас были заранее готовые люди, которые бы показали все, что мы им скажем. Полагаю, что таких людей у тебя еще нет под рукой?
- Никак нет! - отвечал Савелий Власьев.
- Но приискать ты их можешь?
Савелий Власьев несколько мгновений соображал.
- Приискать, отчего же не приискать? Только осмелюсь вам доложить, как же мы их будем держать? На жалованьи? - произнес Савелий Власьев, кажется, находивший такую меру совершенно излишнею.
- На жалованьи, конечно, и пусть в кабаках даром пьют, сколько им угодно... Главное, не медли и на днях же приищи их!
- Слушаю-с! - отвечал покорно Савелий Власьев.
Он видел барина в таком беспокойном состоянии только один раз, когда тот распоряжался рассылкой целовальников для закупки хлеба, и потому употребил все старание, чтобы как можно скорее исполнить данное ему поручение. Однако прошло дня четыре, в продолжение которых Тулузов вымещал свое нетерпение и гнев на всем и на всех: он выпорол на конюшне повара за то, что тот напился пьян, сослал совсем в деревню своего камердинера с предписанием употребить его на самые черные работы; камердинера этого он застал на поцелуе с одной из горничных, которая чуть ли не была в близких отношениях к самому Василию Иванычу.
Савелий Власьев наконец предстал перед светлые очи своего господина и донес, что им отысканы нужные люди.
- Кто именно? - спросил в одно и то же время с радостью и величавым выражением в лице Тулузов.
- Да двое из них чиновники, а один отставной поручик артиллерии.
- Что они, молодые или старые?
- Какое молодые?.. Старые... Разве человек в силах и годный на что-нибудь пошел бы на то?
- Это и хорошо!.. Но теперь о тебе собственно, - начал Тулузов, и голос его принял явно уже оттенок строгости, - ты мне всем обязан: я тебя спас от Сибири; я возвел тебя в главноуправляющие по откупу, но если ты мне будешь служить не с усердием, то я с тобой строго распоряжусь и сошлю тебя туда, куда ворон костей не занашивал.
- Разве я того не понимаю-с? - произнес с чувством Савелий Власьев. - Я готов служить вам, сколько сумею.
- Дело мое, о котором я буду теперь с тобой говорить, - продолжал, уже не сидя величественно в кресле, а ходя беспокойными шагами по кабинету, Тулузов, - состоит в следующем глупом казусе: в молодости моей я имел неосторожность потерять мой паспорт... Я так испугался, оставшись без вида, что сунулся к тому, к другому моему знакомому, которые и приладили мне купить чужой паспорт на имя какого-то Тулузова... Я записался по этому виду, давал расписки, векселя, клал деньги в приказ под этим именем, тогда как моя фамилия вовсе не Тулузов, но повернуться назад было нельзя... За это сослали бы меня понимаешь?
- Поди ты, какое дело! - сказал с участием Савелий Власьев.
- Но казус-то разыгрался еще сквернее! - подхватил Тулузов. - На днях на меня сделан донос, что человек, по паспорту которого я существую на белом свете, убит кем-то на дороге.
- Господи помилуй! - проговорил уже с некоторым страхом Савелий Власьев.
- Удивительное, я тебе говорю, стечение обстоятельств!.. Объявить мне теперь, что я не Тулузов, было бы совершенным сумасшествием, потому что, рассуди сам, под этим именем я сделался дворянином, получил генеральский чин... Значит, все это должны будут с меня снять.
- Но за что же это, помилуйте?! - возразил с участием Савелий Власьев.
- Закон у нас не милует никого, и, чтобы избежать его, мне надобно во что бы то ни стало доказать, что я Тулузов, не убитый, конечно, но другой, и это можно сделать только, если я представлю свидетелей, которые под присягой покажут, что они в том городе, который я им скажу, знали моего отца, мать и даже меня в молодости... Согласны будут показать это приисканные тобою лица?
- Как бы, кажется, не согласиться! Это не весть что такое! - произнес с некоторым раздумьем Савелий Власьев. - Только сумеют ли они, ваше превосходительство, - вот что опасно... Не соврали бы чего и пустяков каких-нибудь не наговорили.
- Это можно устранить: я тебе надиктую, что они должны будут говорить, а ты им это вдолби, и пусть они стоят на одном, что знали отца моего и мать.
- Понимаю-с! - проговорил Савелий Власьев. - Но тут еще другое есть, - присовокупил он, усмехнувшись, - больно они мерзко одеты, все в лохмотьях!
- В таком случае, купи им новое платье и скажи им, чтобы они являлись в нем, когда их потребуют по какому бы то ни было нашему делу.
- Сказать им это следует, только послушаются ли они?.. Пожалуй, того и гляди, что пропьют с себя все, окаянные! - возразил Савелий Власьев.
- А если пропьют, другое им сделаешь!.. Стоит ли об этом говорить?
- Слушаю-с, - сказал на это Савелий Власьев и хотел было уже раскланяться с барином, но тот ему присовокупил:
- Если ты мне все это дело устроишь, я тебе две тысячи дам в награду.
- Благодарю-с на том! - отозвался несколько глухим голосом Савелий Власьев и ушел.
Нет никакого сомнения, что сей умный мужик, видавший на своем веку многое, понял всю суть дела и вывел такого рода заключение, что барин у него теперь совсем в лапах, и что сколько бы он потом ни стал воровать по откупу, все ему будет прощаться.
Не ограничиваясь всеми вышесказанными мерами, Тулузов на другой день поутру поехал для предварительных совещаний в частный дом к приставу. Предприняв этот визит, Василий Иваныч облекся в форменный вицмундир и в свой владимирский крест. Частный пристав, толстый и по виду очень шустрый человек, знал, разумеется, Тулузова в лицо, и, когда тот вошел, он догадался, зачем собственно этот господин прибыл, но все-таки принял сего просителя с полным уважением и предложил ему стул около служебного стола своего, покрытого измаранным красным сукном, и вообще в камере все выглядывало как-то грязновато: стоявшее на столе зерцало было без всяких следов позолоты; лежавшие на окнах законы не имели надлежащих переплетов; стены все являлись заплеванными; даже от самого вицмундира частного пристава сильно пахнуло скипидаром, посредством которого сей мундир каждодневно обновлялся несколько.
- Я получил от вас бумагу, - начал Тулузов с обычным ему последнее время важным видом, - в которой вы требуете от меня объяснений по поводу доноса, сделанного на меня одним негодяем.
- Да, что делать?.. Извините! - отвечал частный пристав, пожимая плечами. - Служба то повелевает, а еще более того наша Управа благочиния, которая заставляет нас по необходимости делать неприятности обывателям.
- Кто ж этого не понимает?.. И я приехал не претензии вам изъявлять, а посоветоваться с вами, как с человеком опытным в подобных делах.
- Благодарю вас за доверие и сочту себя обязанным быть к вашим услугам.
- Услуга ваша будет для меня состоять в том, чтобы вы научили меня, в каком духе дать вам объяснение.
- То есть, я полагаю, - произнес решительным тоном частный пристав, - что вам лучше всего отвергнуть донос во всех пунктах и учинить во всем полное запирательство.
- Да мне запираться-то не в чем, понимаете? - возразил с некоторым негодованием и презрительно рассмеявшись Тулузов.
- Знаю-с это, - извините, что не так выразился!.. Отвергнуть весь донос, - повторил частный пристав.
- Мало, что отвергнуть, - продолжал Тулузов, - но доказать даже противное.
- А это еще лучше, если вы можете! - подхватил частный пристав.
- Могу-с! - отвечал с окончательною уже величавостью Василий Иваныч. - Я представлю вам свидетелей, которые знали меня в детстве, знали отца моего, Тулузова.