Таким образом, всё тогдашнее непослушное "бесстрашное" и "огурное" духовенство Сибири, выведя из терпения своё начальство, было им "предано во власть мирских человеков", т. е. губернаторских чиновников, которые "со дней митрополита Арсения точили на них зубы, но только не смели на оных в действиях покуситься", а теперь эти приказные получили право всех мало-мальски неаккуратных священноцерковнослужителей "хватать яко неблагопокорных", и лишить их свободы, и держать безвыпускно... Чиновники постарались показать своё усердие и так "хватали", что Сибирь во многих местах осталась без требоисправителей, но "батюшка Денис Иванович" об этом не беспокоился и "истязал попов так, что даже кожа на них трещала. А об ответе не унывал, мня яко в потребный час вся покроет своею орденскою мантиею".
Тут сибирские требоисправители, лишённые свободы и доходов, потеряли своё "огурство" и, "впав в руце Чичерина, явились благопослушны": они написали списки.
Чичерин хвалился: "Я сказал, что я своё возьму, и вот я взял!" А вышколенные им попы, отъезжая из его канцелярии, говорили себе: "Похвальбишка! Ну, взял - так и взял, а подожди хвалиться-то!"
XVI
В 1794 году росписи пришли и из всех сибирских заказов, ибо "до всех дошло ведение яко вси преданы Чичерину", и в Тобольске консисторские подьячие сделали из тех росписей "экстракт", который и был представлен в Синод.
Ук<аз> 24-го февр<аля> 1794, Љ 234. (Прим. автора.)
Требование начальства этим было выполнено: вся "скала небытия" обозначилась на виду, и всё оформлено и приведено в надлежащий порядок, так что можно было составить смету: сколько придёт дохода от небытия; но на местах, при самом обложении денежною платою за "небытие", начали вновь обнаруживаться невероятные вещи, через которые опять должна была происходить несусветимая путаница. При поверке на местах оказалось, что "в числе показанных (по спискам) небывшими нередко попадали давно умершие или (находившиеся) по нескольку лет в бегах, в ссылке, или переселённые куда-нибудь в Иркутскую или в Якутскую области. Напротив, истые раскольники, записанные светскими властями в двойной оклад, оказывались отмеченными в числе бывших у исповеди и притом за несколько лет кряду"...
Отчего же и как могла произойти такая неисправность при всей наличности внешнего рачительства и порядка со стороны "тесно ущемлённого Чичериным духовенства", и что ещё можно было теперь измыслить: кому ещё во второй раз "предать" духовенство и как его "защемить", чтобы добиться от него точно обозначенной "скалы небытия"? И вот тут, в эту-то пору, в самой канцелярии у Чичерина явилось убеждение, что в таком огромном и диком крае, как Сибирь, решительно нельзя уследить за всеми, кто исповедуется, а кто не исповедуется, и что потому правильное обложение налогом за "небытие" есть вещь невозможная. А то, чего Синод достиг после множества усиленных и неотступных требований, была просто фикция, которую проделали над Чичериным "преданные ему и им тесно ущемлённые попы", и над другим начальством "подьячие духовных правлений и консисторий", которые, будучи "нуждою и страхом гонимы и побуждаемы", все писали в списках "что попало".
Казалось бы, что такой велемощный сановник, как Денис Ив. Чичерин, увидав дело как есть, так и должен был донести о нём в Петербург, чтобы там знали настоящее положение и не требовали того, что невозможно исполнить, - но Чичерин этого не сделал. Может быть, он не хотел понизить статью в смете ожидаемых доходов, которую всё-таки желали собрать, а может быть, весь его большой будто бы характер выходил на кипячение и озорство, с кем это было удобно, а для правдивого представления о делах вверенного ему края духа у него недоставало...
Приходские же священники кроме того, что они не могли, но они и не умели составить верных отметок "о небытии".
В числе сибирских священников того времени было много малограмотных, "едва умевших только читать церковное". Религиозная образованность их была такая, что даже один "градский священник" г. Кузнецка, по фамилии Ломшаков на вопрос протоиерея Комарова: "Как читается седьмая заповедь?" - отвечал "Помилуй мя Боже"; а на вопрос "Сколько таинств и какая их сущность?" - дал ответ: "Таинств есть десять, а сущность их непостижима" (Указ тоб<ольской> дух<овной> консист<ории> 27-го апр<еля> 1770 г.) (Прим. автора.)
И они это поняли и увидали, что им надо делать. Так как не доставлять списков стало нельзя, - потому что за это "можно впасть в руце Чичерина", а если составить "списки сочинённые", то можно попасть в руки подьячих, - то малописьменные попы исхитрились так, что стали поручать составление отметок "о небытии" самим же подьячим, служившим в тех самых духовных правлениях, куда надо было представлять списки, а на то, чтобы вознаградить этих подьячих за труд их, завели со всех своих прихожан обоего пола новый "безобидный сбор за уволоку от исповеди по 5 копеек с души".
Дело Томск<ой> дух<овной> консистор<ии> в "Колокольном Архиве" Алексеевского монастыря. (Прим. автора.)
Устроивши таким манером экономическую сторону дела, сибирские священники ещё лучше устроили техническую сторону операции: они захотели сделать так, чтобы требовательное начальство получало для своего удовольствия списки о небытейцах, но чтобы списков этих в приходах не писать, так как от этого только двойная работа: пусть кто эти списки ревизует - тот сам же их и сочиняет. На этом священники уговорились с консисторскими приказными и стали присылать этим подьячим "белые листы со своею подписью да хлопотные деньги по количеству", и подьячие брали деньги, а на белых листах писали в списки что знали, "по примеру прошлых лет", и пригоняли текст списков "как прилично к сделанным заранее подписям", и, разумеется, списки, составленные таким образом, подьячие уже не браковали и не возвращали, а направляли дело выше, где оно веселило ожидавших результатов, которые должны были "оправдать предначертания". И пошло бы это вероятно на многие лета, но вмешался враг и всё дело испортил: священники, собирая по пятаку за уволоку, не всё отдавали подьячим и не хотели ничего уделять своим причетникам, которые рассердились и о всём донесли и на попов, и на приказных. Неумеренная жадность попов разрушила такую удобную организацию, и оба начальства - светское и духовное - явились друг перед другом в недостойном их, смешном виде.
Но надо было, разумеется, доказать, что списки небытейщикам сочиняют приказные, и за этим дело не стало: не только между причетниками, но даже и между приказными нашёлся предатель: один приказный обиделся, что поп, с которым они состояли в компании, прислал ему мало денег. Подьячий навёл справку: сколько поп собрал, и, сравнив с тем, сколько он ему доставил, увидал, что он удержал у себя львиную долю; и это приказному не понравилось и показалось обидно. А как и другие подьячие имели подозрение на других попов, что они передают не всё, что собирают "за уволоку", то мстивый подьячий решился наказать всех попов за их жадность и отправил в консисторию, как будто бы по ошибке... вместо списков - одни пустые листы бумаги, с поповскими подписями!.
Неопровержимая улика была налицо, и от этого людям стало не лучше, а ещё хуже: теперь, когда консисторские подьячие знали плутню правленских и, посмотрев многие сохраняемые росписи, увидали, что все они писаны одною рукою подьячего, - консисторские потребовали себе части от правленских, а те от попов, а попы должны были увеличить сбор с мирян. И так дело опять уладилось.
Вместо прежнего "повального положения", при котором "поп собирал за уволоку по 5 к. с души", теперь плата повысилась.
Все это теперь происходило явно, и священник непременно должен был делать эти поборы, потому что иначе он своими списками никогда бы подьячим не угодил и его замучили бы "истязаниями".
Но и в этом усовершённом порядке опять обнаружились свои недостатки, которым начальство не нашлось как помочь, а оборотистое сибирское духовенство опять само из них выбилось.
Когда старыми сборами "за уволоку" пришлось делиться с большим числом участников, тогда приходские священники ввели ещё один побор "за скверноядство"
Это статья очень любопытная, но она требует отступления и объяснений.
XVII
Ещё в начале XVII столетия казаки, "простираясь к северным пределам Сибири, подбивали под власть свою вогулов, остяков, тунгусов, юроков, якутов и других народцев, кочевавших в своих северных пределах Сибири". Когда оканчивалось покорение или "подбитие", тотчас же начинались заботы о введении новых порядков: "о сборе ясака и о просвещении светом истинной веры".
Для этого казаки узнавали пункты, где "народцы" в известные сроки сходятся друг с дружкою, чтобы обменяться добычею своих ловов и иных промыслов. Тут казаки сейчас же и завели "постройки", которые назвались "острожками", или "острогами", или "крепостями", а впоследствии "городами".
Таким образом возник Берёзов, Обдорск, Сургут, Нарым, Туруханск, Якутск и другие нынешние города. Первоначальное заведение здешних городов обыкновенно шло так: сначала строили первую избу для воеводы, вторую для попа и третью, общую для "служилых людей", а насупротив их - ссыпной амбар для хлеба, погреб для пороху и церковь. Церковь была "та же изба, только с крестом на крыше".
Заводили оседлости на таких местах, где кочевники имели обычай сходиться для мены; тут их рассчитывали "осетить и обрать с них ясак". Придумано было хорошо, и казаки, указав заводчикам, как собирать ясак, указали и следовавшим за ними священноцерковнослужителям средства, как "просвещать язычников святою верою и чем от них кормиться". "Просвещать же язычников" - это было целью прибытия духовных в сибирскую глушь, а "кормиться" от своей паствы им было необходимо, так как от казны им на всё прожитьё было "пожаловано в год на попа по 28 рублей, а на причетника по 18 рублей на ассигнацию" (= 8 р. и 5 р. 30 к.). "Паства", которую только что накрестили, вся состояла из кочевников, которых целый год не увидишь - только раз в год, в обычное время они сближаются к известным местностям для взаимного торгового размена, и тут-то надо около них сделать всё, что нужно, т. е. и "осетить, обрать ясак и научить святой вере". Когда воеводы со своими служилыми людьми хлопочут собирать с народов ясак в казну, тут же и священнику одно только время научить язычников христианству и исполнить для них задним числом все церковные требы для живых и мёртвых, и получить с них за это требоисправление побольше шкур в свою пользу.