Автор: Лесков Н.С.
Н. С. Лесков
Сибирские картинки XVIII века
Из дел сибирской старины
Наше историческое развитие шло по-своему.
Н. Данилевский
ОТ АВТОРА
Настоящему рассказу о делах, происходивших в Сибири в XVIII веке, необходимо предпослать несколько строк вместо предисловия.
Более десяти лет тому назад, в первой книжке "Русского Вестника" за 1882 год на первом месте было начато печатанием исследование Вакха Гурьева, под заглавием: "Исповедный штраф в Сибири в течение прошлого XVIII-го века". Автор этого исследования, Вакх Гурьев, был православный священник и происходил из сибирских уроженцев; близко знав дела этого обширного азиатского края, он сделал себе в литературе известность несколькими достойными внимания исследованиями о сибирской старине. Исследование Гурьева об "исповедном штрафе" тоже обещало представить очень живой исторический и этнографический интерес; любопытство, возбуждённое появлением статьи в московском журнале, не было однако вполне удовлетворено, потому что из всего исследования в "Русском Вестнике" напечатано только три главы, а остальное обещано впредь, но продолжения не было. Не было продолжения этой статьи и ни в каком другом издании, а в законченном в 1892 году труде В. И. Межова: "Сибирская библиография" (Љ 6972), "Исповедный штраф" Вакха Гурьева прямо показан неоконченным.
"Сибирская Библиография", Вл. Изм. Межова (Издание И. М. Сибирякова, СПб., 1892 г.), содержащая в себе "Указатель книг и статей о Сибири". (Прим. автора.)
Сведение это надо считать наиобстоятельнейшим, для которого излишни были бы поверки, но и они были сделаны и принесли те же самые результаты: большая история, описание коей было начато по документам и живым устным рассказам и повестям, остается в зачаточном положении, без развития и без конца, а потому и не приводит читателя ни к какому определительному выводу и заключению.
Была ли рукопись этого исследования доведена Вакхом Гурьевым до конца - неизвестно, равно как неизвестна и причина, по которой печатание "Исповедного штрафа" было в "Русском Вестнике" прервано и неокончено. Может быть, это зависело от неблагоприятных для литературной работы условий в положении самого автора, который в это время переменил место и, перейдя на службу в Царство Польское, умер в Калише 24 июля 1890 г.
Случай дает теперь возможность изложить это дело во всей его полноте и законченности, хотя и без тех частностей, которыми располагал Вакх Гурьев, знавший Сибирь по личным наблюдениям и пользовавшийся рассказами других старожилов.
Случай же этот заключается в следующем. В С.-Петербурге жил и здесь же не так давно скончался известный сибирский золотопромышленник, генерал-майор Вениам. Ив. Асташев, с которым я был знаком и от которого подарены мне несколько копий с деловых бумаг, касающихся сибирской жизни. Довольно долгое время бумаги эти лежали у меня неразобранными, а когда я стал их просматривать летом прошедшего года, то увидал, что в них есть очень значительная доля того материала, который встречается в обработанном виде в исследовании Вакха Гурьева об "исповедном штрафе XVIII-го века", и что материал этот не ограничивается тем, что попало уже в начало исследования Гурьева, а идёт дальше сплошною и неразрывною цепью событий до тех пор, пока дело кончается в тридцатых годах истекающего нынешнего столетия. Материал даёт возможность закончить недоконченное исследование об "исповедном штрафе", который находчивостью сибирских деятелей переходит в другое дело - "о небытии", потом в дело "о скверноядстве", и наконец - "о простоте", в которой всё и "тонет в тундрах Сибири".
Крайне заинтересованный этим оригинальным делом, я решился изложить его в нижеследующем рассказе, причём - дабы сохранить изложению цельность - должен был вкратце сказать опять и о том, что уже рассказано в трёх главах повествования В. Гурьева в "Русском Вестнике", с тою, однако, разницею, что как я не знаю местных преданий о всей этой истории, то я их и не касаюсь, а веду весь рассказ гораздо кратче и уже, чем рассказ Гурьева, пущенный в первых трёх главах широко - до чрезвычайности.
Я держусь в моём изложении дела одних бумаг, и притом, - как я имею основание думать, - именно тех самых бумаг, которыми пользовался для своего начатого и недоконченного труда Вакх Гурьев.
I
Среди явлений русской жизни в Сибири чрезвычайно характерным и любопытным представляется борьба светских и духовных властей с крещёными сибирскими инородцами и другими людьми, которые не понимали важности принятых ими на себя обязанностей. Особенно много забот было о том, чтобы они не уклонялись от исповеди.
Архивы сибирских консисторий, духовных правлений и губернских и воеводских канцелярий хранят до сих пор множество дел "о небытии", "о скверноядстве" и "о злоупотреблении простотою", из которых рачителем сибирской старины сделаны были некоторые выписки, приведённые здесь нами в порядок.
Дело, о котором будет речь, сначала получило название "о небытии", под которым и упоминалось в бумагах. Началось оно при Петре Великом и, как думают некоторые, - по его мысли, а во всяком случае по его указу 14-го февраля 1716 года (т. е. за девять лет до его кончины). В указе том "великий государь велел всякого чина людям у отцов духовных повсегодно исповедываться, а ежели кто не исповедуется, на таковых попам подавать росписи архиереям, а им те росписи отсылать губернаторам, а губернаторам и лантратам класть на тех людей штраф, против дохода с него втрое, а потом им ту исповедь исполнять. А которые прежде податей не платили и явятся виновными, тех обложить, применяясь к тому же, а с девок и вдов против оного вполы. Раскольников же положить против настоящего платежа".
Таким образом, денежный штраф за "небытие" (т. е. у исповеди) был наложен этим указом одновременно как на раскольников, так и на церковных людей, которые в очень большом количестве не являлись для исповеди к своим духовным отцам.
Отсюда началось это дело; а далее сейчас мы будем видеть, как этот источник потек по азиатской окраине, где редкое и бедное кочевое население живёт в обширном рассеянии и притом "пребывает в состоянии природной простоты и совершенной дикости".
II
Наложение штрафа за неявку к исповеди сначала поручалось светским властям, "губернаторам и лантратам" а по скольку налагать на каждого человека, не явившегося к исповеди, - на это искали определения в указе, где сказано, что надо "класть штраф против доходов с него (отбегальщика) втрое". Лантраты поняли так, что раскольников нужно "записать в двойной оклад (платимых ими податей)", а церковных, не явившихся к исповеди, следует оштрафовать втрое. И многие так и сделали, а чрез это вышло, что раскольники, заплатившие двойной оклад, "отводили исповедную повинность" дешевле, чем православные, которых лантраты обложили штрафом "втрое против доходов с них". Православные, увидав из этого, что им гораздо выгоднее совсем "записаться по двойному окладу", объявили себя раскольниками. Они стали являться к светским властям и просили "записать их в двойной оклад", а те это исполняли, и раскол возрастал в своей численности.
Другие же люди, которые не хотели зачислять себя в раскольники, "по двойному окладу", стали обращаться к "приходским попам" с подкупами, чтобы "попы показывали их бывшими". Попы брали за это "посулы" и показывали небытейщиков "бывшими", и таким образом реестрация вместо того, чтобы выяснить дело, повела к усиленной лжи. А как "посулы" за фальшивые отметки небытейщиков "бывшими" брали одни попы и не делились этими доходами с причетниками, то среди сих последних запылала всеобщая зависть против настоятелей и пошли на них доносы.
Доносов было множество, и представители духовной власти их не скрывали, а напротив, охотно направляли их на вид высшего начальства, чтобы показать, что светские чины не могут хорошо вести это дело и только портят духовенство, предоставляя ему возможность покрывать виновных в уклонении от исповеди.
Из-за этого между светскими чиновниками и приходским духовенством начались споры и "подвохи". Духовное ведомство по убеждению, что светские неподлежаще записали в раскольничий оклад нераскольников, "посылало своих фискалов для розыска, а светские власти, потакавшие раскольщикам, схватывали посланцев духовного ведомства и сажали их скованных в тюрьмы и держали под крепким караулом и оному исследованию о раскольниках и духовных делах чинили тем сущую остановку".
Указ Св. синода 29-го марта 1721 г. (Прим. автора.)
Светские же власти в отпор этим укоризнам со стороны лиц духовных вывели на вид, что "многие священники в поданных ими духовных росписях за 1716 и 1717 годы (самые первые после указа) многих детей своих духовных неисповедавшихся написали исповедавшимися, а действительно бывших у исповеди по злобе своей на них записали небывшими".
О злоупотреблениях в подобном роде завелось множество дел, шли бесконечные допросы, сыски и очные ставки, а между духовными и светскими чиновниками поднялась такая ожесточенная распря, что высшее правительство увидало необходимость быстро и энергично вмешаться в это дело и дать ему другое направление.
III
Десятого и семнадцатого марта 1718 года последовали высочайшие указы, которыми (10 марта 1718) категорически определялось: "по сколько именно надлежит брать штрафа с разного звания людей, отбегающих исповеди". Назначено брать "с разночинцев и посадских в первый год по одному рублю, во второй - по два, а в третий - по три, а с поселян в первый раз по десяти денег, во второй по гривне, а в третий - по пяти алтын". А чтобы штраф за небытие взыскивался без попустительства и без пререканий между особами светского и духовного чина, - всё это дело передавалось в заведывание лиц одного духовного ведомства, - а прежним взимателям штрафа из особ светского звания настоящими указами предоставлялось только наказание виновных. Заниматься взысканием было, разумеется, гораздо прибыльнее, чем наказывать несостоятельных плательщиков, и потому светские власти описанною переменою были недовольны и стали делать духовенству помехи.